§ 108. КРУГ БОГОВ. 2-2. (Греки) Ζεύς έρχεΐος , σωτήο , όριος , Dyaus
Рассказ гомеровского гимна о похищении ГЕРМЕСОМ быков и аргивское предание о Гермесе - убийце Аргоса характеризуют этого бога как божество стад; о той же стороне его характера свидетельствуют художественные изображения и придаваемые ему признаки, например баранья голова, а у Гомера - почитание, оказываемое ему пастухами. Но прежде всего он, по-видимому, представляет животную плодовитость, Геродот, допускающий, что фаллические гермы как на Самофракии, так и в Афинах были введены пеласгами, считает этот символ за характеристический знак Гермеса и указывает, что и во время мистерий в Самофракии ему праздновали также, как подателю плодовитости. В большинстве мифов о Гермесе заметно сладострастие, и, соответственно такой его функции, у Гомера он не стыдится желания попасть в сеть Гефеста, лишь бы только таким образом добиться благосклонности богини любви. В сказании о похищении быков Гермес спорит с Аполлоном из-за обладания коровами, и это приводит к договору между обоими пастушескими богами, из которого, смотря по различным формам предания, извлекает выгоду то один, то другой; так, Гермес, между прочим должен уступить Аполлону лиру. Но столкновение с бдительным пастухом Аргосом, аргивским местным богом, связанным с Герой, привело к ослаблению, а местами к вытеснению последнего; так, несомненно, можем мы понимать миф о Гермесе Аргеифонте, к истолкованию которого уже в древности было приложено столько остроумия. Но Гермес напрасно боролся против другого пастушьего бога - аркадского Пана; ему не удалось лишить древнего местного бога занимаемого им положения в то время, когда Гермес распространял свой культ по Аркадии, вероятно, из Аргоса и Мессении. Впрочем, позднее Пан рассматривался как сын Гермеса, и к Гермесу же перешла флейта Пана - сиринкс. В Лаконии культ Гермеса никогда глубоко не укоренялся, и его первоначальное значение в Пелопоннесе не может быть сравниваемо со значением Аполлона или Артемиды.
Рис. (250) Гермес, обманывающий Аргоса.
В качестве бога плодовитости Гермес уже с древних времен был также и хтоническим богам. Уже в первой строке эсхиловых «Хоэфор» он назван «владыкой земной глубины»; там, внизу, он проявляет себя как духовно, так и материально: ему принадлежат сокровища рудников, но под его же властью находятся также сон и страшные сновидения; кроме того, он способен еще выполнять разные магические действия и стоит в связи с волшебницей Гекатой. Но прежде всего хтоиический Гермес есть проводник душ, ψυχοπομπός, который сопровождает души во время их путешествия в царство мертвых; поэтому на местах погребения ставились столбы в честь Гермеса. Под защиту Гермеса ένόδιος (покровителя дорог) были отданы дороги и на земле; четырехугольный столб, который помещался на перекрестках и на который прохожий делал возлияние, или бросал к нему камень, есть точно так же основная форма «гермы». Быстро движущийся бог этот умел также находить пути между землею и небом. Гермес известен также как жертвенный вестник и как посланник богов (διάκτορος); в этом виде он особенно часто представлялся позднейшим искусством.
Рис. (251) Гермес.
С изменением греческой культуры этот первобытный Гермес плодовитости и земной глубины с необыкновенной эластичностью подвергался превращению. Во всяком случае, богом земледелия он не сделался никогда: напротив, даруемые им богатства, в понятиях позднейшего торгового народа, скоро получили значение денег и торговой прибыли. Он бог торговцев,- деятельность, к которой он был уже предрасположен в качестве бога дорог.
Ловкость, которую он обнаружил еще при краже коров, теперь приходится ему кстати: он делается богом воров, Гермесом δόλιος (хитрым), божественной санкцией торговой хитрости греков и отцом такого почтенного человека, как дед Одиссея Автолик, бывший мастером во всякого рода обманах и воровстве. В качестве вестника богов и вместе с тем бога торговли и промышленности Гермес сделался также богом глашатаев, последние были не только возвестителями воли правителей, но и практическими дипломатами, которые должны были заведовать устройством взаимных отношений государств; красноречие, необходимое в деятельности этого рода, нашло в Гермесе и для себя божественного выразителя (Гермес λόγιος - красноречивый).
В лице Гермеса почитали как духовную, так и телесную ловкость; так, в гимнасиях, которые ставились под покровительство Гермеса άγώνιος (покровителя борьбы и состязаний), больше обращали внимания на ловкость, чем на развитие силы. Соответственно этому, классическое искусство изображает Гермеса преимущественно в виде сильного юноши, идеального эфеба. Эмблема Гермеса - жезл, полученный им от Аполлона - неизменно оставался при нем при всех превращениях, и преимущественно, как жезл глашатая. Первоначально это был простой сук или прут с завязанным в узел вилообразным разветвлением, как мы это видим на древнейших изображениях; потом он сделался волшебным жезлом, который носится подателем счастья и который мог даже все превращать в золото. Магическая сила Гермеса сделала этот жезл излюбленной формой волшебного жезла; скоро естественно сложилось сказание, что души, которые вел Гермес, были крепко удерживаемы вилообразным разветвлением жезла, и жезл этот стали класть с умершими в могилу в качестве амулета. С хтоническим характером Гермеса хорошо гармонировали также змеи. Крылья на жезле, так же как и на головном уборе и на ногах бога, суть атрибуты позднейшего происхождения.
Аполлон - один из наиболее важных богов Греции, могущество которого постоянно усиливалось. В то же время он один из самых разносторонних богов; проследить процесс, посредством которого образовался этот комплекс божеств, составляет одну из труднейших задач нашей мифологии.
Древнейшая и простейшая форма Аполлона - это, конечно, бог пастухов (νόμιος - пастушеский; ναπαΐος - лесной); в наиболее отдаленных местах Греции - у лаконских поселян, у крестьян Аркадии - Аполлон остается богом лугов и пастбищ, баранов к овец. Рассказы о пастушеской жизни юного Аполлона, о его службе у Адмета, о его ссоре с Гермесом из-за овечьих стад, о его нежных отношениях с нимфами и пастушками представляют собою безыскусственные крестьянские легенды; к этому же первобытному образу могут относиться фигуры стрелка из лука и игрока на лире. Этот пастушеский Аполлон рано был приведен в связь со множеством местных богов. Лаконский бог овец Карней (рогатый, баран) сделался одной из форм Аполлона; в честь его Карнеи, праздник жатвы, согласно древним крестьянским обычаям праздновались состязаниями за демона жатвы, или жатвенного козла; на монетах мы видим Аполлона Карнейского с козьей головой в руке; на Делосе он имеет алтарь, сделанный из козлиных рогов. Бог пастбищ Аристей (лучший), культ которого имел свое главное местопребывание на Кеосе, но распространялся по многим областям и островам до Сардинии, считался также за форму Аполлона. Триста быков паслись для него на Кеосе; он охраняет овечьи стада; его окружают даже рыбы; он распространил пчеловодство, маслоделие, виноделие. Мы должны упомянуть также о боге яблок, Аполлоне Малеате; Ланг пытался доказать, что мышь, посвященная Аполлону Сминфейскому, была священным приношением ради защиты от мышей; но возможно и то, что подобные приношения делались ему прямо как богу полей.
Прекрасный юноша, которого Аполлон умертвил во время метания диска и из крови которого вырос темный гиацинт, несомненно, представляет собою божество, культ которого был побежден культом Аполлона, притом, вероятно, хтоническое божество, так как Гиацинт фигурирует также в цикле мифов о Деметре; цвет гиацинта хтонический, и все настроение и вид праздника гиацинтий носят тот же характер. Гиацинт прославляется здесь как один из тех печальных чувственных образов преходящего веселья, юношеской возбужденности и весны, которые рано сделались достоянием народной песни; но на том же празднике праздновалось и новое появление погибшего цветка, и драма возносила погибшего юношу до самого неба. Этот праздник был очень древний, даже додорийский: Амиклеи, где он праздновался и по имени которых Аполлон Гиацинт назывался Амиклейским, были древней столицей Лаконии, устраненной соперничеством Спарты. На Крите и во многих ионийских культах большую роль играл Аполлон Дельфиний, в качестве бога моря, в особенности бога благополучного морского плавания, предвещаемого игрой дельфинов. Вероятно, что и здесь мы имеем дело с каким-нибудь особым богом, вроде спартанского Дельфидия, и что этот бог был поглощен более значительным божеством.
Игра Аполлона также гармонирует с фигурой этого бога дельфинов; стоит сравнить предание об Арионе и аналогичное предание о Фаланте, который с лирой в руке едет по морю на дельфине. Особенное значение Аполлон Дельфиний получает благодаря тому, что он был принесен критскими купцами при поселении их в Элиде и сообщил тамошней их торговой колонии, первоначально названной по имени их родины Криссой, ее позднейшее имя Дельфы. Однако же знаменитый оракул был основан не дельфийским Аполлоном; там уже существовало святилище в качестве места хтонического культа Геи и ее змееобразного порождения Пифона, которого убил Аполлон. Мифологический мотив змееубийцы вмешался в предание о пифийском Аполлоне и содействовал созданию его образа; но первоначально речь шла о победе культа над культом и именно о победе доброго, а ни в коем случае не злого бога. Это видно из тех очищений и искуплений, которым должен был подвергнуться Аполлон после совершения своего дела, чрез это он стал прообразом кающихся, которые собирались около места древнего оракула и превратили его в знаменитое святилище искупления за убийство. Жреческое достоинство, которое между богами присваивалось Аполлону, есть результат его связи с Дельфами; он был божественным прорицателем и гадателем; эта его деятельность, при связи Дельф с культом Диониса, придала Аполлону до известной степени характер неистового, вводящего в заблуждение бога. Имя бога-прорицателя «делийский Аполлон» приводит нас к исторически совершенно темному преданию о рождении Аполлона и Артемиды на Делосе. Рамсей хотел доказать, что Лето, мать божественных близнецов, - фригийская богиня (лада - женщина); однако встречаются следы древнегреческого служения Лето, в честь которой, как матери богов, были установлены праздники, подобно тому как в честь Дионы и Геи; может быть, Лето пришла в соприкосновение с Аполлоном через Дельфы; создание пары Артемида - Аполлон следует пока считать за результат случайной связи культов.
На Делосе Аполлон имеет явственно характер бога солнца, но мы не знаем, с давнего ли времени; вообще Аполлон как бог солнца есть позднейший образ; культ Аполлона не начинается, а оканчивается в виде культа солнца; в заключительный период древности все функции и эмблемы Аполлона объяснялись из его связи с солнцем; связь эта возникла лишь после того, как Аполлон слился с прежним богом солнца Гелиосом, который соединился также с Зевсом; этот процесс закончился только ко временам трагиков. У Гомера Аполлон можег, конечно, быть отмечен как бог света, ко едва ли как бог солнца; Аполлон тогда уже поглотил Феба («чистого»), который имел святилище в Лакедемоне, и Лика, о котором уже было сказано, и таким образом приобрел свой характер бога света. В позднейшее время имела большое значение целительная сила Аполлона; ею он обязан своей связи с исцеляющими богами: Иатросом (врачом), Пеаном (очистителем), по имени которого называлась молитва к Аполлону об отвращении зла, и наконец, с хтоническим, сопровождаемым змеями Асклепием, который во всяком случае сделался исцеляющим богом и в качестве такового считался сыном того бога, на которого он перенес свое свойство и свою силу. В Асклепии позднейшего периода древности мы имеем пример того, как отдельный бог, благодаря соединению с другим могущественным богом, приобретает важное значение, так что может снова отделиться от него, а потом уже функционировать самостоятельно.
АРТЕМИДУ в ее первоначальной греческой форме мы можем проследить далеко в глубину древности. Из ее статуй, в которых она скомбинирована с древесными ствола ми, выводили заключение, что она первоначально была богиней деревьев; Каллимах сообщает, что Артемиде праздновали у дубового пня. Достоверно, однако, лишь то, что в том виде, как мы ее встречаем в древних пелопоннесских культах, она была первоначальной богиней лесов и зверей, и именно покровительницей животной плодовитости, поэтому она охраняет рогатый скот и лошадей; но более всего пользуются ее покровительством дикие животные: лань доверчиво стоит рядом с нею, и даже для медведя и льва она - богиня: в честь брауронской Артемиды в Аттике переодетыми девушками совершались медвежьи пляски; нимфу Каллисто, культ которой был побежден Артемидой, она, по преданию, превратила в медведя в наказание за нарушение целомудрия. На Тайгете, где она преимущественно пребывала, ей приносили в дар сыр из львиного молока. Ее положение как богини охоты произошло из этих отношений к лесу и было развито не столько обычаями культа, сколько поэзией и искусством. Но ее покровительство плодовитости касается также и человека: она дает людям плодовитость и благополучные роды; поэтому она заступала также место Эйлейфейи, и богиня Ифигения (сильно или благополучно разрешающая от бремени) сделалась ее жрицей. В качестве κορυθαλία (покровительствующей) она способствует развитию юных мальчиков. То обстоятельство, что спартанских мальчиков секли перед Артемидой Орфией, должно быть рассматриваемо как замена прежнего жертвоприношения мальчиков; впрочем, Орфия также и помощница при родах; плетенка, которую можно видеть вокруг древесного пня на ее изображении, была сделана из ветвей лигоса, сильно помогающего против женских болезней. Эта первоначальная Артемида в более раннее время была очень могущественной богиней, культ которой был широко распространен; в Пелопоннесе она почиталась вместе с Посейдоном и разделяет с ним попечение о лошадях; впрочем, она не имеет большой нужды в соединении ее с другими богами и героями. Она любит крестьянскую жизнь, лесное уединение, сельскую тишину, и ее праздники носили характер поклонения деревенски-простого, полного благочестия, но вместе с тем обычно грубого (Wide).
Рядом с Артемидой - богиней животных и плодовитости - с древних времен стоит хтоническая Артемида, которая почитается вместе с Деметрой и Персефоной. Гегемона, вероятно, есть одна из форм этой Артемиды; в этом случае Артемида является руководительницей среди ужасов подземного мира, и уже только в виде вторичного вывода отсюда она приобретает значение проводницы по другим опасным путям. Более всего слилась хтоническая Артемида с самой Гекатой, охранительницей ворот и дорог, богиней ночи и лунного света, ведьмой и волшебницей.
АРТЕМИДА - БОГИНЯ ЛУНЫ представляет позднейшее явление; она создалась только в послегомеровское время вследствие соединения Артемиды с древней богиней луны - Селеной. Понять это слияние не трудно; влияние луны на росу и на плодородие, а равно и на женские половые отношения выражено также мифологически и в других случаях. Положение, занятое ею рядом с богом солнца в качестве дочери Лето, Артемида укрепила за собою в качестве богини луны, и, как известно, эта форма послужила исходной точкой для многих дальнейших мифологических образов. Ее лук стал теперь служить для низведения на землю лунных лучей, так же, как лук Аполлона - для солнечных; оба божества развивались некоторое время параллельно, обменявшись несколькими свойствами и эмблемами; при этом Артемида получила такие определения, как δαφνίη и δελφίνιος. Девственная строгость и охранение женского целомудрия суть наиболее заметные черты дочери Лето, но едва ли это обстоятельство имеет какое-либо отношение к луне; скорее в нем должно видеть одну из сторон богини женской плодовитости.
Рис. (256) Гелиос на солнечной колеснице.
Во всяком случае встреча, которая произошла между культом Артемиды и малоазиатским почитанием Астарты, или Кибелы, оказалась роковой для чистоты первой. Когда ионийские поселенцы пришли в область Эфеса, они встретились там с культом одной из таких восточных богинь и стали смотреть на нее как на Артемиду, вероятно, вследствие ее отношения к плодовитости. Здесь произошло настоящее смешение культов; греческие культовые обычаи, атлетические и музыкальные состязания, конские бега и т.д. соединились с восточным храмовым служением, которому греки всегда предавались тем усерднее, чем более чувственный характер оно носило. В Неаполе еще существует маленькая копия изображения Артемиды Эфесской: голова, как и распростертые руки, сделана из черного дерева, многочисленные груди - из слоновой кости, золотой венец на голове, похожая на герму подставка, украшенная многочисленными животными орнаментами: вся эта пышная комбинация указывает нам на могущественнейшего идола позднейшего язычества, памятник самого мрачного одичания классического духа. Артемида сливалась и со многими другими божествами - например, с таврической богиней, которой приносились кровавые человеческие жертвы, с фракийской Бендис, каппадокийской Ма, критской Бритомартис - Диктинной. Но процесс такого слияния с чужими божествами нужно отличать от более обыкновенного процесса поглощения своих местных культов.
АРЕС, по всей вероятности, был первоначально фракийским богом; но уже название Ареопаг показывает, что он рано приобрел права гражданства в Греции: в Фивах, его главном местопребывании, кадмейцы вели от Ареса свое происхождение; в Олимпии он, по-видимому, был древним богом, которого вытеснил Зевс Арейос. Только на севере, в месте его происхождения, во Фракии и Македонии, культ его имел серьезное значение, и Арес едва ли достиг бы такой общей известности, если бы гомеровская поэзия не выставляла его постоянно в качестве бога войны; изображение Ареса было также излюбленной задачей искусства, так как он давал имя мужской фигуре в ее полной силе и со страстным движением - мужской параллели к богине женской красоты и любви. Только в единичном мифе Афродита соединена с Гефестом; в культах Арес является в качестве ее законного супруга, с которым она образует такую же постоянную чету, как Зевс с Герой.
Вообще установлено, что восточные влияния при создании образа Афродиты играли важную, даже преобладающую роль; но все еще остается загадкой, где следует провести границу между чужеземным и греческим. Кипрская богиня, культ которой, согласно показанию Геродота, был принесен туда из Аскалона, во всяком случае семитического происхождения; на это указывают формы ее культа, цикл мифов о ней и ее идолы. Поэтому пафосская и саламинская богиня есть не что иное, как финикийская Астарта или Канаанитская Ашера, а та Афродита, которая приобрела себе право гражданства на маленьком острове Кифере, на юге Пелопоннеса, была, вероятно, их пунической параллелью, так как на этих берегах преобладали торговые сношения с карфагенянами. Влияние этого восточного культа на греческую жизнь может быть отмечено во многих случаях. Нагие женские статуэтки, которые находились на Кипре в качестве идолов Афродиты, сильно отличаются от других изображений богов древней Греции; эти семитические произведения дали, вероятно, греческому искусству толчок к воспроизведению нагой женской фигуры. Семитический миф о любви богини к прекрасному, рано умирающему юноше был у греков излюбленным сюжетом, повторявшимся в многочисленных мифологических и художественных формах. К сожалению, с культом Астарты в Грецию, как и в Иран и Армению, проник обычай храмовой проституции (предполагать вместе с Э. Мейером, что он уже был в наличности, нет достаточного основания); в Афинах, как и в Коринфе, институт гиеродул достиг широкого распространения и занял высокое положение; отсюда развился гетеризм, и отравление им греческой нравственной жизни могло совершаться тем спокойнее, что оно происходило под покровительством культа Афродиты.
Точки опоры, которые кипрский и киферейский культ Афродиты нашел в Греции, не ясны; мы не встречаем ни одной определенной фигуры, которую можно было бы назвать туземною Афродитой. Несомненно, что Афродита άρεία, «воинственная», статуи которой были с древних времен в Спарте и Фивах, Аргосе и Афинах, похожа на вооруженную Астарту и, вероятно, на нее должно смотреть как на видоизменение этого излюбленного образа семитической мифологии. Но может быть и то, что «Афродита высот» (ακραία), которая почиталась в Коринфе, Аргосе и на горе Эрикс в Сицилии, была греческого происхождения, хотя она имела свои места поклонения и на Кипре, и культ ее в некоторых отношениях сходен с пафосским. Но самой вероятной точкой опоры остается дочь Дионы, которая принадлежит кругу додонских мифов. Как известно, в Илиаде Афродита признается дочерью Зевса и Дионы, и хотя гомеровская богиня любви носит уже семитический характер, однако же можно допустить, что в этом указании на ее происхождение скрывается воспоминание о древней мифологической связи. Теперь стало общим мнением, что Дионея была чем-то вроде додонской Гебы, «из которой вследствие поэтического превращения возникла Афродита, выражающая собою цветущую юность человека и животные стремления», и что эта Геба, которая сама по себе едва ли имела действительный культ, «была поглощена какой-то первоначально азиатской богиней» (Велькер, Рошер). Но не в этих сомнительных точках соприкосновения состоит важнейшая доля участия греков в развитии образа Афродиты; скорее она заключается в том влиянии, которое они оказали на развитие представления об Афродите: силы греческой земли проникли в эту чужеземную форму и вместо первоначальной восточной грубости развили в ней то несравненное изящество и достоинство, которым мы удивляемся в лучших поэтических и художественных изображениях Афродиты.
Рис. (258) Танцующие гиеродулы
Афродита, как и большинство ее семитических параллелей, есть прежде всего богиня плодовитой жизни природы. «Весною,- рассказывается в гимне, - она шествует через лес к своему возлюбленному, и где она показывается, там, ласкаясь следуют за нею горные звери и изъявляют свою покорность сладкому влечению». В этом состоит основной мотив мифа об Афродите, благодаря которому она одновременно является богиней природы и любви. Но всего явственнее выражена эта идея в мифе об Адонисе. Сирийский Адонис (adon - господин), который еще в юном возрасте находит себе смерть в когтях медведя, олицетворяет собою быстрое засыхание весенней растительности под солнечным зноем; богиня сил природы отыскивает его, дарит ему свою любовь и печалится о его исчезновении. Так же в гимне отыскивает она троянца Анхиза у его стад; так карфагенская Дидона влюбляется в ее сына Энея и должна смотреть, как он удаляется. Все эти предания основаны более или менее на одном и том же мифе; к этому же циклу принадлежит и рассказ о Гилосе. Напротив, такие отношения, какие были у нее к Парису и к Кинирасу, кипрскому жрецу Афродиты, по-видимому, происходили только из склонности богини осчастливливать молодых людей.
Как известно, позднее богиня любви являлась в двух формах: частью в виде Венеры Пандемос, богини низшей формы любви, частью в виде небесной Урании. Но это различие - чисто философское и не имеет никакой опоры в действительной мифологии. Афродита сделалась Пандемос вследствие слияния ее с древним политическим божеством Пандемос - «всех дем» (всего народа), и поэтому она стала «объединительницей народа».
Только вследствие неправильного понимания слова эта совершенно этическая Афродита превратилась в чувственную vulgivaga, тогда как ее более благородная параллельная форма произошла посредством простой игры понятий, превратясь из храмовой Афродиты с ее гиеродулами в идеальную Уранию.
Рис. (259) Дионис.
СОВЕРШЕННО ЧУЖОГО БОГА, которому в древнегреческом мире богов не было ничего соответствующего, представлял из себя Дионис (Вакх), который уже поздно появился в Греции. Его культ - фракийского происхождения; там, у северных соседей Греции, имевших так много общего с малоазиатскими племенами, «совершалось в честь его празднество на высотах гор, темною ночью, при колеблющемся свете факелов. Раздавалась шумная музыка: дребезжащий звук медных бубнов, глухой гром и среди них приводящие в безумие звуки низкотонных флейт. Возбужденная этой музыкой толпа празднующих пляшет с шумным ликованием. По большей части это женщины, которые доходят до истощения в этой дикой пляске. Волосы дико развеваются, в руках они держат змей, посвященных Сабацию; они размахивают вакхическими жезлами, в которых под плющом скрыты острия копий. Так неистовствуют они до крайнего возбуждения всех чувств, затем в священном экстазе они бросаются на животных, избранных для принесения в жертву, хватают и растерзывают настигнутую добычу, отрывают зубами кровавое мясо и пожирают его сырым» (53). Этот культ с характером оргий был совершенно чужд древнегреческому духу, и у Гомера он даже совсем не обнаруживается. Кроме того, у Гомера Дионис совсем не был богом вина, и мы имеем основание думать, что он только позднее приобрел такой характер: древнейшие празднества в честь Диониса совершались около зимнего солнцестояния, следовательно, даже не во время собирания винограда. Но в гомеровском гимне о плавании Диониса на корабле, с содержанием которого мы снова встречаемся у Овидия, Дионис уже явственно - бог вина; он все тот же беззаботный юноша, но в то же время могущественный, страшно мстящий за себя бог, в котором мы узнаем впоследствии общеупотребительную форму Вакха. С вином и демократией пьяная, нарядная форма культа распространялась по Греции, и бог вина прославлялся как пособник культуры и представитель веселья. Он приводился в связь со многими божествами; он сын Зевса, который скрывал в своем бедре от ревности Геры не вовремя рожденное дитя. Семела, богиня луны, которая считалась его матерью, была дочь Кадма и вводила бога вина в могущественнейшую фиванскую фамилию. Его невеста Ариадна на большинстве греческих островов является формой то Афродиты, то Коры. Дионис почитается вместе с Аполлоном, ставится в пару с Гераклом, и Пан тоже мало-помалу входит в толпу вакханок. В древнем излюбленном фаллическом культе Дионис является главным руководителем и ему приписывают другие важные символы: так, его призывают как «достославного быка»; следовательно, он имеет свою долю участия в быке критского Зевса и Геракла. Некоторые думают, что Дионис вообще представлялся в виде быка. Будучи принят в олимпийский круг богов, Дионис достигает полного божеского достоинства и сам ведет свою мать, некогда убитую взором Зевса, с земли к бессмертным.
Роде метко сравнивал фракийское служение Дионису с эпидемической страстью к пляске, которая от времени до времени проявлялась в Европе в средние века. Впрочем, целью этого дикого влечения было не только чувственное опьянение, но также экстаз, при помощи которого хотели, подобно пляшущим волшебникам дикарей и факирам, войти в непосредственное душевное общение с божественными силами. Таким образом менадство соприкасается с гаданием и пророчеством. В Греции, где такие проявления религиозного фанатизма распространялись быстро и беспрепятственно, служение Вакху во всяком случае причинило страшное зло. Человеческие жизни массами приносились в жертву этому неистовству, и притом самым отвратительным образом: менады растерзывали на части маленьких детей и пожирали дымящееся их мясо; при отправлении фаллических культов было также достаточно проявлений полового разврата. Но, как всегда, этому удивительному народу даже из самых грубых побуждений удавалось извлечь для себя нечто ценное,- так было и в данном случае. Непосредственная веселая сторона сельских праздников в честь бога вина оживила греческое чувство, расширила и развила формы искусства. «В лирической поэзии,- говорит Велькер,- Дионис сопровождал и дополнял Аполлона Кифареда, драму же возрастил он сам. Лирическую поэзию он охватил возвышенным чувством и проникающими в сердце радостью и печалью: так было в особенности в Лесбосе, Коринфе, Сикионе; драму он создал, исходя из печальных хоров и веселого маскарада, который заимствовал свои маски у дружественного стада коз, веселые и шутливые черты, насмешку и брань - из насмешливых игр».
Рядом с этим более известным влиянием Роде обратил внимание на другой результат служения Дионису: именно, его воздействие на гадание в Греции. Связь с Аполлоном, которая в такой высокой степени содействовала распространению культа Диониса, оказала в свою очередь воздействие на культ Аполлона, и это влияние в особенности заметно в деятельности дельфийского оракула. Гадание по вдохновению, которое мы знаем в историческое время, не употреблялось в Дельфах издревле. Во времена Геи и Пифона божество земли непосредственно говорило душе посредством сновидения; с Аполлоном эта примитивная форма откровения заменилась прорицанием, основанным на истолковании знамений; мы видим, что со времени возникновения связи с Дионисом Аполлон изменяет этой форме прорицания и обращается к прорицанию в состоянии экстаза; эта же форма практиковалась одержимыми жрецами при оракуле Диониса в Амфиклейе. Этот внесенный Дионисом элемент действует даже на самого Аполлона. «С этих пор он, некогда столь сдержанный, гордый и щепетильный, может быть характеризован прозваниями, выражающими вакхическое возбуждение и самозабвение. Теперь он называется неистовствующим, вакхическим, «украшенным плющом Аполлоном». Теперь именно он более всех богов вызывает неистовство в человеческих душах; основываются оракулы, при которых жрецы и жрицы в бешеном восторге возвещают то, что им внушает Аполлон. Мы видим, как потом, исходя из этого дионисовского гадания, около VI века появляются такие виды прорицателей, которые, не принадлежа к существующим гражданским обществам, приставленные к своему делу просто милостью богов, бродят по разным странам. Появление таких вдохновляемых божеством пророков принадлежит к характерным явлениям религиозной жизни того многообещающего времени, которое непосредственно предшествовало веку философии у греков. Легендарные имена, как имена Сивиллы и Бакиса, дают нам указание на характер этой первой пророческой ступени развития греческой мудрости» (54).
***
Рис. (250) Гермес, обманывающий Аргоса.
В качестве бога плодовитости Гермес уже с древних времен был также и хтоническим богам. Уже в первой строке эсхиловых «Хоэфор» он назван «владыкой земной глубины»; там, внизу, он проявляет себя как духовно, так и материально: ему принадлежат сокровища рудников, но под его же властью находятся также сон и страшные сновидения; кроме того, он способен еще выполнять разные магические действия и стоит в связи с волшебницей Гекатой. Но прежде всего хтоиический Гермес есть проводник душ, ψυχοπομπός, который сопровождает души во время их путешествия в царство мертвых; поэтому на местах погребения ставились столбы в честь Гермеса. Под защиту Гермеса ένόδιος (покровителя дорог) были отданы дороги и на земле; четырехугольный столб, который помещался на перекрестках и на который прохожий делал возлияние, или бросал к нему камень, есть точно так же основная форма «гермы». Быстро движущийся бог этот умел также находить пути между землею и небом. Гермес известен также как жертвенный вестник и как посланник богов (διάκτορος); в этом виде он особенно часто представлялся позднейшим искусством.
Рис. (251) Гермес.
С изменением греческой культуры этот первобытный Гермес плодовитости и земной глубины с необыкновенной эластичностью подвергался превращению. Во всяком случае, богом земледелия он не сделался никогда: напротив, даруемые им богатства, в понятиях позднейшего торгового народа, скоро получили значение денег и торговой прибыли. Он бог торговцев,- деятельность, к которой он был уже предрасположен в качестве бога дорог.
Ловкость, которую он обнаружил еще при краже коров, теперь приходится ему кстати: он делается богом воров, Гермесом δόλιος (хитрым), божественной санкцией торговой хитрости греков и отцом такого почтенного человека, как дед Одиссея Автолик, бывший мастером во всякого рода обманах и воровстве. В качестве вестника богов и вместе с тем бога торговли и промышленности Гермес сделался также богом глашатаев, последние были не только возвестителями воли правителей, но и практическими дипломатами, которые должны были заведовать устройством взаимных отношений государств; красноречие, необходимое в деятельности этого рода, нашло в Гермесе и для себя божественного выразителя (Гермес λόγιος - красноречивый).
В лице Гермеса почитали как духовную, так и телесную ловкость; так, в гимнасиях, которые ставились под покровительство Гермеса άγώνιος (покровителя борьбы и состязаний), больше обращали внимания на ловкость, чем на развитие силы. Соответственно этому, классическое искусство изображает Гермеса преимущественно в виде сильного юноши, идеального эфеба. Эмблема Гермеса - жезл, полученный им от Аполлона - неизменно оставался при нем при всех превращениях, и преимущественно, как жезл глашатая. Первоначально это был простой сук или прут с завязанным в узел вилообразным разветвлением, как мы это видим на древнейших изображениях; потом он сделался волшебным жезлом, который носится подателем счастья и который мог даже все превращать в золото. Магическая сила Гермеса сделала этот жезл излюбленной формой волшебного жезла; скоро естественно сложилось сказание, что души, которые вел Гермес, были крепко удерживаемы вилообразным разветвлением жезла, и жезл этот стали класть с умершими в могилу в качестве амулета. С хтоническим характером Гермеса хорошо гармонировали также змеи. Крылья на жезле, так же как и на головном уборе и на ногах бога, суть атрибуты позднейшего происхождения.
Аполлон - один из наиболее важных богов Греции, могущество которого постоянно усиливалось. В то же время он один из самых разносторонних богов; проследить процесс, посредством которого образовался этот комплекс божеств, составляет одну из труднейших задач нашей мифологии.
Древнейшая и простейшая форма Аполлона - это, конечно, бог пастухов (νόμιος - пастушеский; ναπαΐος - лесной); в наиболее отдаленных местах Греции - у лаконских поселян, у крестьян Аркадии - Аполлон остается богом лугов и пастбищ, баранов к овец. Рассказы о пастушеской жизни юного Аполлона, о его службе у Адмета, о его ссоре с Гермесом из-за овечьих стад, о его нежных отношениях с нимфами и пастушками представляют собою безыскусственные крестьянские легенды; к этому же первобытному образу могут относиться фигуры стрелка из лука и игрока на лире. Этот пастушеский Аполлон рано был приведен в связь со множеством местных богов. Лаконский бог овец Карней (рогатый, баран) сделался одной из форм Аполлона; в честь его Карнеи, праздник жатвы, согласно древним крестьянским обычаям праздновались состязаниями за демона жатвы, или жатвенного козла; на монетах мы видим Аполлона Карнейского с козьей головой в руке; на Делосе он имеет алтарь, сделанный из козлиных рогов. Бог пастбищ Аристей (лучший), культ которого имел свое главное местопребывание на Кеосе, но распространялся по многим областям и островам до Сардинии, считался также за форму Аполлона. Триста быков паслись для него на Кеосе; он охраняет овечьи стада; его окружают даже рыбы; он распространил пчеловодство, маслоделие, виноделие. Мы должны упомянуть также о боге яблок, Аполлоне Малеате; Ланг пытался доказать, что мышь, посвященная Аполлону Сминфейскому, была священным приношением ради защиты от мышей; но возможно и то, что подобные приношения делались ему прямо как богу полей.
Прекрасный юноша, которого Аполлон умертвил во время метания диска и из крови которого вырос темный гиацинт, несомненно, представляет собою божество, культ которого был побежден культом Аполлона, притом, вероятно, хтоническое божество, так как Гиацинт фигурирует также в цикле мифов о Деметре; цвет гиацинта хтонический, и все настроение и вид праздника гиацинтий носят тот же характер. Гиацинт прославляется здесь как один из тех печальных чувственных образов преходящего веселья, юношеской возбужденности и весны, которые рано сделались достоянием народной песни; но на том же празднике праздновалось и новое появление погибшего цветка, и драма возносила погибшего юношу до самого неба. Этот праздник был очень древний, даже додорийский: Амиклеи, где он праздновался и по имени которых Аполлон Гиацинт назывался Амиклейским, были древней столицей Лаконии, устраненной соперничеством Спарты. На Крите и во многих ионийских культах большую роль играл Аполлон Дельфиний, в качестве бога моря, в особенности бога благополучного морского плавания, предвещаемого игрой дельфинов. Вероятно, что и здесь мы имеем дело с каким-нибудь особым богом, вроде спартанского Дельфидия, и что этот бог был поглощен более значительным божеством.
Игра Аполлона также гармонирует с фигурой этого бога дельфинов; стоит сравнить предание об Арионе и аналогичное предание о Фаланте, который с лирой в руке едет по морю на дельфине. Особенное значение Аполлон Дельфиний получает благодаря тому, что он был принесен критскими купцами при поселении их в Элиде и сообщил тамошней их торговой колонии, первоначально названной по имени их родины Криссой, ее позднейшее имя Дельфы. Однако же знаменитый оракул был основан не дельфийским Аполлоном; там уже существовало святилище в качестве места хтонического культа Геи и ее змееобразного порождения Пифона, которого убил Аполлон. Мифологический мотив змееубийцы вмешался в предание о пифийском Аполлоне и содействовал созданию его образа; но первоначально речь шла о победе культа над культом и именно о победе доброго, а ни в коем случае не злого бога. Это видно из тех очищений и искуплений, которым должен был подвергнуться Аполлон после совершения своего дела, чрез это он стал прообразом кающихся, которые собирались около места древнего оракула и превратили его в знаменитое святилище искупления за убийство. Жреческое достоинство, которое между богами присваивалось Аполлону, есть результат его связи с Дельфами; он был божественным прорицателем и гадателем; эта его деятельность, при связи Дельф с культом Диониса, придала Аполлону до известной степени характер неистового, вводящего в заблуждение бога. Имя бога-прорицателя «делийский Аполлон» приводит нас к исторически совершенно темному преданию о рождении Аполлона и Артемиды на Делосе. Рамсей хотел доказать, что Лето, мать божественных близнецов, - фригийская богиня (лада - женщина); однако встречаются следы древнегреческого служения Лето, в честь которой, как матери богов, были установлены праздники, подобно тому как в честь Дионы и Геи; может быть, Лето пришла в соприкосновение с Аполлоном через Дельфы; создание пары Артемида - Аполлон следует пока считать за результат случайной связи культов.
На Делосе Аполлон имеет явственно характер бога солнца, но мы не знаем, с давнего ли времени; вообще Аполлон как бог солнца есть позднейший образ; культ Аполлона не начинается, а оканчивается в виде культа солнца; в заключительный период древности все функции и эмблемы Аполлона объяснялись из его связи с солнцем; связь эта возникла лишь после того, как Аполлон слился с прежним богом солнца Гелиосом, который соединился также с Зевсом; этот процесс закончился только ко временам трагиков. У Гомера Аполлон можег, конечно, быть отмечен как бог света, ко едва ли как бог солнца; Аполлон тогда уже поглотил Феба («чистого»), который имел святилище в Лакедемоне, и Лика, о котором уже было сказано, и таким образом приобрел свой характер бога света. В позднейшее время имела большое значение целительная сила Аполлона; ею он обязан своей связи с исцеляющими богами: Иатросом (врачом), Пеаном (очистителем), по имени которого называлась молитва к Аполлону об отвращении зла, и наконец, с хтоническим, сопровождаемым змеями Асклепием, который во всяком случае сделался исцеляющим богом и в качестве такового считался сыном того бога, на которого он перенес свое свойство и свою силу. В Асклепии позднейшего периода древности мы имеем пример того, как отдельный бог, благодаря соединению с другим могущественным богом, приобретает важное значение, так что может снова отделиться от него, а потом уже функционировать самостоятельно.
АРТЕМИДУ в ее первоначальной греческой форме мы можем проследить далеко в глубину древности. Из ее статуй, в которых она скомбинирована с древесными ствола ми, выводили заключение, что она первоначально была богиней деревьев; Каллимах сообщает, что Артемиде праздновали у дубового пня. Достоверно, однако, лишь то, что в том виде, как мы ее встречаем в древних пелопоннесских культах, она была первоначальной богиней лесов и зверей, и именно покровительницей животной плодовитости, поэтому она охраняет рогатый скот и лошадей; но более всего пользуются ее покровительством дикие животные: лань доверчиво стоит рядом с нею, и даже для медведя и льва она - богиня: в честь брауронской Артемиды в Аттике переодетыми девушками совершались медвежьи пляски; нимфу Каллисто, культ которой был побежден Артемидой, она, по преданию, превратила в медведя в наказание за нарушение целомудрия. На Тайгете, где она преимущественно пребывала, ей приносили в дар сыр из львиного молока. Ее положение как богини охоты произошло из этих отношений к лесу и было развито не столько обычаями культа, сколько поэзией и искусством. Но ее покровительство плодовитости касается также и человека: она дает людям плодовитость и благополучные роды; поэтому она заступала также место Эйлейфейи, и богиня Ифигения (сильно или благополучно разрешающая от бремени) сделалась ее жрицей. В качестве κορυθαλία (покровительствующей) она способствует развитию юных мальчиков. То обстоятельство, что спартанских мальчиков секли перед Артемидой Орфией, должно быть рассматриваемо как замена прежнего жертвоприношения мальчиков; впрочем, Орфия также и помощница при родах; плетенка, которую можно видеть вокруг древесного пня на ее изображении, была сделана из ветвей лигоса, сильно помогающего против женских болезней. Эта первоначальная Артемида в более раннее время была очень могущественной богиней, культ которой был широко распространен; в Пелопоннесе она почиталась вместе с Посейдоном и разделяет с ним попечение о лошадях; впрочем, она не имеет большой нужды в соединении ее с другими богами и героями. Она любит крестьянскую жизнь, лесное уединение, сельскую тишину, и ее праздники носили характер поклонения деревенски-простого, полного благочестия, но вместе с тем обычно грубого (Wide).
Рядом с Артемидой - богиней животных и плодовитости - с древних времен стоит хтоническая Артемида, которая почитается вместе с Деметрой и Персефоной. Гегемона, вероятно, есть одна из форм этой Артемиды; в этом случае Артемида является руководительницей среди ужасов подземного мира, и уже только в виде вторичного вывода отсюда она приобретает значение проводницы по другим опасным путям. Более всего слилась хтоническая Артемида с самой Гекатой, охранительницей ворот и дорог, богиней ночи и лунного света, ведьмой и волшебницей.
АРТЕМИДА - БОГИНЯ ЛУНЫ представляет позднейшее явление; она создалась только в послегомеровское время вследствие соединения Артемиды с древней богиней луны - Селеной. Понять это слияние не трудно; влияние луны на росу и на плодородие, а равно и на женские половые отношения выражено также мифологически и в других случаях. Положение, занятое ею рядом с богом солнца в качестве дочери Лето, Артемида укрепила за собою в качестве богини луны, и, как известно, эта форма послужила исходной точкой для многих дальнейших мифологических образов. Ее лук стал теперь служить для низведения на землю лунных лучей, так же, как лук Аполлона - для солнечных; оба божества развивались некоторое время параллельно, обменявшись несколькими свойствами и эмблемами; при этом Артемида получила такие определения, как δαφνίη и δελφίνιος. Девственная строгость и охранение женского целомудрия суть наиболее заметные черты дочери Лето, но едва ли это обстоятельство имеет какое-либо отношение к луне; скорее в нем должно видеть одну из сторон богини женской плодовитости.
Рис. (256) Гелиос на солнечной колеснице.
Во всяком случае встреча, которая произошла между культом Артемиды и малоазиатским почитанием Астарты, или Кибелы, оказалась роковой для чистоты первой. Когда ионийские поселенцы пришли в область Эфеса, они встретились там с культом одной из таких восточных богинь и стали смотреть на нее как на Артемиду, вероятно, вследствие ее отношения к плодовитости. Здесь произошло настоящее смешение культов; греческие культовые обычаи, атлетические и музыкальные состязания, конские бега и т.д. соединились с восточным храмовым служением, которому греки всегда предавались тем усерднее, чем более чувственный характер оно носило. В Неаполе еще существует маленькая копия изображения Артемиды Эфесской: голова, как и распростертые руки, сделана из черного дерева, многочисленные груди - из слоновой кости, золотой венец на голове, похожая на герму подставка, украшенная многочисленными животными орнаментами: вся эта пышная комбинация указывает нам на могущественнейшего идола позднейшего язычества, памятник самого мрачного одичания классического духа. Артемида сливалась и со многими другими божествами - например, с таврической богиней, которой приносились кровавые человеческие жертвы, с фракийской Бендис, каппадокийской Ма, критской Бритомартис - Диктинной. Но процесс такого слияния с чужими божествами нужно отличать от более обыкновенного процесса поглощения своих местных культов.
АРЕС, по всей вероятности, был первоначально фракийским богом; но уже название Ареопаг показывает, что он рано приобрел права гражданства в Греции: в Фивах, его главном местопребывании, кадмейцы вели от Ареса свое происхождение; в Олимпии он, по-видимому, был древним богом, которого вытеснил Зевс Арейос. Только на севере, в месте его происхождения, во Фракии и Македонии, культ его имел серьезное значение, и Арес едва ли достиг бы такой общей известности, если бы гомеровская поэзия не выставляла его постоянно в качестве бога войны; изображение Ареса было также излюбленной задачей искусства, так как он давал имя мужской фигуре в ее полной силе и со страстным движением - мужской параллели к богине женской красоты и любви. Только в единичном мифе Афродита соединена с Гефестом; в культах Арес является в качестве ее законного супруга, с которым она образует такую же постоянную чету, как Зевс с Герой.
Вообще установлено, что восточные влияния при создании образа Афродиты играли важную, даже преобладающую роль; но все еще остается загадкой, где следует провести границу между чужеземным и греческим. Кипрская богиня, культ которой, согласно показанию Геродота, был принесен туда из Аскалона, во всяком случае семитического происхождения; на это указывают формы ее культа, цикл мифов о ней и ее идолы. Поэтому пафосская и саламинская богиня есть не что иное, как финикийская Астарта или Канаанитская Ашера, а та Афродита, которая приобрела себе право гражданства на маленьком острове Кифере, на юге Пелопоннеса, была, вероятно, их пунической параллелью, так как на этих берегах преобладали торговые сношения с карфагенянами. Влияние этого восточного культа на греческую жизнь может быть отмечено во многих случаях. Нагие женские статуэтки, которые находились на Кипре в качестве идолов Афродиты, сильно отличаются от других изображений богов древней Греции; эти семитические произведения дали, вероятно, греческому искусству толчок к воспроизведению нагой женской фигуры. Семитический миф о любви богини к прекрасному, рано умирающему юноше был у греков излюбленным сюжетом, повторявшимся в многочисленных мифологических и художественных формах. К сожалению, с культом Астарты в Грецию, как и в Иран и Армению, проник обычай храмовой проституции (предполагать вместе с Э. Мейером, что он уже был в наличности, нет достаточного основания); в Афинах, как и в Коринфе, институт гиеродул достиг широкого распространения и занял высокое положение; отсюда развился гетеризм, и отравление им греческой нравственной жизни могло совершаться тем спокойнее, что оно происходило под покровительством культа Афродиты.
Точки опоры, которые кипрский и киферейский культ Афродиты нашел в Греции, не ясны; мы не встречаем ни одной определенной фигуры, которую можно было бы назвать туземною Афродитой. Несомненно, что Афродита άρεία, «воинственная», статуи которой были с древних времен в Спарте и Фивах, Аргосе и Афинах, похожа на вооруженную Астарту и, вероятно, на нее должно смотреть как на видоизменение этого излюбленного образа семитической мифологии. Но может быть и то, что «Афродита высот» (ακραία), которая почиталась в Коринфе, Аргосе и на горе Эрикс в Сицилии, была греческого происхождения, хотя она имела свои места поклонения и на Кипре, и культ ее в некоторых отношениях сходен с пафосским. Но самой вероятной точкой опоры остается дочь Дионы, которая принадлежит кругу додонских мифов. Как известно, в Илиаде Афродита признается дочерью Зевса и Дионы, и хотя гомеровская богиня любви носит уже семитический характер, однако же можно допустить, что в этом указании на ее происхождение скрывается воспоминание о древней мифологической связи. Теперь стало общим мнением, что Дионея была чем-то вроде додонской Гебы, «из которой вследствие поэтического превращения возникла Афродита, выражающая собою цветущую юность человека и животные стремления», и что эта Геба, которая сама по себе едва ли имела действительный культ, «была поглощена какой-то первоначально азиатской богиней» (Велькер, Рошер). Но не в этих сомнительных точках соприкосновения состоит важнейшая доля участия греков в развитии образа Афродиты; скорее она заключается в том влиянии, которое они оказали на развитие представления об Афродите: силы греческой земли проникли в эту чужеземную форму и вместо первоначальной восточной грубости развили в ней то несравненное изящество и достоинство, которым мы удивляемся в лучших поэтических и художественных изображениях Афродиты.
Рис. (258) Танцующие гиеродулы
Афродита, как и большинство ее семитических параллелей, есть прежде всего богиня плодовитой жизни природы. «Весною,- рассказывается в гимне, - она шествует через лес к своему возлюбленному, и где она показывается, там, ласкаясь следуют за нею горные звери и изъявляют свою покорность сладкому влечению». В этом состоит основной мотив мифа об Афродите, благодаря которому она одновременно является богиней природы и любви. Но всего явственнее выражена эта идея в мифе об Адонисе. Сирийский Адонис (adon - господин), который еще в юном возрасте находит себе смерть в когтях медведя, олицетворяет собою быстрое засыхание весенней растительности под солнечным зноем; богиня сил природы отыскивает его, дарит ему свою любовь и печалится о его исчезновении. Так же в гимне отыскивает она троянца Анхиза у его стад; так карфагенская Дидона влюбляется в ее сына Энея и должна смотреть, как он удаляется. Все эти предания основаны более или менее на одном и том же мифе; к этому же циклу принадлежит и рассказ о Гилосе. Напротив, такие отношения, какие были у нее к Парису и к Кинирасу, кипрскому жрецу Афродиты, по-видимому, происходили только из склонности богини осчастливливать молодых людей.
Как известно, позднее богиня любви являлась в двух формах: частью в виде Венеры Пандемос, богини низшей формы любви, частью в виде небесной Урании. Но это различие - чисто философское и не имеет никакой опоры в действительной мифологии. Афродита сделалась Пандемос вследствие слияния ее с древним политическим божеством Пандемос - «всех дем» (всего народа), и поэтому она стала «объединительницей народа».
Только вследствие неправильного понимания слова эта совершенно этическая Афродита превратилась в чувственную vulgivaga, тогда как ее более благородная параллельная форма произошла посредством простой игры понятий, превратясь из храмовой Афродиты с ее гиеродулами в идеальную Уранию.
Рис. (259) Дионис.
СОВЕРШЕННО ЧУЖОГО БОГА, которому в древнегреческом мире богов не было ничего соответствующего, представлял из себя Дионис (Вакх), который уже поздно появился в Греции. Его культ - фракийского происхождения; там, у северных соседей Греции, имевших так много общего с малоазиатскими племенами, «совершалось в честь его празднество на высотах гор, темною ночью, при колеблющемся свете факелов. Раздавалась шумная музыка: дребезжащий звук медных бубнов, глухой гром и среди них приводящие в безумие звуки низкотонных флейт. Возбужденная этой музыкой толпа празднующих пляшет с шумным ликованием. По большей части это женщины, которые доходят до истощения в этой дикой пляске. Волосы дико развеваются, в руках они держат змей, посвященных Сабацию; они размахивают вакхическими жезлами, в которых под плющом скрыты острия копий. Так неистовствуют они до крайнего возбуждения всех чувств, затем в священном экстазе они бросаются на животных, избранных для принесения в жертву, хватают и растерзывают настигнутую добычу, отрывают зубами кровавое мясо и пожирают его сырым» (53). Этот культ с характером оргий был совершенно чужд древнегреческому духу, и у Гомера он даже совсем не обнаруживается. Кроме того, у Гомера Дионис совсем не был богом вина, и мы имеем основание думать, что он только позднее приобрел такой характер: древнейшие празднества в честь Диониса совершались около зимнего солнцестояния, следовательно, даже не во время собирания винограда. Но в гомеровском гимне о плавании Диониса на корабле, с содержанием которого мы снова встречаемся у Овидия, Дионис уже явственно - бог вина; он все тот же беззаботный юноша, но в то же время могущественный, страшно мстящий за себя бог, в котором мы узнаем впоследствии общеупотребительную форму Вакха. С вином и демократией пьяная, нарядная форма культа распространялась по Греции, и бог вина прославлялся как пособник культуры и представитель веселья. Он приводился в связь со многими божествами; он сын Зевса, который скрывал в своем бедре от ревности Геры не вовремя рожденное дитя. Семела, богиня луны, которая считалась его матерью, была дочь Кадма и вводила бога вина в могущественнейшую фиванскую фамилию. Его невеста Ариадна на большинстве греческих островов является формой то Афродиты, то Коры. Дионис почитается вместе с Аполлоном, ставится в пару с Гераклом, и Пан тоже мало-помалу входит в толпу вакханок. В древнем излюбленном фаллическом культе Дионис является главным руководителем и ему приписывают другие важные символы: так, его призывают как «достославного быка»; следовательно, он имеет свою долю участия в быке критского Зевса и Геракла. Некоторые думают, что Дионис вообще представлялся в виде быка. Будучи принят в олимпийский круг богов, Дионис достигает полного божеского достоинства и сам ведет свою мать, некогда убитую взором Зевса, с земли к бессмертным.
Роде метко сравнивал фракийское служение Дионису с эпидемической страстью к пляске, которая от времени до времени проявлялась в Европе в средние века. Впрочем, целью этого дикого влечения было не только чувственное опьянение, но также экстаз, при помощи которого хотели, подобно пляшущим волшебникам дикарей и факирам, войти в непосредственное душевное общение с божественными силами. Таким образом менадство соприкасается с гаданием и пророчеством. В Греции, где такие проявления религиозного фанатизма распространялись быстро и беспрепятственно, служение Вакху во всяком случае причинило страшное зло. Человеческие жизни массами приносились в жертву этому неистовству, и притом самым отвратительным образом: менады растерзывали на части маленьких детей и пожирали дымящееся их мясо; при отправлении фаллических культов было также достаточно проявлений полового разврата. Но, как всегда, этому удивительному народу даже из самых грубых побуждений удавалось извлечь для себя нечто ценное,- так было и в данном случае. Непосредственная веселая сторона сельских праздников в честь бога вина оживила греческое чувство, расширила и развила формы искусства. «В лирической поэзии,- говорит Велькер,- Дионис сопровождал и дополнял Аполлона Кифареда, драму же возрастил он сам. Лирическую поэзию он охватил возвышенным чувством и проникающими в сердце радостью и печалью: так было в особенности в Лесбосе, Коринфе, Сикионе; драму он создал, исходя из печальных хоров и веселого маскарада, который заимствовал свои маски у дружественного стада коз, веселые и шутливые черты, насмешку и брань - из насмешливых игр».
Рядом с этим более известным влиянием Роде обратил внимание на другой результат служения Дионису: именно, его воздействие на гадание в Греции. Связь с Аполлоном, которая в такой высокой степени содействовала распространению культа Диониса, оказала в свою очередь воздействие на культ Аполлона, и это влияние в особенности заметно в деятельности дельфийского оракула. Гадание по вдохновению, которое мы знаем в историческое время, не употреблялось в Дельфах издревле. Во времена Геи и Пифона божество земли непосредственно говорило душе посредством сновидения; с Аполлоном эта примитивная форма откровения заменилась прорицанием, основанным на истолковании знамений; мы видим, что со времени возникновения связи с Дионисом Аполлон изменяет этой форме прорицания и обращается к прорицанию в состоянии экстаза; эта же форма практиковалась одержимыми жрецами при оракуле Диониса в Амфиклейе. Этот внесенный Дионисом элемент действует даже на самого Аполлона. «С этих пор он, некогда столь сдержанный, гордый и щепетильный, может быть характеризован прозваниями, выражающими вакхическое возбуждение и самозабвение. Теперь он называется неистовствующим, вакхическим, «украшенным плющом Аполлоном». Теперь именно он более всех богов вызывает неистовство в человеческих душах; основываются оракулы, при которых жрецы и жрицы в бешеном восторге возвещают то, что им внушает Аполлон. Мы видим, как потом, исходя из этого дионисовского гадания, около VI века появляются такие виды прорицателей, которые, не принадлежа к существующим гражданским обществам, приставленные к своему делу просто милостью богов, бродят по разным странам. Появление таких вдохновляемых божеством пророков принадлежит к характерным явлениям религиозной жизни того многообещающего времени, которое непосредственно предшествовало веку философии у греков. Легендарные имена, как имена Сивиллы и Бакиса, дают нам указание на характер этой первой пророческой ступени развития греческой мудрости» (54).
***