Осенью - обязательно на Днестр!
Сперва просыпался Янус. Тот самый, двуликий. Он был завдверями: отпирал небесные врата персональным божественным ключом и выпускал солнце.
Неспешно ступая, встряхивая огненной гривой, зевая во всю львиную пасть, солнце выходило на арену. Полчища чудищ тучились, рвали друг друга, рыли небесного колизея песок. Почтительно ниц простирались пугливые тени. Лев проходил в середину арены, валился и засыпал.
Тени смелели, вставали и дёргали проступавшие веером через тучи длинные солнечные усы. Янус гремел ключами, пил чай, любовался течением времени. Солнце, дурное и заспанное, нехотя лапами перебирало, брело по арене к небесным воротам, лениво урча. И тени щенками ложились вверх брюхами, ластились, нюхали, вытянув морды. Скрипели ворота.
Давно. Солнце было ещё древнеримское. Вроде бы Янус заведует временем и началом всего, а ключик теперь у Юпитера.
Только поутру очень уж явно дымка плывёт над водой. Будто кто-то, проснувшись, дует на блюдечко с чаем. Ключами позвякивает. Целыми связками птичьих ключей. Отпирает калитку...
Впавшее в детство, игривое и лохматое, солнце выскакивает и несётся. Как-то уж очень быстро. Ты вроде только что на часы смотрел - а уже плыть пора. Бегом собираем палатку, завтрак горячий, кофе - поддуть байдарку, упаковать, сверху привязано сало с лучком, крошащийся хлебчик.
Сели, толкнулись - ух ты-ы-ы...
Янус - во всём. Днестр двуликий, по середине реки граница двух областей - Тернопольской и Ивано-Франковской. Люди-то одни и те же, в гости друг к другу на лодочках плавают, свадьбы двумя берегами справляют. А транспорт спроси - пожимают плечами: в нашей области - знаем, а у них - нет. Звонят по мобильным на другой берег, выясняют автобусы. Мы опять поражаемся - какие разные в стране люди. Контрастно вспомнился водитель-татарин.
Это в Крыму было: выскочил на дорогу здоровенный чернобровый шофёр и орёт на народ, руками машет. Акцент такой - только маты разобрать можно. Народ на остановке в кучку сбился, глаза выпучил и стоит. Татарин расстроился страшно, сел на место, руль сжал, рычит. Пассажиры немедленно прикинулись мебелью, одеревенели. А водитель автобус завёл и громко многоэтажно выговорился. "А-а-а-а...." - сказали понявшие пассажиры, и полезли к нему целоваться, чтоб сильно не огорчался. Остановку, оказывается, перенесли, теперь тут нельзя останавливаться, и гаишники на поворотах дежурят. Вы, мол, люди добрые, уходите на триста метров дальше, тут вас автобус не подберёт. Чудесный чуткий человек, но его русскому учили только матерному.
На Днестре люди не просто вежливые. Они хрустально вежливые. То есть даже тон не повышают, чтоб не нарушить вашу приватность. Так и тянет книксены делать после каждого приветствия. Еще жалко, что они сразу язык упрощают. Одна женщина прямо созналась: вы у нас многого не поймёте, у нас речь заковыристая. Ну права, а чо. Когда рыбаки ориентир указывают, упорно говорят на галечный пляж "заранок". Именно так, даже не "заринок", как в словарях - в общем, мы понимали, что будет нечто, что можно считать ориентиром. К нему и плывём.
Погода над Днестром тоже выдалась двуликая. Первые два дня: райское совершенно солнышко красит все холмы в мандариновый цвет, ветер лёгкий, как одуванный пух. По берегам рыбаки, в небе орлы кружат, отчего-то тройками.
Низко над водой гастролируют сороки. Долгополые, черно-белые, садятся на ветки и важно раскачиваются. Вылитые конферансье: предваряют появление любой птицы чрезвычайно громкими выразительными воплями.
Река спокойная: еле заметные шиверки сверкают под солнцем, ветер изредка чешет гладь против ряби... Днестр переминается, один бок погреет, другой. Благодать. Река-кот. Довольный и сытый, урчит и жмурится, развалившись. Стоянку с барского плеча нам тёплую, светлую, подаёт.
Такие страшные колючки, местами до двадцати сантиметров, растут на стволах гледичий. Деревце бобовое, у него и стручки как фасолевые, только огромные, плоские. Эти колючки, пока деревце молодое, ест жуткий зверь, который хранит кощееву смерть и косит трын-траву. Ага, заяц. Я лично в шоке. Я про зайцев думала, что они сидят-боятся, жуют морковку и шубы меняют время от времени... Хотя, помнится, у одной моей знакомой жил кролик с затеями.
Нормальный такой кролик, с упитанного зайца, нежный, пушистый и очень стеснительный, по квартире передвигался без ограничений. От звонка в дверь он забивался под диван с высокими ножками и сидел там пару часов, не шевелясь. Дверь открывалась, заходили шумные гости, отряхивали снег с сандалей, роняли шампанское - веселье, одним словом. Через пару бутылок запотевшего оливье ближайшая к кролику гостевая пятка становилась невыносимой, и он распахивал челюсти. Внезапно поверх стола наблюдалось следующее: глаза гостя, расширившись до размеров телевизора, в ускоренном темпе показывали всю его жизнь, рот при этом исполнял часть арии Плавалагуны. Хозяйка вопила: "Это кролик!!"
А-а-а, - говорили гости, - кролик, белочка - с кем не бывает... Прятали смирительные рубашки и наворачивали холодец.
Под мысли о еде пришли коровы, обтоптали нам лагерь, вынюхали палатку, байдарку и грибы-дождевики, собранные мной только что. Бабка-пастушка прогнала их, и что-то нам обстоятельно рассказала. Мы не поняли ни единого слова. Вообще! Но спасибо сказали. Сварили совершенно божественную похлёбку с грибами, с восторгами её зачавкали, игнорируя пастушью собачку. Вечер был хмурым.
Утром Янус показал нам второе погодное лицо. Солнце, жалобное в располосованном небе, как цуцык, подскакивало во взбесившемся стаде. На фоне сливовых потёков и отделанных шрамами туч холмы гордо и вызывающе выпятили жёлто-красные флаги. Вода вскипела, отливая сталь. Ветер кувыркался хорьком, кусая, дёргая дождевые накидки, толкая носом вёсла.
И это была всего лишь облачность. Днестр напомнил, кто тут крутой хищник, а кто - покататься приехал, заткнул нам рты кусками холодного ветра, плевался и шипел на каждом повороте. Потемневшие берега, синебородые, рыжеусые, с копьями-елями, швыряли ворон и орлов, качали удивлённых цапель.
Шиверы раскиданы во всю ширь - мы туда-сюда тычемся, на мели садимся. Вода бурлит, не видать проходов. А посреди реки - острова, один другого гуще. Целая цепь островов.
Это какие-то братья Гримм, решили мы. И принялись выглядывать завитки сильного течения, сливы после шивер.. Рапунцель, распусти косоньки! Мы сказки любим, хоть бы и страшненькие!
Съезжаем в слив - и несёмся зигзагами, обратным ходом - вокруг островков, на ходу приветствуя местных, коров и ругая цапель. Ни одна в объектив не попала, как специально случай подбирали, караулили. Не успели мы приноровиться к ветру и брызгам - небо кружево вывесило, солнце выкатило. Берега зеленью заиграли... к закату небо совсем очистилось - только край не выметен остался.
Выведав у местных информацию о транспорте, решили не горячиться, в полпятого утра не вскакивать, а переплыть речку и по Франковскому берегу подниматься вверх, к следующему селу.
Утром, высунув носы из палатки, мы увидели: байдарку, палатку, сосну и туман. Даже кустов рядом невозможно было разглядеть. Ни тропы, ни реки! На фото - просто серое в разных позах, и больше ничего. Пришлось дожидаться, пока разойдётся. Из тумана постепенно проступил Днестр, берег и коровы, которые увлечённо ели золу из старых кострищ. Мы переплыли реку и принялись сдувать байдарку. Ранние местные на транспортной лодке шныряли с берега на берег, здоровались, весело ужасались нашей готовности идти семь километров по плавному подъёму.
Дымка, наплывая кусками и лохмами, пятнала небо. Показался холм - здоровенный бугор на противоположном берегу, раздвоился. Видать, это проспавший Янус поднялся открывать ворота. Солнце, виляя хвостом, выскочило, распотрошило туман, разнесло и развесило обрывки по берегам. Мы пошли вверх, вверх, по дороге в холмах, которая выглядела - точь-в-точь как крымская, не хватало лишь низеньких корявых виноградников. Сплошь белобрысые дети сидели в телегах, гружёных кукурузой, и смачно грызли яблоки. Днестр пропал, остался позади в своём величавом уединении. Деловитая осень катала в огородах желтобокие тыквы, сушила листья, закидывала нам в рот горсти спелого боярышника. Сороки летели впереди ползущего в горочку нашего автобуса и кричали, что мы едем домой.
Я ехала и думала: как же я про это чудовищное великолепие рассказать-то смогу?!
А Крайзеру пришёл в голову совершенно гениальный стих про осенний Днестр.