Подъезжаем к «Академической», а там у нас очень сложный перекрёсток, всегда столпотворение. Кто-то перед трамваем пристраивается, кто-то поворачивает из чужой полосы, народ прёт от метро и к метро, бардак постоянный, в любое время дня.
Водитель маршрутки в засаленной тужурке, с носом крючком, как у степного орла - выезжает на перекрёсток и как-то криво встаёт. То ли кто-то помешал ему, то ли сам чего-то не сообразил, но все машины вокруг тут же загудели, как на похоронах. Два раза сменился цвет светофора, пока, слава Богу, двинулись, проехали, встали на остановке. Тут, на хлебном месте, ему всегда постоять надо минут пятнадцать: набирает пассажиров перед рывком по Гражданскому проспекту, через Кушелевскую дорогу, к Лесной. Сначала все возмущались этими стоянками (всем же на работу), потом привыкли, плюнули.
Люди быстро заполнили салон, молодые сразу уткнулись в телефоны.
Смотрим, из машины впереди вылез гаишник - здоровый, румяный мужик, вразвалку подошёл к маршрутке. Водитель открыл свою дверь, высунулся.
- Ты чего там встал, посередине? Первый раз перекрёсток видишь? Пошли оформлять!
Гаишник говорил громко, видно было, что действительно обиделся. Водитель молчал, они на нашем маршруте все, как на подбор, по-русски не могут. Мы тоже притихли: нарушил-не нарушил, ехать-то надо.
Водитель подумал с минуту, потом вытащил документы, обернулся к нам, посмотрел как-то подозрительно. Потом нажал кнопку на приборной доске, дверь в салон закрылась. Через лобовое стекло было видно, как он потопал к машине ГАИ.
- Встряли, - сказала за всех девушка лет шестнадцати, в шерстяной шапке, из-под которой тянулись провода наушников. Она стояла, покачиваясь в такт музыке, и тыкала пальцем в экран большого телефона.
- Ну что, солнце, ты встала? - голосом Фёдора Бондарчука, сладко растягивая гласные, заговорил кто-то сзади, - давай в душик, а потом завтракать, я тебе тортик в холодильнике оставил.
- Алексей Петрович, - другой голос, нарочито грустный, - я тут в пробке стою, немного опоздаю, вы с Аллой по прайсу поговорите пока…
- Валя, привет! Ты где?
- Да это радио орёт… Да-да, триста восемьдесят тысяч. Всего? Всего получается где-то миллион четыреста, с доставкой если.
Посидели. Кто-то кому-то место уступил, кто-то зашептался, кто-то невесело рассмеялся.
Прошло пять минут, потом ещё пять, потом - ещё десять. Люди, наконец, задвигались.
- Что ж так долго-то?
- Взятку, наверное, требуют.
- Да какую взятку? Какие с них взятки? Что вам везде взятки мерещатся?
- А такие! Как он вообще на это место попал? И ездить не умеет, и по-русски не говорит.
- Что с него возьмёшь? Они же за еду буквально работают.
- И еды не давать! Обнаглели окончательно! Чего им всем тут надо? Ехали бы…
- Ну, солнце… мы же сегодня в гости идём… Давай, просыпайся, надо заставить себя. Сходи, посмотри, купи себе что-нибудь.
В дверь снаружи кто-то постучал. Женщина стоявшая у двери, улыбаясь, развела руками.
- И двери закрыл, гад… Чтобы не убежали.
Тут все поняли: действительно, двери-то закрыты, не выйдешь. Ещё больше задвигались. Кто-то дёрнул ручку окна.
- Эй! Двери открой! Чурка!
- Ну, это вы зря…
- Да что это такое? Закрыл и ушёл. Разве можно вот так закрывать?
- Блин… - девушка вытащила наушники и протиснулась к кабине. Встала, чуть не наступив коленом в лоток с деньгами, что-то там изучила и ткнула пальцем. Дверь зашипела, девушка выпрыгнула на улицу.
- А деньги как же?
- Свои тридцать пять рублей я возьму…
- Я тебе перезвоню, солнце, тут неудобно говорить.
Люди выходили, и каждый тщательно отсчитывал из лотка свои тридцать пять рублей. Я тоже вышел, но деньги оставил. До метро же всё-таки довёз, гад. Пусть подавится.