Кое-что про "Веселые похороны". И о любви
На прошлой неделе очень хотелось какого-нибудь умиротворяющего чтива на ночь.
Почему-то взяла с полки "Веселые похороны" Улицкой... и не смогла оторваться до первых троллейбусов, ноющих под окном.
Хорошо знакомая драма внезапно читалась иначе - как если ты помнишь что-то квадратом, а это, оказывается, куб.
В начале двухтысячных, когда книга только вышла, я писала по ней литературный сценарий для дипломной работы одного талантливого режиссера. И как-то очень вжилась в историю еврейского эмигранта Алика, озорного малого, умирающего в окружении жен и любовниц на Манхеттене, под эфир новостей о событиях августа 91-го в Москве в телевизоре.
Я тогда могла цитировать диалоги Алика и Тишотки наизусть. Особенно про родину:)
Студенческий сценарий, который в итоге родился "по мотивам" Улицкой, я назвала цитатой из Бродского - "Сохрани мою тень".
Тогда мы даже нашли мастерскую-лофт, которую хотели арендовать для съемок своего видения "Веселых похорон". Но в итоге не сложилось со съемками. Даже не помню, почему.
Спустя пару лет я следила за "взрослой" экранизацией повести. С Александром Абдуловым в роли художника Алика. Эта роль стала его последней, вскоре Абдулов повторил печальную судьбу своего героя вплоть до диагноза.
Причем создатели фильма тоже зацепились за Бродского, фильм вышел под названием "Ниоткуда с любовью или Веселые похороны".
Пост я собиралась написать совсем про другое (пусть выдав тут вам порцию некислого пафоса).
Наверно, есть такая категория мужчин: харизматичных, любвеобильных, ретивых, при этом по-детски озорных, отчаянных врунов.... с грациозным умением быть чрезмерно значимыми для всех своих женщин.
Они так умело вселяют им чувство защищенности в отношениях, что все неизвестные в этой системе уравнений уже не имеют значения, все эти игреки.
И даже внезапные его отпрыски у игреков.
Жадность к этой защищенности/иллюзии защищенности сильнее остального для всех очарованных дам. Независимо даже от того, сколько лет прошло с момента, как они не вместе. Очарование не проходит.
И вот: вечно фанкующий художник Алик лежит в окружении своих возлюбленных (женщин, годящихся друг другу в дочки-матери) плюс ребенок, который начинает понимать о себе правду.
И уже никто не хватает за горло рубашки с визгами "да проваливай, я тебя ненавижу!" - не факт, что такое вообще возможно с "нужными", вот именно с нужными и важными на каком-то уровне сильной ментальной зависимости мужчинами.
В этом так много противоречий. Моральные нормы и ценности. И терзания внутри каждого персонажа.
Но по факту - вот они по очереди смачивают его пересохшие губы салфеткой, дежуря у изголовья.
И даже уходит он особенно, примиряя.
Все это - про любовь.
А любовь, любая, всегда сильнее смерти.
Иосиф Бродский
Письма к стене (1964)
....
Сохрани мою тень. Эту надпись не нужно стирать.
Все равно я сюда никогда не приду умирать,
Все равно ты меня никогда не попросишь: вернись.
Если кто-то прижмется к тебе, дорогая стена, улыбнись.
Человек - это шар, а душа - это нить, говоришь.
В самом деле глядит на тебя неизвестный малыш.
Отпустить - говоришь - вознестись над зеленой листвой.
Ты глядишь на меня, как я падаю вниз головой.
....
Изолятор тоски - или просто движенье вперед.
Надзиратель любви - или просто мой русский народ.
Хорошо, что нашлась та, что может и вас породнить.
Хорошо, что всегда все равно вам, кого вам казнить.
За тобою тюрьма. А за мною - лишь тень на тебе.
Хорошо, что ползет ярко-желтый рассвет по трубе.
Хорошо, что кончается ночь. Приближается день.
Сохрани мою тень.