«Общество ждет компенсации за период острого стресса»
Социологи Симон Кордонский, Илья Штейнберг и Алексей Фирсов - о том, как изменятся отношения государства, бизнеса и общества после карантина
Москва, 6 июня 2020 года
Мария Покровская
На прошлой неделе Центр социального проектирования «Платформа» выпустил отчет о майском исследовании ожиданий общества и бизнеса от периода восстановления после карантина «Возвращение с войны. Запрос на новую общественную среду». В его основу легли онлайн-опросы 1000 респондентов по всей России, 25 интервью с представителями малого и среднего бизнеса и 20 экспертном интервью).
Согласно результатам исследования, 54% опрошенных ожидают существенного изменения порядка вещей в посткризисном мире, 69% респондентов прогнозируют долгосрочную стратегию экономии, 75% полагают, что государство должно сейчас поддерживать в первую очередь малый и средний бизнес - и только 27% считают, что государство должно усилить контроль за обществом. Republic публикует выдержки из онлайн-дискуссии экспертов, участвовавших в подготовке отчета.
«Придется привыкать к новому статусу и новому миру»
Полевой исследователь и методолог Илья Штейнберг
Падение доверия было ожидаемо, потому что в экстремальной ситуации критерии доверия и недоверия становятся жестче. Они определяются через ожидание определенных действий в неопределенной ситуации. А сейчас для многих сложилась ситуация настолько экстремальная, что утрата доверия -нормальная реакция на ненормальные обстоятельства. В итоге все надежды, тревоги и ожидания сосредоточились на своем ближнем круге.
Уровень доверия прямо зависит от того, насколько люди верят в то, что им говорят. Проблема в том, что у нас есть информация, но нет знания, потому что эта информация слишком разноречива. Все, что мы имеем - это только мнение, которое можно определить как недостаточное знание. Даже когда мы, профессионалы, пытаемся вникнуть в имеющиеся описания ситуаций, например, по уровню смертности, мы остаемся в недоумении. Как считать смертность, в конце концов? Весь мир считает по методике ВОЗ - фиксируя «смерть с вирусом». Но в России считают «смерть от вируса», отсекая все сопутствующие заболевания и фиксируя только вирус как непосредственную причину летального исхода. Если ситуацию в Нью-Йорке пересчитать на ситуацию в Москве, то у них смертность завышена в 15 раз. В результате даже у профессионалов представление о том, что действительно происходит, оказывается достаточно неопределенным, и понятно, что «доверию» здесь просто нет места.
Нашу текущую ситуацию часто сравнивают с девяностыми. Когда люди остались без работы и поддержки, когда источники существования оскудели, и нужно было рассчитывать только на себя. Когда многие начали делать то, чего от себя не ожидали. Учителя, завлабы, инженеры начали торговать, открывать бизнесы, нарушать законы и рисковать жизнью, поняв наконец, что они все могут пережить, и что пока ты жив, ничего не потеряно. Но сами же респонденты указывают несколько коренных отличий. Тогда было мало поддержки, но зато много свободы. А сейчас - мало свободы и вместо поддержки декларативная «забота» государства о гражданах, если же и поддержка, то далеко не всем. Другое отличие - тогда произошел прорыв плотины невостребованных компетенций, шла конвертация знаний и умений в какие-то новые скилы и компетенции. Но сейчас стоит вопрос, много ли вообще людей обладают такими компетенциями, которые можно во что-нибудь конвертировать. И это очень острый вопрос.
Самая сильная метафора, с которой я столкнулся, была от представителя бизнеса. Представьте, говорил он, мы летим самолетом, в котором есть бизнес-класс и эконом-класс. Но наш самолет уже прошел точку невозврата и летит в неизвестность. Конечно, в бизнес-классе сидеть комфортней, как и вообще здоровому и богатому человеку легче переносить опасности, чем бедному и больному. Но самолет-то у нас один, и на траекторию его полета ни богатство, ни знаменитость уже никак не влияют.
Отдыхающие в центре Москвы, июнь 2020 года
Казалось бы, тревожность и депрессивность должны «плющить» всех одинаково. Но все же есть категория людей, которой именно в карантине жить хорошо. Сошлюсь на неврологическую метафору. Симпатическая и парасимпатическая система у нас - это как газ и тормоз. Симпатическая при сильных стимулах превращает нас в боевую машину. А парасимпатическая переводит в релаксирующее состояние. В первые дни изоляции у людей с деятельностной ориентацией возникает масса идей: записаться на все вебинары, много чего еще сделать полезного. Но потом из-за перенапряжения парасимпатической системы наступает спад. Больше всего страдают от него, условно говоря, «борцы». Не с кем драться, морды у ковида нет, чтобы ее набить. Наступает депрессивное состояние. А вот те, кто привычно замирают по жизни, кайфуют, потому что с них снято вечное чувство вины за «непротивление» трудностям и отказ от поиска лучшей доли. Все одинаково замерли в изоляции - ну и мы должны сидеть. В этой ситуации им реально комфортно.
Но люди, сами делающие свою биографию, демонстрируют удивительные способы превращения обстоятельств в возможности. Среди них много предпринимателей, которые рассуждают примерно так. Да, обстоятельства изменились, но я-то нет, и моя ценность как человека не изменилась. Пусть многие планы и надежды я похоронил, но это уже не первая зима. Люди с такой позицией в конце концов выбираются из депрессивного состояния и становятся даже более успешными. Больше всего это похоже на работу горя: отрицание утраты - оплакивание утраты и организация поддержки окружения - формирование нового отношения к потере и продолжение жизни. Так вот на начальной, депрессивной стадии как раз и падает доверие к институтам и окружающим. Но затем наступает стадия адаптации - нужно решать кучу новых проблем в изменившихся условиях. Приходится привыкать к новому статусу и к новому миру. Главное - быть здоровым. Потому что пока мы живы, ничего не потеряно.
В отношении власти тоже начинается процесс осмысления и взаимного приспосабливания. Первое время происходит дистанцирование от власти и попытка изолироваться от нее: «государство нам вообще не нужно, оно только мешает жить». Вообще, исторически у нас сложилось так, что образ лучшего правления - это когда вы (то есть власть) сами живете и нам даете жить. Просто не лезьте особенно в наши дела. А когда эта условная договоренность нарушается, действия власти опознаются как противоречащие здравому смыслу. Хорошая новость состоит в том, что ведь и эта ситуация исторически нам достаточно привычна. За этим стоит история нашего народа, и она подсказывает, как нам действовать - подсказывает не только народу, но и власти. Так что ресурсы для адаптации к новой ситуации у нас на самом деле очень большие.
Офисный работник на московской улице, июнь 2020 года
Мария Покровская
«Это не политизация, а карнавальный бунт»
Завкафедрой местного самоуправления НИУ ВШЭ Симон КОРДОНСКИЙ
«Доверие» - это только формальная реакция на вопрос «Доверяете ли вы?». Что бы нам ни писали в анкетах, когда начинается содержательный разговор, особенного доверия к власти не прослеживается. Во всяком случае, с ним тесно соседствует подозрение, что в каких-то инстанциях людьми пробуют манипулировать и что в личной и хозяйственной жизни на эти «инстанции» положиться нельзя, а значит, нужно самим решать свои проблемы. Вполне ожидаемое следствие состоит вот в чем: как поступать в ситуации пандемии, каждый решает сам.
Что произошло после первоначального испуга? Исходный страх возник из-за того, что никто не понимал степени опасности. Часть граждан решила пассивно переждать ситуацию и самоизолироваться. Об этой части граждан ниже - она очень важна. А другая часть не самоизолировалась, но продолжала работать. Я периодически делаю в интернете запросы на услуги, и вот что интересно. Увеличился объем парикмахерских услуг - масса людей готова приехать к парикмахеру на дом. Куча заведений предлагает поесть - и не на вынос, а с задней двери. Что я хочу сказать? Существенная часть коммунально-бытовой инфраструктуры работает. Похоже, власть знает об этом, но от нее откупаются. Это совсем не рыночные отношения. И нет оснований думать, что они исчезнут с отменой карантина. Но на что могут повлиять эти и подобные изменения?
В «сословной» структуре общества вряд ли произойдут серьезные изменения. Одно можно сказать, что за это время более четко проявились новые критерии сословности. По факту жители провинции и жители столицы - это уже сегодня разные сословия. Об этом ясно и точно написал Борис Борисович Родоман. Одним из индикаторов «сословного» статуса является само количество больных в регионе. Поэтому провинция вынуждена, выстраивая отношения с центром, подгонять процент заболевших к уровню, который задается Москвой. Если это так, мне кажется, это очень серьезная вещь. Потому что она прямо влияет на публичную ситуацию в смысле ее восприятия населением.
Вот медиков, скажем, могли бы выделить как героев в новое «сословие». Но они слишком раздроблены. С одной стороны, врачи - это бюджетники. Но в ходе оптимизации возник институт врачебной помощи по объявлениям в сети. Наберите в поисковой строке «врач на дом», и вывалится куча объявлений: «такой-то врач готов оказать услугу за определенную сумму», обязуясь провести больного официально через врачебную иерархию той клиники, где он официально работает. То есть с одной стороны, у них самосознание бюджетников, так что государство должно им что-то, а с другой стороны, у них возник статус самозанятых. Ну и кроме того, в российской армии - своя врачебная структура, в каждой силовой структуре - своя. Так что говорить о едином сословии врачей не приходится. Корпорация разобщена, и не видно, чтобы она как-то интегрировалась.
Нужно вводить настоящие различения социальных ролей. Не говорить про общество, народ и прочее, а видеть реальные социальные роли. Одна из них - «подданный» и вторая роль - «гражданин». Государство считает, что мы подданные. Оно о нас заботится в мере своего понимания. В том числе, вводя ограничения, чтобы мы не заболели и не вымерли. А граждане - те же самые мы, которые ждут демократии и светлого будущего. Эти роли у нас совмещены. Но доминирует роль подданного, поскольку мы ждем компенсации и освобождения. Государство в принципе не может отказаться от роли суверена, а проявления гражданственности считает инфантилизмом. Нельзя в системе, где подданные, вести себя как граждане.
«Самоизолирование» особенно озлило служилую и творческую интеллигенцию. Многие уже понимают, что их формы автономномного существования исчезают. Репетиторы, творческие деятели, журналисты вряд ли смогут зарабатывать так, как они делали это до сих пор. Но что им делать? За эти месяцы накопились усталость и раздражение. Люди начали подозревать, что на их страхах кто-то зарабатывает. Все это, возможно, выльется в какую-то форму квазиполитического поведения. Демонстративные шествия без масок, скандалы на улицах, это же тоже формы протеста. Но это не политизация населения, а карнавальный бунт.
Положение, которое сейчас объявлено, сомнительно в контексте действующей конституции. В поисках объяснений случившегося многие рассуждают следующим образом. Нужно было ввести чрезвычайное положение. А его не ввели. Почему? Потому что в этом случае во главе ставится назначаемый комендант. Но что тогда станет с московской собственностью по выходе из ЧС? И вот был принят компромиссный вариант: реализовать меры, положенные при ЧС, силами местных властей. На первой стадии пожелания мэра Москвы реализовывались подразделениями МВД. И мы получили очереди в московском метро. Так что, по некоторым данным, у Собянина сократили функцию по распоряжению полицейскими силами. В итоге он оказался в незавидной ситуации. Мэрия реализует особое положение сугубо гражданскими методами. А полицейские, я имею в виду низший персонал, оказались в роли пострадавших обывателей. Они ведь живут не на жалование, а на статусную ренту. И вот, представьте, прикрыли все заведения, с которых они эту ренту брали. Конечно, вся эта ситуация им совсем не интересна. И что в итоге?
В итоге у власти может не оказаться ресурсов для сдерживания «бунтующих». В этой версии выходит, что роль контролеров в Москве поручена киргизским дворникам. Если так, вполне предсказуемо, какая будет реакция населения. Это продолжение все той же социальной карнавализации. В этом случае у мэра Собянина и тех, кто следует ему, нет никакого мобилизационного ресурса. Поэтому протест, в какой бы форме он ни пойдет, остановить будет некому.
Полиция проверяет документы у мигрантов возле их традиционной точки сбора у метро «Добрынинская», июнь 2020 года
Мария Покровская
Но в то же самое время, когда нарастает конфликт с административными структурами, возникают идеи по поводу адаптации. Скажем, по мере того, как ужесточаются требования, люди начинают отступать за черту поселений, например, строить за административной чертой поселений дома с работными избами. Жилье - и тут же работная изба, как это было в XIX веке. Так что часть участников экономики перемещается за административные пределы своих городов и сел. Пока нет спроса (так как заказчики сидят в изоляции), все это сказывается на экономической жизни не так заметно. Но как только режим станет немножко мягче, все эти новшества заживут своей жизнью. Какими станут новые формы хозяйственных отношений с государством - это зависит от того, освободятся ли они взрывным образом или пластично.
Пока действия властей порождают в народе только саркастичные комментарии и мемы. Посмотрите, практически властям регионов сейчас позволено введение любых мер. И по всем регионам идет самопальная активность, так что региональные чиновники самостоятельно изобретают ограничения. Но эта ситуация чревата, поскольку недоверие в результате только увеличивается. Все данные, приходящие из регионов, показывают, что авторитет власти снижается. Каждый день появляются иронические мемы, например, в сети проскочил такой: «путинский литр». Знаете, что это? Разлив спиртного в бутылки идет по 0,95 или по 0,47. Представляете действие такого мема среди населения?
Не понятно, во что эта психология выльется поведенчески. Процесс осмысления ситуации происходит повсюду. Он гораздо интереснее, чем знакомые нам психологические аспекты, связанные с переживанием людьми своей брошенности и замкнутости. Главное, в какой форме произойдет выход людей на улицы. Для меня это совершенно не предсказуемо. Я не знаю, чем закончится водевиль в Москве. Власть играет в то, что она есть, а люди играют в то, что они от власти не зависимы. Безусловно, люди будут жить в любой ситуации. Ничего особенно страшного - не случится. Но их отношения с государством, возможно, будут строиться на других основаниях.
Ребёнок, одетый в форму времён Великой Отечественной войны, во дворе московского дома, июнь 2020 года
Мария Покровская
«Чем больше запретов, тем тоньше изобретательность»
Основатель ЦСП «Платформа» Алексей Фирсов
Еще в апреле была пройдена точка невозврата, когда лучшим сценарием для общества считалось простое воспроизводство докризисного мира. По мере драматизации момента произошли серьезные сдвиги - появился запрос на серьезное обновление и социальной, и экономической среды. Слишком высок стал объем издержек, круто изменились обстоятельства. Возник синдром «возвращения с войны», когда общество ждет компенсации за период острого стресса.
Условная «война» может вести к консолидации общества или к появлению разрывов. Скорее, сработал второй вариант. Мы видим, что за период кризиса уровень доверия к институтам снижался; по последним данным, менее 20% респондентов доверяют официальным источникам информации. Наибольшим доверием стали пользоваться врачи, низовой персонал. Произошла их героизация - кстати, тоже не самый оптимальный вариант, поскольку понятие «героя» связано с понятием «жертвы», создает избыточное эмоциональное напряжение.
Московский опыт учит, что ставка на страх и на жесткие методы регулирования не сработала. Запугивание дает очень короткий эффект, затем сознание начинает вырабатывать механизмы защиты. А вот наладить реальную коммуникацию, вступить в диалог с населением получалось далеко не всегда. Многие решения оказывались непонятными, были лишены для людей рационального обоснования (хотя по факту оно могло и быть). В итоге сложилась ситуация, когда низовые структуры становятся все более автономными, начинают организовывать свой собственный, параллельный мир, обходить ограничения. Чем больше запретов, тем тоньше изобретательность. Власть как бы оказывается в комнате, состоящей из зеркал, и видит в них только свое отражение.
Какие черты нового мира проступают в появившемся запросе? Ожидания, что людям - и населению, и бизнесу дадут отдышаться. Нет ощущения, что усилился интерес к «сильной руке», авторитарным практикам. Наоборот, тренд в сторону уменьшения присутствия государства. И на уровне «телесных практик» (привычек потребления), и на уровне городской среды, и на уровне регулирования деловой сферы люди ждут, что им предоставят возможность большей автономии, государство не будет оставаться в позиции центра сверхкомпетенции, заранее зная, что нужно поданным. Сейчас государство разрабатывает программу восстановления экономики. Не думаю, что она эффективно сработает без изменений в других сферах жизни, в создании другого типа отношений между обществом и властью.
Мужчина с бутылкой розового игристого вина на московской улице, июнь 2020 года
Мария Покровская
Алексей Фирсов
8 ИЮНЯ 2020
Москва, 6 июня 2020 года
Мария Покровская
На прошлой неделе Центр социального проектирования «Платформа» выпустил отчет о майском исследовании ожиданий общества и бизнеса от периода восстановления после карантина «Возвращение с войны. Запрос на новую общественную среду». В его основу легли онлайн-опросы 1000 респондентов по всей России, 25 интервью с представителями малого и среднего бизнеса и 20 экспертном интервью).
Согласно результатам исследования, 54% опрошенных ожидают существенного изменения порядка вещей в посткризисном мире, 69% респондентов прогнозируют долгосрочную стратегию экономии, 75% полагают, что государство должно сейчас поддерживать в первую очередь малый и средний бизнес - и только 27% считают, что государство должно усилить контроль за обществом. Republic публикует выдержки из онлайн-дискуссии экспертов, участвовавших в подготовке отчета.
«Придется привыкать к новому статусу и новому миру»
Полевой исследователь и методолог Илья Штейнберг
Падение доверия было ожидаемо, потому что в экстремальной ситуации критерии доверия и недоверия становятся жестче. Они определяются через ожидание определенных действий в неопределенной ситуации. А сейчас для многих сложилась ситуация настолько экстремальная, что утрата доверия -нормальная реакция на ненормальные обстоятельства. В итоге все надежды, тревоги и ожидания сосредоточились на своем ближнем круге.
Уровень доверия прямо зависит от того, насколько люди верят в то, что им говорят. Проблема в том, что у нас есть информация, но нет знания, потому что эта информация слишком разноречива. Все, что мы имеем - это только мнение, которое можно определить как недостаточное знание. Даже когда мы, профессионалы, пытаемся вникнуть в имеющиеся описания ситуаций, например, по уровню смертности, мы остаемся в недоумении. Как считать смертность, в конце концов? Весь мир считает по методике ВОЗ - фиксируя «смерть с вирусом». Но в России считают «смерть от вируса», отсекая все сопутствующие заболевания и фиксируя только вирус как непосредственную причину летального исхода. Если ситуацию в Нью-Йорке пересчитать на ситуацию в Москве, то у них смертность завышена в 15 раз. В результате даже у профессионалов представление о том, что действительно происходит, оказывается достаточно неопределенным, и понятно, что «доверию» здесь просто нет места.
Нашу текущую ситуацию часто сравнивают с девяностыми. Когда люди остались без работы и поддержки, когда источники существования оскудели, и нужно было рассчитывать только на себя. Когда многие начали делать то, чего от себя не ожидали. Учителя, завлабы, инженеры начали торговать, открывать бизнесы, нарушать законы и рисковать жизнью, поняв наконец, что они все могут пережить, и что пока ты жив, ничего не потеряно. Но сами же респонденты указывают несколько коренных отличий. Тогда было мало поддержки, но зато много свободы. А сейчас - мало свободы и вместо поддержки декларативная «забота» государства о гражданах, если же и поддержка, то далеко не всем. Другое отличие - тогда произошел прорыв плотины невостребованных компетенций, шла конвертация знаний и умений в какие-то новые скилы и компетенции. Но сейчас стоит вопрос, много ли вообще людей обладают такими компетенциями, которые можно во что-нибудь конвертировать. И это очень острый вопрос.
Самая сильная метафора, с которой я столкнулся, была от представителя бизнеса. Представьте, говорил он, мы летим самолетом, в котором есть бизнес-класс и эконом-класс. Но наш самолет уже прошел точку невозврата и летит в неизвестность. Конечно, в бизнес-классе сидеть комфортней, как и вообще здоровому и богатому человеку легче переносить опасности, чем бедному и больному. Но самолет-то у нас один, и на траекторию его полета ни богатство, ни знаменитость уже никак не влияют.
Отдыхающие в центре Москвы, июнь 2020 года
Казалось бы, тревожность и депрессивность должны «плющить» всех одинаково. Но все же есть категория людей, которой именно в карантине жить хорошо. Сошлюсь на неврологическую метафору. Симпатическая и парасимпатическая система у нас - это как газ и тормоз. Симпатическая при сильных стимулах превращает нас в боевую машину. А парасимпатическая переводит в релаксирующее состояние. В первые дни изоляции у людей с деятельностной ориентацией возникает масса идей: записаться на все вебинары, много чего еще сделать полезного. Но потом из-за перенапряжения парасимпатической системы наступает спад. Больше всего страдают от него, условно говоря, «борцы». Не с кем драться, морды у ковида нет, чтобы ее набить. Наступает депрессивное состояние. А вот те, кто привычно замирают по жизни, кайфуют, потому что с них снято вечное чувство вины за «непротивление» трудностям и отказ от поиска лучшей доли. Все одинаково замерли в изоляции - ну и мы должны сидеть. В этой ситуации им реально комфортно.
Но люди, сами делающие свою биографию, демонстрируют удивительные способы превращения обстоятельств в возможности. Среди них много предпринимателей, которые рассуждают примерно так. Да, обстоятельства изменились, но я-то нет, и моя ценность как человека не изменилась. Пусть многие планы и надежды я похоронил, но это уже не первая зима. Люди с такой позицией в конце концов выбираются из депрессивного состояния и становятся даже более успешными. Больше всего это похоже на работу горя: отрицание утраты - оплакивание утраты и организация поддержки окружения - формирование нового отношения к потере и продолжение жизни. Так вот на начальной, депрессивной стадии как раз и падает доверие к институтам и окружающим. Но затем наступает стадия адаптации - нужно решать кучу новых проблем в изменившихся условиях. Приходится привыкать к новому статусу и к новому миру. Главное - быть здоровым. Потому что пока мы живы, ничего не потеряно.
В отношении власти тоже начинается процесс осмысления и взаимного приспосабливания. Первое время происходит дистанцирование от власти и попытка изолироваться от нее: «государство нам вообще не нужно, оно только мешает жить». Вообще, исторически у нас сложилось так, что образ лучшего правления - это когда вы (то есть власть) сами живете и нам даете жить. Просто не лезьте особенно в наши дела. А когда эта условная договоренность нарушается, действия власти опознаются как противоречащие здравому смыслу. Хорошая новость состоит в том, что ведь и эта ситуация исторически нам достаточно привычна. За этим стоит история нашего народа, и она подсказывает, как нам действовать - подсказывает не только народу, но и власти. Так что ресурсы для адаптации к новой ситуации у нас на самом деле очень большие.
Офисный работник на московской улице, июнь 2020 года
Мария Покровская
«Это не политизация, а карнавальный бунт»
Завкафедрой местного самоуправления НИУ ВШЭ Симон КОРДОНСКИЙ
«Доверие» - это только формальная реакция на вопрос «Доверяете ли вы?». Что бы нам ни писали в анкетах, когда начинается содержательный разговор, особенного доверия к власти не прослеживается. Во всяком случае, с ним тесно соседствует подозрение, что в каких-то инстанциях людьми пробуют манипулировать и что в личной и хозяйственной жизни на эти «инстанции» положиться нельзя, а значит, нужно самим решать свои проблемы. Вполне ожидаемое следствие состоит вот в чем: как поступать в ситуации пандемии, каждый решает сам.
Что произошло после первоначального испуга? Исходный страх возник из-за того, что никто не понимал степени опасности. Часть граждан решила пассивно переждать ситуацию и самоизолироваться. Об этой части граждан ниже - она очень важна. А другая часть не самоизолировалась, но продолжала работать. Я периодически делаю в интернете запросы на услуги, и вот что интересно. Увеличился объем парикмахерских услуг - масса людей готова приехать к парикмахеру на дом. Куча заведений предлагает поесть - и не на вынос, а с задней двери. Что я хочу сказать? Существенная часть коммунально-бытовой инфраструктуры работает. Похоже, власть знает об этом, но от нее откупаются. Это совсем не рыночные отношения. И нет оснований думать, что они исчезнут с отменой карантина. Но на что могут повлиять эти и подобные изменения?
В «сословной» структуре общества вряд ли произойдут серьезные изменения. Одно можно сказать, что за это время более четко проявились новые критерии сословности. По факту жители провинции и жители столицы - это уже сегодня разные сословия. Об этом ясно и точно написал Борис Борисович Родоман. Одним из индикаторов «сословного» статуса является само количество больных в регионе. Поэтому провинция вынуждена, выстраивая отношения с центром, подгонять процент заболевших к уровню, который задается Москвой. Если это так, мне кажется, это очень серьезная вещь. Потому что она прямо влияет на публичную ситуацию в смысле ее восприятия населением.
Вот медиков, скажем, могли бы выделить как героев в новое «сословие». Но они слишком раздроблены. С одной стороны, врачи - это бюджетники. Но в ходе оптимизации возник институт врачебной помощи по объявлениям в сети. Наберите в поисковой строке «врач на дом», и вывалится куча объявлений: «такой-то врач готов оказать услугу за определенную сумму», обязуясь провести больного официально через врачебную иерархию той клиники, где он официально работает. То есть с одной стороны, у них самосознание бюджетников, так что государство должно им что-то, а с другой стороны, у них возник статус самозанятых. Ну и кроме того, в российской армии - своя врачебная структура, в каждой силовой структуре - своя. Так что говорить о едином сословии врачей не приходится. Корпорация разобщена, и не видно, чтобы она как-то интегрировалась.
Нужно вводить настоящие различения социальных ролей. Не говорить про общество, народ и прочее, а видеть реальные социальные роли. Одна из них - «подданный» и вторая роль - «гражданин». Государство считает, что мы подданные. Оно о нас заботится в мере своего понимания. В том числе, вводя ограничения, чтобы мы не заболели и не вымерли. А граждане - те же самые мы, которые ждут демократии и светлого будущего. Эти роли у нас совмещены. Но доминирует роль подданного, поскольку мы ждем компенсации и освобождения. Государство в принципе не может отказаться от роли суверена, а проявления гражданственности считает инфантилизмом. Нельзя в системе, где подданные, вести себя как граждане.
«Самоизолирование» особенно озлило служилую и творческую интеллигенцию. Многие уже понимают, что их формы автономномного существования исчезают. Репетиторы, творческие деятели, журналисты вряд ли смогут зарабатывать так, как они делали это до сих пор. Но что им делать? За эти месяцы накопились усталость и раздражение. Люди начали подозревать, что на их страхах кто-то зарабатывает. Все это, возможно, выльется в какую-то форму квазиполитического поведения. Демонстративные шествия без масок, скандалы на улицах, это же тоже формы протеста. Но это не политизация населения, а карнавальный бунт.
Положение, которое сейчас объявлено, сомнительно в контексте действующей конституции. В поисках объяснений случившегося многие рассуждают следующим образом. Нужно было ввести чрезвычайное положение. А его не ввели. Почему? Потому что в этом случае во главе ставится назначаемый комендант. Но что тогда станет с московской собственностью по выходе из ЧС? И вот был принят компромиссный вариант: реализовать меры, положенные при ЧС, силами местных властей. На первой стадии пожелания мэра Москвы реализовывались подразделениями МВД. И мы получили очереди в московском метро. Так что, по некоторым данным, у Собянина сократили функцию по распоряжению полицейскими силами. В итоге он оказался в незавидной ситуации. Мэрия реализует особое положение сугубо гражданскими методами. А полицейские, я имею в виду низший персонал, оказались в роли пострадавших обывателей. Они ведь живут не на жалование, а на статусную ренту. И вот, представьте, прикрыли все заведения, с которых они эту ренту брали. Конечно, вся эта ситуация им совсем не интересна. И что в итоге?
В итоге у власти может не оказаться ресурсов для сдерживания «бунтующих». В этой версии выходит, что роль контролеров в Москве поручена киргизским дворникам. Если так, вполне предсказуемо, какая будет реакция населения. Это продолжение все той же социальной карнавализации. В этом случае у мэра Собянина и тех, кто следует ему, нет никакого мобилизационного ресурса. Поэтому протест, в какой бы форме он ни пойдет, остановить будет некому.
Полиция проверяет документы у мигрантов возле их традиционной точки сбора у метро «Добрынинская», июнь 2020 года
Мария Покровская
Но в то же самое время, когда нарастает конфликт с административными структурами, возникают идеи по поводу адаптации. Скажем, по мере того, как ужесточаются требования, люди начинают отступать за черту поселений, например, строить за административной чертой поселений дома с работными избами. Жилье - и тут же работная изба, как это было в XIX веке. Так что часть участников экономики перемещается за административные пределы своих городов и сел. Пока нет спроса (так как заказчики сидят в изоляции), все это сказывается на экономической жизни не так заметно. Но как только режим станет немножко мягче, все эти новшества заживут своей жизнью. Какими станут новые формы хозяйственных отношений с государством - это зависит от того, освободятся ли они взрывным образом или пластично.
Пока действия властей порождают в народе только саркастичные комментарии и мемы. Посмотрите, практически властям регионов сейчас позволено введение любых мер. И по всем регионам идет самопальная активность, так что региональные чиновники самостоятельно изобретают ограничения. Но эта ситуация чревата, поскольку недоверие в результате только увеличивается. Все данные, приходящие из регионов, показывают, что авторитет власти снижается. Каждый день появляются иронические мемы, например, в сети проскочил такой: «путинский литр». Знаете, что это? Разлив спиртного в бутылки идет по 0,95 или по 0,47. Представляете действие такого мема среди населения?
Не понятно, во что эта психология выльется поведенчески. Процесс осмысления ситуации происходит повсюду. Он гораздо интереснее, чем знакомые нам психологические аспекты, связанные с переживанием людьми своей брошенности и замкнутости. Главное, в какой форме произойдет выход людей на улицы. Для меня это совершенно не предсказуемо. Я не знаю, чем закончится водевиль в Москве. Власть играет в то, что она есть, а люди играют в то, что они от власти не зависимы. Безусловно, люди будут жить в любой ситуации. Ничего особенно страшного - не случится. Но их отношения с государством, возможно, будут строиться на других основаниях.
Ребёнок, одетый в форму времён Великой Отечественной войны, во дворе московского дома, июнь 2020 года
Мария Покровская
«Чем больше запретов, тем тоньше изобретательность»
Основатель ЦСП «Платформа» Алексей Фирсов
Еще в апреле была пройдена точка невозврата, когда лучшим сценарием для общества считалось простое воспроизводство докризисного мира. По мере драматизации момента произошли серьезные сдвиги - появился запрос на серьезное обновление и социальной, и экономической среды. Слишком высок стал объем издержек, круто изменились обстоятельства. Возник синдром «возвращения с войны», когда общество ждет компенсации за период острого стресса.
Условная «война» может вести к консолидации общества или к появлению разрывов. Скорее, сработал второй вариант. Мы видим, что за период кризиса уровень доверия к институтам снижался; по последним данным, менее 20% респондентов доверяют официальным источникам информации. Наибольшим доверием стали пользоваться врачи, низовой персонал. Произошла их героизация - кстати, тоже не самый оптимальный вариант, поскольку понятие «героя» связано с понятием «жертвы», создает избыточное эмоциональное напряжение.
Московский опыт учит, что ставка на страх и на жесткие методы регулирования не сработала. Запугивание дает очень короткий эффект, затем сознание начинает вырабатывать механизмы защиты. А вот наладить реальную коммуникацию, вступить в диалог с населением получалось далеко не всегда. Многие решения оказывались непонятными, были лишены для людей рационального обоснования (хотя по факту оно могло и быть). В итоге сложилась ситуация, когда низовые структуры становятся все более автономными, начинают организовывать свой собственный, параллельный мир, обходить ограничения. Чем больше запретов, тем тоньше изобретательность. Власть как бы оказывается в комнате, состоящей из зеркал, и видит в них только свое отражение.
Какие черты нового мира проступают в появившемся запросе? Ожидания, что людям - и населению, и бизнесу дадут отдышаться. Нет ощущения, что усилился интерес к «сильной руке», авторитарным практикам. Наоборот, тренд в сторону уменьшения присутствия государства. И на уровне «телесных практик» (привычек потребления), и на уровне городской среды, и на уровне регулирования деловой сферы люди ждут, что им предоставят возможность большей автономии, государство не будет оставаться в позиции центра сверхкомпетенции, заранее зная, что нужно поданным. Сейчас государство разрабатывает программу восстановления экономики. Не думаю, что она эффективно сработает без изменений в других сферах жизни, в создании другого типа отношений между обществом и властью.
Мужчина с бутылкой розового игристого вина на московской улице, июнь 2020 года
Мария Покровская
Алексей Фирсов
8 ИЮНЯ 2020