ЧИНГИЗ-ХАН В. В. БАРТОЛЬД (1869 -1930) Часть-2
ЧИНГИЗ-ХАН
В. В. БАРТОЛЬД (1869 -1930)
* * *
/Часть - 2. Начало см выше/.
Только около 1216 г. Чингиз-хан смог опять обратить свое внимание на запад.
Преследование бежавших туда врагов он поручил теперь своему старшему сыну - Джучи, первый поход которого был направлен, однако, не против найманов, а против их прежних союзников, мергитов; этот народ ранее был изгнан монголами из местности к востоку от Байкала и нашел убежище в теперешней киргизской (3) степи.
Сражение произошло только в западной части этой степи, в нынешней Тургайской области, причем мергиты были почти полностью уничтожены; однако сразу же после этого на монгольское войско напало многочисленное войско хорезмшаха, который с нижнего течения Сыр-Дарьи предпринял поход против господствовавшего в этой местности народа - кипчаков. Несеви, единственный историк, который обнаруживает хорошую осведомленность о месте битвы и географических условиях, определенно говорит, что эта битва произошла уже в 612 г. х. (1215-16 г.), а не после резни в Отраре, как утверждают прочие источники. Сражение не дало результата; ночью монголы покинули свой лагерь, оставили горящие сторожевые костры, чтобы обмануть противника, тем самым выиграли время, и их уже невозможно было догнать.
Определенно сообщается, что Джучи не желал этого сражения; хорезмшах будто бы заявил, что считает всех неверных своими врагами; однако и он, вероятно, заранее не намеревался нападать. Неизвестно, как и когда узнал Чингиз-хан об этом инциденте; во всяком случае, он не оказал никакого влияния на отношения между двумя империями. Вероятно, это столкновение рассматривалось обеими сторонами как печальное недоразумение. Свой большой поход против империи хорезмшаха, который должен был стать роковым для всего мусульманского мира, Чингиз-хан предпринял несколькими годами позднее совершенно независимо от этого события.
Причины этого похода обсуждались уже не раз, но большей частью без достаточного знакомства с сообщениями источников. Даже в новейших научных работах о мнимом посольстве халифа "Насира ли-дини-ллаха", который будто бы призвал монголов против своего врага - хорезм-шаха, рассказывается как о факте, хотя об этом имеется только один подробный, но несомненно легендарный рассказ у Мирхонда (История Чингиз-хана, изд. Жобера, 102 и сл.); в первоисточниках известие о таком поступке халифа упоминается лишь как смутный слух, который распространился в мусульманском мире, подобно тому как в Европе двумя столетиями позже такое же обвинение выдвигали приверженцы папы против императора Фридриха II, а приверженцы императора - против папы (см. цитату у Л. Каёна, Introduction, р. 356 sq.). Чингиз-хан действительно принял в Пекине, следовательно в 1215 или 1216 г., мусульманское посольство; но это было не посольство халифа, а посольство самого хорезм-шаха. Весть об успехах монголов в Китае дошла до Средней Азии; хорезм-шах также услышал об этом и хотел через это посольство получить более точные сведения о могуществе нового завоевателя. Единственный историк, у которого мы находим рассказ об этом посольстве (Джузджани, пер. Раверти, I, 270 и сл.; II, 963 и сл.), получил свои сведения о нем от самого посла (Беха ад-дина Рази).
Примерно в это же время, по всей вероятности, прибыл торговый караван, упоминаемый Джувейни (см. текст у Шефера, Chrestomathie persane, t. II, p. 106 sq.); встретили ли эти купцы хана уже в Монголии или еще в Китае, не говорится.
Первые шаги для восстановления торговых отношений между двумя империями были предприняты, следовательно, из страны хорезм-шаха; отправление посольства и торгового каравана из Монголии в Среднюю Азию может рассматриваться только как ответ на эти шаги.
Тот факт, что еще до 1203 г. мусульманские купцы нашли дорогу к Чингиз-хану, достаточно свидетельствует, что эти торговые связи имели для обеих сторон большее значение, чем это обычно полагают.
В 1218 г. в Мавераннахре в качестве послов монгольского хана появились три мусульманина, один из которых был родом из Хорезма, другой - из Бухары, а третий - из Отрара. Им было поручено передать хорезм-шаху от имени их повелителя богатые дары и объявить ему, что хан считает его «наравне с самым дорогим из своих сыновей». Мухаммед должен был быть оскорблен таким обращением, так как слово «сын» в отношениях между государями как в Восточной Азии, так и в мусульманском мире обозначает вассальную зависимость; однако по меньшей мере сомнительно, что Чингиз-хан, как это утверждают, хотел этим умышленно нанести обиду хорезм-шаху и сделать войну неизбежной. Во всяком случае, разрыв между обоими государями был вызван не этим инцидентом. Как сообщают, Мухаммед выразил свое неудовольствие не во время самой аудиенции, а лишь на следующую ночь в разговоре с одним из послов, получил от последнего удовлетворительные объяснения и отпустил посольство с благоприятным ответом.
Торговый караван состоял из 450 человек, исключительно мусульман; во главе их стояли четверо купцов: Омар-ходжа из Отрара, Хаммаль из Мераги (в Азербайджане), Фахр ад-дин Дизеки из Бухары и Амин ад-дин из Герата. Все эти купцы были убиты в пограничном городе Отраре и их товары разграблены. Была ли эта резня вызвана жадностью правителя города, или она была совершена по приказанию султана, неизвестно; во всяком случае, ни в одном из источников нет утверждений, что сами купцы навлекли на себя несчастье, например шпионажем или вызывающим поведением.
Сообщают, что Чингиз-хан через посредство еще одного посольства потребовал удовлетворения; Мухаммед приказал убить и этих послов или по крайней мере одного из них.
Таким образом, поход против империи хорезм-шаха сделался неизбежным.
По мусульманским известиям, Чингиз-хан предпринял поход с войском в 600 или 700 тысяч человек; эти цифры, конечно, сильно преувеличены.
Разумеется, монголы собрали против своего могущественного противника так много сил, как только было возможно; это следует уже из того, что и тогда, как в 1211 г., сам хан и его четыре сына находились при войске; однако и восточные земли не могли быть совершенно лишены войск, так как война в Китае продолжалась и в эти годы. В распоряжении полководца Мухули оставалась почти половина 129-тысячной монгольской армии (62 000 человек); из этого войска, вероятно, не отзывали из Китая ни одного или лишь незначительные отряды, так как в противном случае Цзинь могли бы, пожалуй, с большим успехом использовать это время. Таким образом, численность ядра монгольских войск, принявших участие в войне против хорезм-шаха, по всей вероятности, была немногим более 70 000 человек; несколько большим был, быть может, контингент из подчиненных народов; два мусульманских государя - Арслан-хан, князь карлуков, и Сукнак-тегин, владетель Алмалыка, - со своими отрядами также вынуждены были воевать на стороне монголов против своих единоверцев. То, что нам известно о составе монгольских войск во время войн в Мавераннахре и в других странах, позволяет предположить, что общее число монголов и их союзников вряд ли превышало 200 000 человек. Войско хорезм-шаха несомненно было более многочисленным, чем монгольское; но отдельные части этого войска не действовали в согласии ни со своим государем, ни друг с другом и потому не могли противостоять войскам, которыми командовали Чингиз-хан и его полководцы.
Победоносный поход монгольского войска в мусульманские страны, во время которого сам Чингиз-хан дошел на западе до Бухары, на юге - до берега Инда в районе Пешавара, а его воинские отряды - до Азовского моря, уже неоднократно подробно описывался; к тому, что сказано д’Оссоном (Histoire des Mongols, t. I, p. 216 sq.), мало что можно добавить.
На ход событий не могло не оказать влияния уничтожение государства Кучлука полководцем Чингиз-хана, Джэбэ, последовавшее уже осенью 1218 г. В Кашгаре и других городах население восстало против своих поработителей и встретило монголов как освободителей; в противоположность религиозным преследованиям, которым подвергались мусульмане в правление Кучлука, монгольский полководец приказал объявить, что каждый может исповедовать веру своих отцов. Весть об этих событиях несомненно проникла в Мавераннахр; так как жертвами резни в Отраре были одни только мусульмане, то хорезмшаху и без того трудно было представить своим подданным борьбу с монголами как войну за веру; теперь сделать это стало ему еще труднее.
Способ ведения войны монголами во всех культурных странах (Китае, Передней Азии и позднее в России) был один и тот же: повсюду безоружное сельское население сгонялось в большом количестве, чтобы использовать его при осаде укрепленных городов; при штурме крепостей монголы гнали этих несчастных перед собой, с тем чтобы они принимали на себя первый град стрел и прокладывали дорогу для следующего за ними войска. Иногда им раздавали знамена, чтобы обмануть противника видом многочисленного войска. Во время осады Ходженда, как сообщают, число монголов составляло только 20 000, а число пригнанных ими пленников - 50 000 человек.
В Мавераннахре и Хорезме монгольское владычество прочно установилось уже при Чингиз-хане; остальные земли хорезм-шаха позднее пришлось покорять еще раз. Сам Мухаммед почти нигде не выступил навстречу вражескому войску; известия о его бегстве и смерти должны быть, вероятно, исправлены и дополнены в том смысле, что преследователи потеряли его след; иначе их отряды, конечно, нашли бы дорогу к острову на Каспийском море, отстоявшему так недалеко от побережья. Сочинение анонимного монгольского историка 1240 г. показывает, что для монголов преемник Мухаммеда Джелаль ад-дин был тем самым государем, по приказу которого были убиты монгольские послы; такие же рассказы даже сто лет спустя слышал в Средней Азии Ибн Баттута (III, 23 и сл.). По всей вероятности, сам Чингиз-хан и его ближайшее окружение были осведомлены лучше.
Войско, которым командовал сам Чингиз-хан, в течение всей войны не потерпело ни одного поражения; только против меньших отрядов мусульманские полководцы добивались преходящих успехов.
О ходе военных действий в целом у нас есть вполне заслуживающие доверия известия; в деталях не всегда легко установить отношение рассказов к фактам, так как большинство из них восходит к одному-единственному источнику - "Та’рйх-и джахангушай Джувейни", написанному только в 658/1260 г.; период в 40 лет был более чем достаточным, для того чтобы родились некоторые легенды, особенно о делах и словах самого хана. Часто, даже в новейших научных трудах, передается рассказ о том, будто Чингиз-хан (который мог говорить только на своем родном монгольском языке! при взятии Бухары обратился к народу с минбара одного из молитвенных) домов (мусалла) с речью, в которой называл себя божьей карой, посланной людям в наказание за их грехи (у Шефера, Chrestomathie persane, t. II, p. 124).
Достаточно отметить, что о взятии Бухары у нас имеются рассказы трех историков, сочинения которых написаны раньше, чем труд Джувейни, и что ни один из трех рассказов не содержит этой поразительной сцены.
Некоторые сведения о положении опустошенных областей, о распоряжениях, отданных самим ханом и его сыновьями, и о времени возвращения хана из местности на Гиндукуше в Мавераннахр, мы узнаём от китайского отшельника Чан-чуня, приверженца даосизма, который по желанию хана должен был предпринять путешествие из Китая до Гиндукуша.
Чингиз-хан, по-видимому, буквально понял учение этой секты о средствах для достижения вечной жизни; когда на его вопрос об этом Чан-чунь ему ответил: «Есть средства сохранить жизнь, но нет средства достичь бессмертия», его, вероятно, должно было постичь горькое разочарование; о большом самообладании свидетельствует то, что он, несмотря на это, сохранил свое расположение к отшельнику, похвалил его за прямоту и продолжал принимать его поучения и советы с самым глубоким почтением, хоть и не всегда им следовал. В марте 1223 г. на охоте Чин гиз-хан оказался в смертельной опасности (он упал с лошади, и на него напал разъяренный вепрь); отшельник пытался его убедить отказаться, ввиду преклонного возраста, от этого развлечения; хан обещал так поступить, но смог выполнять свое обещание только в течение двух месяцев.
Лето 1223 г. Чингиз-хан провел в степи Кулан-баши (в восточной части нынешней Сыр-Дарьинской области, к северу от Александровского (4) хребта), лето 1224 г. - на Иртыше; лишь в 1225 г. он вернулся на свою родину, и то только затем, чтобы оттуда в том же самом году предпринять свой последний поход против государства Ся.
Там, в теперешней китайской провинции Ганьсу, недалеко от города Цзиньчжоу, за несколько дней до окончательного падения столицы государства Ся, в первой половине рамадана 624/августе 1227 г. (точную дату сообщают по-разному), Чингиз-хана постигла смерть.
Его останки были отвезены в Монголию и погребены в горах Бурхан-Халдун, у истоков Онона и Керулена; по монгольскому обычаю, место погребения сохранялось втайне. В той же местности позднее были похоронены некоторые из его потомков и были воздвигнуты их изображения. Значительно южнее, в Ордосе (между Великой стеной и Хуанхэ), у реки Джамхак, теперь стоят две войлочные юрты, в которых сохраняются останки завоевателя (по одним данным - в медном, по другим - в серебряном ящике), его седло, его чашка и его трубка (!), и по определенным дням приносятся жертвы его духу.
В том, что этот культ и эти реликвии - позднего происхождения, не может быть, конечно, никакого сомнения; к какому времени относятся первые известия об этом, до сих пор еще не исследовано.
О внешности завоевателя у нас есть некоторые сведения, относящиеся только к последнему девятилетию его жизни: мы обязаны ими китайцу Мэн Хуну (5) и персу Джузджани.
От своих соотечественников он отличался высоким ростом, широким лбом и длинной бородой; Джузджани отмечает также его крепкое телосложение и «кошачьи глаза»; на макушке у него сохранилось только немного седых волос.
Еще при жизни Чингиз-хан назначил своим преемником своего третьего сына - Угэдэя.
В основанном им государстве, как и во всех кочевых империях, действовал принцип, по которому государство принадлежит не государю, а царствующему роду и каждый член этого рода имеет право на улус (некоторое количество племен), юрт (территориальный удел) и "инджу" (доход, соответствующий нуждам его двора и войска).
Этому принципу следовал и сам Чингиз-хан; за исключением младшего сына, Тулуя, который, по монгольскому обычаю, должен был наследовать «дом» своего отца, т. е. его первоначальные владения (восточную часть Монголии), каждому из его сыновей еще при жизни отца был назначен определенный удел.
Пока был жив Чингиз-хан и его воля была непреложна, единство государственной власти, по-видимому, не пострадало от этих мер; его сыновья обычно выступали не как владетели отдельных областей, а как спутники и верные помощники своего отца, который мог поручить каждому из них особую отрасль государственного управления: Джучи считался знатоком охоты, Чагатай - в управлении на основе монгольского обычного права (яса), Тулуй - в военном искусстве.
Только перед самой смертью Чингиз-хана дело дошло до разрыва между ним и его старшим сыном - Джучи, единственным, который после завоевания западных стран больше не вернулся в Монголию. Неясно, действительно ли Джучи восстал против своего отца и ослушался его приказаний, или же все это, как утверждает монгольское предание, было только вымышлено клеветниками; во всяком случае, Чингиз-хан уже готовился к походу против своего сына, когда в Монголию пришла весть о смерти царевича. Согласно позднейшим источникам, он умер только на шесть месяцев раньше отца.
Литература. К источникам, использованным и указанным еще у д’Оссона (Histoire des Mongols, t. I), следует прибавить в особенности: Джузджани, изд. Нассау-Лиса и пер. Раверти; рассказ китайца Мэн Хуна <=Чжао Хуна> 1221 г., переведенный В. Васильевым (История и древности); описание путешествия китайского отшельника Чан-чуня, переведенное Палладием (Чан-чунь, пер., Кафарова) и Э. Бретшнейдером (Mediaeval researches, vol. I, p. 35 sq.); сочинение анонимного монгольского автора 1240 г., известное под название "Юань-чао би-ши" («Секретная история династии Юань»), сохранившееся в китайской транскрипции и переводе, на русский язык переведенное Палладием (Сокровенное сказание, пер. Кафарова).
Используя все эти источники, В. Бартольд попытался изобразить личность завоевателя и его деятельность; см. Бартольд, Образование империи Чингиз-хана; (выше, стр. 253-265); его же, Туркестан, ч. II, стр. 409 и сл. (наст. изд., т. I, стр. 446 и сл.), к этому авторефераты: Barthold, Russische Arbeiten uber Ostasien, S. 196 sq.; idem, Russische Arbeiten tiber Westasien, S. 179, и рецензия М. Хартманна, OLZ, 1903. № 6, S. 246 sq.; кроме того, Skrine - Ross, The Heart of Asia, p. 149 sq., и Stube, Tschinghiz-Chan.
О культе Чингиз-хана в Ордосе см. Потанин, Поминки по Чингис-хане. (См. также: Владимирцов, Чингис-хан, а также рецензию В. В. Бартольда на эту книгу - выше, стр. 446-453.)
........................
1. Чжао Хун; см. выше, стр. 255.
2. Ср. об этом наст, изд., т. I, стр. 449, прим. 6.
3. Казахской.
4. Ныне Киргизский.
5. Чжао Хуну; см. выше.
В. В. БАРТОЛЬД. СОЧИНЕНИЯ Том V, Москва. 1968. РАБОТЫ ПО ИСТОРИИ И ФИЛОЛОГИИ ТЮРКСКИХ И МОНГОЛЬСКИХ НАРОДОВ