- С самых первых дней мы на войну не попали, мне еще 16 не исполнилось, когда она пришла, мы были детьми еще совсем. Я родом из Брянской области, там уже 30 сентября 1941 началась оккупация. Нас отправили рыть окопы: под Смоленском, потом за Десной, на Украине. И моя война, хоть мне не было еще и 16 началась так. Ну что уж, так пришлось. Родители наши еще хуже нас жили. А нам и в школу разрешали ходить, нам хорошо было. На войну мы пошли комсомольцами. Немцы так нам насолили: деревню сожгли, сколько людей убили, что послали бы нас хоть к черту на кулички, мы бы и туда побежали. Мы такие злые были. Нам казалось, что по-другому быть и не может. И мы пошли, я за свою деревню на войну пошла, как освободили нас. А мне деревню шибко жалко нашу было, большая такая она была, сожгли все.
Служила в зенитной артиллерии. Я - зенитчик. Как освободили нашу территорию, там формировался полк противовоздушной обороны. Брать то уже было некого, вот и собрали из женщин. Но я не на пушке была, я телефонистом во взводоуправлении работала. Но все равно мы и с катушками ходили, и разведчиками на посту стояли, и в землянках все время. Зенитчики - это трудная штука.
Выдали мне обмундирование: штаны 50-го размера, а я в нем, как в комбинезоне, вырвать рукава, да карманы вставить, на шее завязать. Я ростом была 150 см, шинель из б/у, ниже пола, сапоги 42-ой размер, вместо 37-го. Я думала, с ума сойду, штаны веревкой подвязывали. Даже тогда не карабины выдали, а штыковые винтовки, они выше меня. Фронтовиков сняли, а нас на действующие батареи. Командир отделения и 4 девчонки.
Был такой город Мценск, за Орлом, река Зуша, там мост на реке строили, мы его охраняли. Потом был Курск, потом Украина, били нас там много. Город Черкассы, там после взрыва моста, строили мост через Днепр, и мы его обороняли от налета, был сильный, массированный налет на нас. Хотели разбить этот мост, чтобы не достроили. Ну и мне немного досталось. Бомбили станцию и мост, а станция ничего, часть сожгли, мост не разбили. Тяжелее всего пришлось там.
Мы все время были в сменах, за исключением времени сна. Дежурили, я на кп с телефонами, разведчики-девочки на посту наблюдали стояли, кто летит, какие сигналы подает. Потом менялись. Жили мы только в землянках, посты всегда были где-то далеко от населенных пунктов. Жили дружно. У нас все национальности были. Только вот в 44-ом к нам прислали пополнением украинцев, после освобождения Киева, дак они не очень были, даже воровать пытались, сахар украсть, платки носовые. А потом такие хорошие парни стали. Были немного во Львове, потом под Бреславу, город Хэйдебрек, там войну и закончили мы. А в Берлина нас не пустили, его мы не брали. А мы ничего не брали, потому что наши пушки не берут, только охраняют.
- Фашист был злой, - вдруг вставил Александр Федорович
Служилось нам хорошо и дружно как-то. Много национальностей было вместе. Мы все были братья и сестры, все родные. Командиры постарше, а состав - все молодые. Никаких притязаний у нас не было. Все на равных. Не было такого, чтобы нам хотелось скорее вернуться домой, хотели служить, были комсомольцы. Дисциплинированные мы были, многое хотелось знать, видеть, уметь. Молодые были.
Я простудилась однажды, дак, командир пришел лично ко мне в землянку, рассказал, какие у него дочери замечательные и как все хорошо будет, что вот войну закончим. Дак, знаете, подняли духом, я выздоровела быстро.
Война началась прямо у меня на глазах, - с дрожащим голосом вернулась Анна Кузьминична к самому началу. - Это для меня что-то прямо ненавистное… Она убила моего маленького брата, спалила мою деревню, два года моих мучений. Ненавижу эту войну. Не прощаю немцев. По сей день я не хочу их простить. Нет прощения тем, кто войну делает. А вообще-то я считаю, что я отомстила фашистам за нас, за поругание над нами. А прощения войне нет… почему Украина сейчас с ума сходит, зачем они так?
Может кому-то досталось что-нибудь другое, а нам досталось прожить в землянке: по стенке течет, с крыши капает, пола нет, земля, нары из земли, ветками закиданы, шинель да телогрейка, а мы женщины. Нам очень трудно было.
- Страшно было?
- Я страх не знаю. Мне в деревне страшнее было. Когда нас повезли копать окопы, мы не доехали 3 км до станции Черенок. Налет был на железную дорогу. А там, видно, были цистерны с горючим, они пикируют, а нам кажется, что они пикируют на нас, мы в кусты, спрятались. А потом стали цистерны взрываться. Меня там так напугало, что на войне уже не было так страшно. На войне у меня уже была своя работа. Я работала на дальномере, думать некогда, надо дальности вычислять, передавать, и вот на телефоне, передавать команды. Некогда было отойти и спрятаться. Но мы и не попадали никуда, больше устраивали заградительный огонь. Видели воздушные бои, слышали разрывы, были прямо на краю Курской дуги. Что интересно, немцы всех своих убитых нам на границу скидывали и кресты ставили. Только их выгнали, повырывали все кресты. Все бугры были заставлены немецкими крестами.
- А как о Победе узнали?
- Ооооо! Я как раз на посту была, за разведчика стояла. И вышел кто-то, сказал, что передали «Победа!», утро было раннее, солнечный день. Радости было….. И с поста мы убежали, все бросили, мы очень радовались. Были совсем молодые, нам жить хотелось! Праздновали, стреляли, обнимались, побежали к парням на пушки. Повар нам наварил хороший обед, не пожалел американской тушенки.
- Анна, Кузьминична, расскажите, как вы познакомились с супругом?
- Она брянская, а я вятский, у нас должна быть несовместимость, далеко друг от друга, а мы вот как-то встретились, - с улыбкой оживленно вставил Александр Федорович.
- Мы здесь уже с ним встретились и пожили с ним 60 лет. Он долго служил, целых 7 лет. Видимо, время нам было жениться. Поженились мы совсем взрослыми, в 29 лет. У нас было два сына, обоих похоронили в мирное время убитыми. И мы остались не при ком. Но ничего, нам все равно скоро умирать. Обижена я только переворотом этим, когда Советский Союз распался, сын в нем погиб, а так всего хватает.
Александр Федорович спокойно начал свой рассказ:
- Я ушел в армию в 1943 году, мне еще 18-ти не было. 6 лет и 4 месяца отслужил, загнали сразу на Дальний Восток. Сдерживали там миллионную Квантунскую армию. До 1945 мы стояли на станции Лазо, а потом нас вывели на озеро Ханка, на границу. Советские войска тогда освобождали Китай, Корею, Монголию, все они тогда были под оккупацией Японии. В сентябре 1945 нас вывели на самую границу. Позади нас стояли Катюши, было 4 часа утра, дали залп, аж светло стало. И после пропускали сначала миномёты, потом «сорокопятки», легкие оружия, у нас была стычка с японскими танками. Ну с таким оружием, как «сотка» они сразу «лапы кверху», бросали оружие и сдавались в плен. Мы стояли там 4 месяца, пока они вывели все иностранные войска, закрыли границу. Я там прослужил 6 с половиной лет, заменять то некем было. Тяжело очень было. Нас, когда привезли туда в 43-м, выдавали по 600 грамм хлеба, мы еле ноги волочили. Все обмундирование было с убитых солдат, дыры заштопаны. У нас был приказ, ни в коем случае не стрелять ни на какие провокации. Граница у нас была в 500 метрах. Самураи постоянно ходили, провоцировали. Одному ходить нельзя было, уволокут. Артиллеристом служил. Встретил две победы.
Этот эпизод остался в его памяти самым-самым сильным, вся история сжалась до нескольких предложений. И он начинал рассказывать все заново при любом другом вопросе, возвращаясь к сжатому содержанию. А Анна Кузьминична в это время сидела рядом и сетовала на возраст. Тяжело уходить, оставляя за собой флер грусти, грозящий слезами, но иногда именно так.
Автор Маргарита Пятинина
http://vk.com/pyatinina