Трахтемиров
Алё, меня кто-нибудь слышит? Ну хоть кого-то спасу... Никогда, слышите, никогда не спрашивайте дорогу в Черкасской области! Особенно под Трахтемировом, где куча троп ведёт к секте религиозных нудистов. Нам, тьфу-тьфу, повезло, мы вовремя повернули назад.
Вам скажут, что дорога одна, её ни с чем не спутать, поворот сразу за зеленым забором. Но воздух на Черкасской земле алкогольный, дороги двоятся, троятся, и абсолютно все заборы зелёные! А поворот ведёт на восточный полюс, прямо в Каневский Ледовитый треугольник.
Поэтому берите с собой кого-то, кто плохо ориентируется в картах, но имеет собачий нюх на правильные решения. У меня есть Крайзер. Если б мы слушали меня - мне даже страшно представить, куда б мы дошли. Про секту - чистая правда, есть там заброшенный хутор, как-то на З.., с поселением верующих нудистов - прям семьи заводят, живут в лесных землянках голышом, и даже комаров не боятся. Но нам туда не надо, мы ехали в любимый Трахтемиров.
С утра встретили возле автобуса Яшу. Яша через Киев проездом - ни рюкзака, ни подобающей одежды, так и ехал с пакетиком продуктов, в небесного цвета джинсах, белоснежной кепочке, подмышкой крепко схвачен термос восхитительнейшего кофе.
Перед автобусом скандал. Этот маршрут - на Букрин - ходит всего два раза в день, иной способ попасть в село - долго топать по дороге в горочку, километров восемь. Но в очередь на автобус затесались те, кому охота ехать в Ржищев - пункт людный, популярный, и транспортом не обиженный. Пока ржищевские продавливали своё право ехать вместо букринских, мы поняли, что места нам достаются только стоячие. Под предлогом заброса рюкзаков открыли заднюю дверь, и влезли под самым носом спорщиков. И чудесно сидели всю дорогу, с видами из окна, ароматным кофе и с удовольствием слушали претензии местных. Свинство? Сказочное свинство! Я нами довольна.
В Букрине вышли, и моментально, прямо у остановки, заблудились - пошли не в ту сторону. Потом дважды переспрашивали, дважды возвращались, пока не устремились по тёмной аллее с гудящими шмелями, казалось бы, в сторону Трахтемирова. Дорога подозрительно начала поворачивать. И поворачивала, и поворачивала по кругу, пока не раздвоилась. Чтобы принять правильное решение, Яша предложил перекусить. Мы ещё плохо знали его пищевую зависимость. И слегка ошалели, когда туристический привал развернулся бутербродами с сырами, мясом и копченой рыбкой, овощами и непременным кофе.
Завтрак открыл в Крайзере топографический третий глаз, он определил направление, и мы бодро пошли по дороге, но она неожиданно уперлась в ворота, окружённые кустистой непроходимостью.
Мы потыкались во все стороны, обнаружили крутой овраг, и решили просто вернуться в село и снова поискать дорогу.
Оказалось - мы пропустили нужный, еле видный поворот, который прятался в дубовой аллее и отчаянно пах грибами.
Лес, после открытой жаровни поля, показался ментоловой подушечкой - дыхнул, наполнил всё тело перьями прохладными газиками, приподнял и понёс, как на крыльях. Свет был очень необычный - всё виделось будто сквозь рыжий фильтр, руки тянулись к лицу - снять невидимые тёмные очки, и недоуменно опускались.
Через небольшое скрытное село срезали путь - и оказались на трассе. Машин практически нет, по сторонам - дубы-гиганты, лохматые старые тополя, и лох. Когда на лоховые сизые заросли смотришь в солнечный день - сбивается чувство пространства. Не представляю, что он с глазами делает, но эти серебристые коготки очень странно обманывают зрение: объемная реальность остаётся где-то в стороне, а крупные кусты лоха кажутся слоями фольги, которую сначала скомкали, а потом сложили стопкой. У меня всегда появляется уверенность, что за спиной лоха, как за плоской картинкой - стенка мира. Так и прохожу мимо, разинув рот и пытаясь, скосив глаза, эту стенку разглядеть. Лох - родственник облепихи, издалека можно и спутать. Кстати, надо попробовать его ягодки - народ рассказывает, что очень вкусные, только косточка внутри здоровенная. Поставила зарубку на память ))
Дорога от Букрина весёлая - то вниз вприпрыжку топаешь, то горочкой вверх тащишься, с ветерком вообще чудно - удовольствие сначала от поющих мышц, потом от отдыхающих... И запах! Каневский регион весной фантастически ароматен - никакими горелыми шашлыками не перебить пахучие леса белой акации. Вообще, это название неправильное, дерево называется робиния, или псевдоакация, но думаю - с меня достаточно того, что я вам об этом сказала. Буду называть, как привычно, акацией.
В медовом духу этих белых кружевных аллей мы поднялись на холм.
Место неимоверно величественное, вид во все стороны простреливается ошарашивает. Даже вглядываясь, вдумываясь и просчитывая - не получается осознать высоту берегов, ширину реки... Фото можнго сразу выкинуть - не передает даже малую часть.
Крайзер Яше подробно, на пальцах расписывал, как захватывали Букринский плацдарм, в утреннем тумане на лодках прорывались, перевозили орудия. Лично у меня в голове это не укладывается. Как можно с воды на лодочках тайно подплыть к охраняемому крутому берегу, захватить укрепленную траншею, а потом с подтянутыми "Катюшами" и агонизирующе малым числом боеприпасов, сидя в лесу, отобрать гигантский участок земли, когда на этот участок враг непрерывно подтягивает подмогу с воды и суши?! У тебя на каждый пулемёт по полленты, да несколько патронов в винтовке, пополнения припасов не предвидится, воины падают один за другим, трындец запредельный - а немцы на тебя одним махом десяток дивизий кидают. Из них половина - танковые. Это как будто у тебя отличные боевые собаки и не менее боевые хомяки - но против тебя саблезубые слоны, а за ними до горизонта стена гиен.
Мы засели медитировать в жужжащих цветах, впитывая просторы, вокруг в голубых колокольцах суетились полосатые мушки, позади, в тени, по окопам и оврагам сновали невидимые птицы. Голова тяжелеет, наполняется гулом и стрекотом, в носу щекочут вынюханные тычинки, глаза зудят от режущей сини.
Мы взяли себя в руки и вскочили, и вразвалку выбрались, поплыли в акациевом море дальше, к мысу, к дереву-трезубцу, на кладбище, полное ушедших в землю надгробий, крестов - старых, древних, и недавних - начала прошлого века. Надгробия подглядывают из листьев, вылезают на солнце - и немедленно на их нагретые спины взбираются ящерки. Жизнь кипит.
Я люблю гулять по кладбищам, читать каменную чопорность, безликие надписи, ужимающие жизнь в тонкую чёрточку. Очень люблю редкие имена и странные фамилии, похожие на шифр. Бывает, среди скорбных выцветших фотографий попадаются разудалые хохочущие физиономии - меня это радует, просто слов нет. Кому хочется застыть в чужой памяти унылым лицом?
Пока мы отсиживались под акациями, пришло мне в голову поснимать белые гроздья. Наклонила ветку - а мне на голову пару чашек воды откуда-то вылилось. Нагибаю другую - а из стиснутых цветочных губ целый душ, пахучий, искрящийся, со вкусом нектара! Полные ладони с одной ветки набираешь - и умываешься, вторую - в рот, третью... Жара вокруг, асфальт раскалён, сушь аж потрескивает - а каждая гроздь акации прячет стакан воды!
Попивая настой, мы шли лесной дорогой, на которой скрещивались худые тополиные тени, лес сгустился, то и дело попадались какие-то заброшенные строения, жгуты огромных кабелей, дровяные кучи. С обочины тропы в глаза просительно заглядывали нежные лесные герани.
Когда-то преподаватели ботаники рассказывали нам легенду о коварном соблазнителе Роберте, угнавшем невесту у натуралиста. Мстительный учёный назвал цветок в честь донжуана - "вонючкой Роберта".
Герань действительно имеет тот ещё запашок, и, хоть подтверждения легенды я не нашла, мне она нравится - благодаря ей я запомнила название! Дело в том, что у меня память имеет вид ажурного дуршлага, где дырки в точности совпадают с любой систематикой - ботанической, зоологической. И если есть хоть какая-то сказка, помогающая удержать в голове имя скромного цветка - я буду лелеять её и распространять!
Дойдя до развилки, мы нырнули припрятанной тропкой в гущу нестриженых кустов, высокой травы и колючих приставучих деревьев. Тропка выскочила к обрыву: бесконечная плоскость Каневского моря перекатывала синь, топталась под крутым берегом, где светилось кирпично-красное мелководье, и исчезала где-то на горизонте, истираясь в белёсую пыль. И снова наползала - уже небом, многоэтажными складчатыми облаками. Ветер и облака пугали нас, вдали гремело, то подходило, то отпрыгивало, грозилось и куда-то торопило.
У нас не было питьевой воды, а прибрежная муть не впечатляла, и я, по подсказке рыбака, побежала вдоль берега искать родник. У меня не было шлёпок, босые ноги больно ударялись об острые камни, проваливались в глинистую смесь и кололись шипами чилима.
Берег вообще оказался живописным и разнообразным, так и тянет мимо него гордо проплыть в байдарке - песчаные слоновой кости осыпи моментально сменялись серыми глубокими трескающимися глинами. В щелях стайками сидели, слабо шевеля крыльями, белые бабочки, пугались меня и бросались прямо в лицо. На поваленных деревьях, вывороченных корнях и сухих комьях земли знакомились ящерки. На меня не обращали внимания - вот самочка села, красуясь, дёрнула головой и сделала вид, что не заметила кавалера. Джентльмен, с ярким голубым шейным платком, обошёл её по кругу, лизнул вилкой тонкого языка, а потом фамильярно положил лапку ей на спину. Вот, думаю, нахал. Дама благосклонно поторчала на камушке еще минут пять, и ушла позировать на соседний.
Я пообдирала ноги, набила шишек, покололась вдосталь и решила плюнуть на родник. Вернулась - а Яша с Крайзером успели договориться о питьевой воде с местным, заодно одолжили мангал - в высокой траве с густыми полусухими корнями разводить костер было страшновато. Позже, местный приходил нас навестить, заодно искупать собак.
Собаки - русская псовая борзая и две безумные левретки, колоритные и страшно игривые, кружили вокруг нашего лагеря. Мелкие, дрожа от вожделения, ловили и подбирали все картофельные очистки. А вежливая кривоносая борзая застенчиво посматривала на нас, но близко не подходила.
Дядька переплёвывал собак. Он переодевался в кожаные туники с сандалями, камуфляж с перевязями и странными поясными сумочками, распушивал длинные седые волосы и рассказывал о том, что Трахтемиров - это место силы, лечебный край, а сам он - космических способностей целитель и экстрасенс. Он не задерживался, и славабогу. Я не знаю, как с такими людьми разговаривать, они мне кажутся или очень большими пройдохами, или не очень вменяемыми. Ещё они, как назло, всегда сильно старше меня, и в ответ на их агрессивные поучения я не могу ни нагрубить, ни просто съехать в шутки. Задним умом я потом всегда придумываю удачные ответы, но универсального - чтоб срабатывал и устраивал меня всегда, чтоб был наготове и пригодился вне зависимости от настроения, пока не придумала.
Между тем, гроза прошла мимо, налетел небольшой дождь, мы просто сказочно в открытой палатке под барабанную дробь пили ароматный чай с хрустящим печеньем, а на мангале тем временем доходили сосиски, распространяя одуряющий аромат. Небо то высвечивало пронзительной голубизной, то подтаскивало большую тучу и наливалось лиловым, то сыпало по краям дождями.
В Трахтемирове мы бывали и раньше, но время года и погода меняют это место до полной неузнаваемости - каждый раз приезжаем как впервые.
Когда мы были с Вовкой, неунывающим бегуном, хохотуном, бывалым туристом и по совместительству художником, Крайзер всё время оговаривался, обзывая его Саней - мы не поняли, из какого места растет эта оговорка, но веселила она нас изрядно:
- Саня, подкинь дровишек!
- Я Вова, - улыбается в бороду Вовка и суёт брёвнышко в огонь.
- Извини. Хашечка, а передай Сане бутерброд!
Я, давясь от смеха:
- Ты опять назвал Вовку Саней!
- Да что ж такое! - Крайзер смущён и сосредоточенно раскуривает трубку, затем выдаёт:
- Даже не представляю, кого же ты мне напоминаешь, Саня...
Мы с Вовкой валимся...
Стоило нам вспомнить об этой истории, как Крайзер сказал Яше:
- Вовка, проверь, не горят ли сосиски! - и не заметил этого. А Яша многотерпимо смолчал.
Крайзер вообще предпочитает общение на брудершафт, и без отчеств - он их почти никогда не запоминает, и путает. Подбирает любое удобное, и вскользь за это извиняется - по-моему, он даже не отдает себе отчета в том, как это смешно звучит.
А звучит примерно так:
- Николай, я извиняюсь, Иванович, передал Алексею, грубо говоря, Петровичу, большой привет от Максима... не побоюсь этого слова, Вениаминовича!
А рядом сижу я, внутри ржу аки конь, а снаружи мнусь укоризненными книксенами, как какая-то кисейная худосочная акация. Как вот эти, что над нами, к сосискам принюхиваются.
Вкуснейший медитативный ужин с дымком! Закат надвигается, обгоняя грозу, небо отставшее вдали жалобно погремушками стучит, а внизу, под обрывом, шуршит целое море тёплой воды, и душистый крепкий ром плещется в чашках.
"Ром - это по-нашему, по-флибустьерски..." - одобрительно жмурится одноглазое. Синеют распухающим фингалом сбитые тучи, кровью полнится пиратский неусыпный глаз. Похохатывает над нашими историями короткими раскатами, скалится белозубыми скобками прибрежных барашков. Мечутся вокруг костра абордажные тени, подчистую крадут дневное, трезвое, ясное, резкое - всё, что блистает. Эх, Флинтушка, лови свою порцию рома в огне, закрой красный глаз, повязку приподними и похвастайся лунным престрашным бельмом...
Как хорошо, как уютно от скрежета дров в мангале, дымных по носу тычков, жалобных комаров, стонущих за границами репеллента, влажного запаха трав после дождя! Благостно, хоть плывёт голова, и шумное что-то внутри всё требует смеха, перебивать и рассказывать, чокаться и катать языком нектар. И подглядывает из мангала, из обгорающих ломанных костылей хитреющий на ветру, моргающий пеплом рубиновый глаз. Вахту принял - идите спать!
Я очень надеялась, что к нам живность придёт какая-нибудь, не очень наглая, и в меру симпатичная. В прошлый раз к Вовке, заснувшему снаружи палатки, приходила лисичка. А в этот - то ли мы крепко спали, то ли марципаны у нас были не того сорта - никто не пришёл нас понюхать, не потревожил, не шуршал в оставленных кульках.
Утром я выползла первая. Это меня всегда вдохновляет - когда я понимаю, что всех опередила, и теперь не надо спешить, весь мир соответствует моему ритму - вряд ли кто-то ещё вылезет в полшестого утра за мной следом, чтоб командовать и собираться. Я раздула заснувшего в мангале Флинта, поставила котелок воды на кофе и побежала по тропинке вниз - купаться.
Зябкое солнце в перине дымки, целое личное море и крохотный парусник посередине - и я валяюсь на воде, бью её пятками, загребаю полные горсти и провеиваю, и умываюсь, и вообще бурный непреходящий со мной случился балдёж.
Я вовремя вышла, успела одеться, когда на тропинке показался давешний дядька - не помню его имени-отчества, местные зовут его Скифом. Седая грива на загорелой спине, собаки вьются в ногах, и какое-то несусветное платьишко-туника, стриженое, в бахромках и вышивках, прикрывает стан экстрасенса. Крайзер и Яша выскочили из палатки. И провожали его такими лицами, что их вполне можно было принять за невыспавшихся филинов.
К Скифу мы заглянули на обратном пути - у него что-то вроде музея, хаотично собранные реконструкции, которые он очень быстро, и очень желчно описывает, упирая на то, что это всё фигня, и кладбище фигня, и вообще сюда стоит приезжать ради лечебного воздуха вкупе с его, Скифа, даром. А собаки у него чудесные))
Мы никак не могли определиться, шагать ли нам в ближайший Букрин или на развилке пойти в далекий Ходоров, обозревая холмы с великолепными видами. Решили по пути созреть, авось само придумается. Вода у нас питьевая заканчивалась - и это смущало, солнце жарило, ветер не спасал, пить хотелось сильно, и мы попросили кружечку в домике у дороги. Хозяин позволил выхлебать стаканчик, но категорически заметил:
- Колодец в двух километрах - далеко носить, воды здесь не дам!
Хозяйка, весёлая женщина, махнула на мужа рукой и принялась пояснять, как дойти к колодцу. Муж, насупившись, повторил, что воды налить не позволит. Крайзер, то ли не поняв, то ли не услышав, успокаивающим жестом оставил поток возражений и заверил:
- Да ничего-ничего, я налью!
И налил! Из подготовленного бутыля отцедил полную пляшку ледяной вкусной воды, мы с Яшей только челюсти отвалили от офигения. Хозяйка помогла, пожелала нам удачи, а хозяин молчал и удивлённо думал.
Хорошие люди)) Вы, если из Букрина будете ехать ненароком в Трахтемиров, завезите пенсионерам водички из колодца - у них дом заметный, возле дороги чучело в хирургической шапочке стоит.
Колодец мы настигли и упились в нём воды, уже решив, что в Ходоров не пойдём - сбили ноги. К нам выскочила местная собачка - какое-то воплощение дружелюбия и нежности, так льнула к ногам, так нам радовалась! Особенно облюбила Яшу, упросив его почесать себе мордочку.
Вскоре мы снова заблудились, но Крайзер нашёл дорогу, и вывел нас к остановке. Мороженое-пиво-мороженое-пиво -и так далее, много-много раз!
И очень общительные местные, сходу расхвалившие свой самогон, обрушившие на нас просто килотонны информации и одну противопехотную мину. Мина потом неожиданно выпала на меня дома. Вот радости было!
Когда они умотали на рыбалку, я пошла на соседнее кладбище, наслаждаться чудными именами и отчествами.
Некоторые знакомы по сказкам-историям, некоторые звучат диковинно на украинский манер - например, Векла (Фёкла) или Ялисовета. Через одного попадаются Евмин, Приська, Домаха, Гапка, Килина, Варка, Пимон. Отчества тоже бывают странные - например, есть украинское имя Омелян (Емельян), простое-уменьшительное от него - Омелько, так вот отчество попалось - Омелькивна. Вроде как - Вовковна или Кольковна, "я извиняюсь за выражение"(с)
Самым странным было надгробие некого Оврама, под именем которого значилось "утопший в тучі"
Что за туча и что это означает - мы пока не разгадали (речек-озёр с таким названием в округе нет)
После долгого ожидания на остановке, вышли под дождём к автобусу. Нас тут же порвали - просто оттащили друг от друга, наперебой рассказывая местные легенды, исторические справки и байки. Такой любви к туристам я даже затрудняюсь припомнить. Это что-то чисто аборигенское!
Местный барин до революции держал большую ферму, наладил электродоильные аппараты, после революции бежал за границу. Село загнулось, производство заводиков и ферм без беглого боярина стало.
Советская власть, семимильными шагами неся прогресс народу, ввела электродоилки как "современное изобретение" аж в 1960-х годах, спустя полвека.
Это всё ерунда, скажете вы, и я полностью соглашусь - потому что акации на песчаных обрывах, морщинистое безбрежное море, и дымные сны под присмотром весёлого Роджера интереснее любого исторического безобразия!
Вам скажут, что дорога одна, её ни с чем не спутать, поворот сразу за зеленым забором. Но воздух на Черкасской земле алкогольный, дороги двоятся, троятся, и абсолютно все заборы зелёные! А поворот ведёт на восточный полюс, прямо в Каневский Ледовитый треугольник.
Поэтому берите с собой кого-то, кто плохо ориентируется в картах, но имеет собачий нюх на правильные решения. У меня есть Крайзер. Если б мы слушали меня - мне даже страшно представить, куда б мы дошли. Про секту - чистая правда, есть там заброшенный хутор, как-то на З.., с поселением верующих нудистов - прям семьи заводят, живут в лесных землянках голышом, и даже комаров не боятся. Но нам туда не надо, мы ехали в любимый Трахтемиров.
С утра встретили возле автобуса Яшу. Яша через Киев проездом - ни рюкзака, ни подобающей одежды, так и ехал с пакетиком продуктов, в небесного цвета джинсах, белоснежной кепочке, подмышкой крепко схвачен термос восхитительнейшего кофе.
Перед автобусом скандал. Этот маршрут - на Букрин - ходит всего два раза в день, иной способ попасть в село - долго топать по дороге в горочку, километров восемь. Но в очередь на автобус затесались те, кому охота ехать в Ржищев - пункт людный, популярный, и транспортом не обиженный. Пока ржищевские продавливали своё право ехать вместо букринских, мы поняли, что места нам достаются только стоячие. Под предлогом заброса рюкзаков открыли заднюю дверь, и влезли под самым носом спорщиков. И чудесно сидели всю дорогу, с видами из окна, ароматным кофе и с удовольствием слушали претензии местных. Свинство? Сказочное свинство! Я нами довольна.
В Букрине вышли, и моментально, прямо у остановки, заблудились - пошли не в ту сторону. Потом дважды переспрашивали, дважды возвращались, пока не устремились по тёмной аллее с гудящими шмелями, казалось бы, в сторону Трахтемирова. Дорога подозрительно начала поворачивать. И поворачивала, и поворачивала по кругу, пока не раздвоилась. Чтобы принять правильное решение, Яша предложил перекусить. Мы ещё плохо знали его пищевую зависимость. И слегка ошалели, когда туристический привал развернулся бутербродами с сырами, мясом и копченой рыбкой, овощами и непременным кофе.
Завтрак открыл в Крайзере топографический третий глаз, он определил направление, и мы бодро пошли по дороге, но она неожиданно уперлась в ворота, окружённые кустистой непроходимостью.
Мы потыкались во все стороны, обнаружили крутой овраг, и решили просто вернуться в село и снова поискать дорогу.
Оказалось - мы пропустили нужный, еле видный поворот, который прятался в дубовой аллее и отчаянно пах грибами.
Лес, после открытой жаровни поля, показался ментоловой подушечкой - дыхнул, наполнил всё тело перьями прохладными газиками, приподнял и понёс, как на крыльях. Свет был очень необычный - всё виделось будто сквозь рыжий фильтр, руки тянулись к лицу - снять невидимые тёмные очки, и недоуменно опускались.
Через небольшое скрытное село срезали путь - и оказались на трассе. Машин практически нет, по сторонам - дубы-гиганты, лохматые старые тополя, и лох. Когда на лоховые сизые заросли смотришь в солнечный день - сбивается чувство пространства. Не представляю, что он с глазами делает, но эти серебристые коготки очень странно обманывают зрение: объемная реальность остаётся где-то в стороне, а крупные кусты лоха кажутся слоями фольги, которую сначала скомкали, а потом сложили стопкой. У меня всегда появляется уверенность, что за спиной лоха, как за плоской картинкой - стенка мира. Так и прохожу мимо, разинув рот и пытаясь, скосив глаза, эту стенку разглядеть. Лох - родственник облепихи, издалека можно и спутать. Кстати, надо попробовать его ягодки - народ рассказывает, что очень вкусные, только косточка внутри здоровенная. Поставила зарубку на память ))
Дорога от Букрина весёлая - то вниз вприпрыжку топаешь, то горочкой вверх тащишься, с ветерком вообще чудно - удовольствие сначала от поющих мышц, потом от отдыхающих... И запах! Каневский регион весной фантастически ароматен - никакими горелыми шашлыками не перебить пахучие леса белой акации. Вообще, это название неправильное, дерево называется робиния, или псевдоакация, но думаю - с меня достаточно того, что я вам об этом сказала. Буду называть, как привычно, акацией.
В медовом духу этих белых кружевных аллей мы поднялись на холм.
Место неимоверно величественное, вид во все стороны простреливается ошарашивает. Даже вглядываясь, вдумываясь и просчитывая - не получается осознать высоту берегов, ширину реки... Фото можнго сразу выкинуть - не передает даже малую часть.
Крайзер Яше подробно, на пальцах расписывал, как захватывали Букринский плацдарм, в утреннем тумане на лодках прорывались, перевозили орудия. Лично у меня в голове это не укладывается. Как можно с воды на лодочках тайно подплыть к охраняемому крутому берегу, захватить укрепленную траншею, а потом с подтянутыми "Катюшами" и агонизирующе малым числом боеприпасов, сидя в лесу, отобрать гигантский участок земли, когда на этот участок враг непрерывно подтягивает подмогу с воды и суши?! У тебя на каждый пулемёт по полленты, да несколько патронов в винтовке, пополнения припасов не предвидится, воины падают один за другим, трындец запредельный - а немцы на тебя одним махом десяток дивизий кидают. Из них половина - танковые. Это как будто у тебя отличные боевые собаки и не менее боевые хомяки - но против тебя саблезубые слоны, а за ними до горизонта стена гиен.
Мы засели медитировать в жужжащих цветах, впитывая просторы, вокруг в голубых колокольцах суетились полосатые мушки, позади, в тени, по окопам и оврагам сновали невидимые птицы. Голова тяжелеет, наполняется гулом и стрекотом, в носу щекочут вынюханные тычинки, глаза зудят от режущей сини.
Мы взяли себя в руки и вскочили, и вразвалку выбрались, поплыли в акациевом море дальше, к мысу, к дереву-трезубцу, на кладбище, полное ушедших в землю надгробий, крестов - старых, древних, и недавних - начала прошлого века. Надгробия подглядывают из листьев, вылезают на солнце - и немедленно на их нагретые спины взбираются ящерки. Жизнь кипит.
Я люблю гулять по кладбищам, читать каменную чопорность, безликие надписи, ужимающие жизнь в тонкую чёрточку. Очень люблю редкие имена и странные фамилии, похожие на шифр. Бывает, среди скорбных выцветших фотографий попадаются разудалые хохочущие физиономии - меня это радует, просто слов нет. Кому хочется застыть в чужой памяти унылым лицом?
Пока мы отсиживались под акациями, пришло мне в голову поснимать белые гроздья. Наклонила ветку - а мне на голову пару чашек воды откуда-то вылилось. Нагибаю другую - а из стиснутых цветочных губ целый душ, пахучий, искрящийся, со вкусом нектара! Полные ладони с одной ветки набираешь - и умываешься, вторую - в рот, третью... Жара вокруг, асфальт раскалён, сушь аж потрескивает - а каждая гроздь акации прячет стакан воды!
Попивая настой, мы шли лесной дорогой, на которой скрещивались худые тополиные тени, лес сгустился, то и дело попадались какие-то заброшенные строения, жгуты огромных кабелей, дровяные кучи. С обочины тропы в глаза просительно заглядывали нежные лесные герани.
Когда-то преподаватели ботаники рассказывали нам легенду о коварном соблазнителе Роберте, угнавшем невесту у натуралиста. Мстительный учёный назвал цветок в честь донжуана - "вонючкой Роберта".
Герань действительно имеет тот ещё запашок, и, хоть подтверждения легенды я не нашла, мне она нравится - благодаря ей я запомнила название! Дело в том, что у меня память имеет вид ажурного дуршлага, где дырки в точности совпадают с любой систематикой - ботанической, зоологической. И если есть хоть какая-то сказка, помогающая удержать в голове имя скромного цветка - я буду лелеять её и распространять!
Дойдя до развилки, мы нырнули припрятанной тропкой в гущу нестриженых кустов, высокой травы и колючих приставучих деревьев. Тропка выскочила к обрыву: бесконечная плоскость Каневского моря перекатывала синь, топталась под крутым берегом, где светилось кирпично-красное мелководье, и исчезала где-то на горизонте, истираясь в белёсую пыль. И снова наползала - уже небом, многоэтажными складчатыми облаками. Ветер и облака пугали нас, вдали гремело, то подходило, то отпрыгивало, грозилось и куда-то торопило.
У нас не было питьевой воды, а прибрежная муть не впечатляла, и я, по подсказке рыбака, побежала вдоль берега искать родник. У меня не было шлёпок, босые ноги больно ударялись об острые камни, проваливались в глинистую смесь и кололись шипами чилима.
Берег вообще оказался живописным и разнообразным, так и тянет мимо него гордо проплыть в байдарке - песчаные слоновой кости осыпи моментально сменялись серыми глубокими трескающимися глинами. В щелях стайками сидели, слабо шевеля крыльями, белые бабочки, пугались меня и бросались прямо в лицо. На поваленных деревьях, вывороченных корнях и сухих комьях земли знакомились ящерки. На меня не обращали внимания - вот самочка села, красуясь, дёрнула головой и сделала вид, что не заметила кавалера. Джентльмен, с ярким голубым шейным платком, обошёл её по кругу, лизнул вилкой тонкого языка, а потом фамильярно положил лапку ей на спину. Вот, думаю, нахал. Дама благосклонно поторчала на камушке еще минут пять, и ушла позировать на соседний.
Я пообдирала ноги, набила шишек, покололась вдосталь и решила плюнуть на родник. Вернулась - а Яша с Крайзером успели договориться о питьевой воде с местным, заодно одолжили мангал - в высокой траве с густыми полусухими корнями разводить костер было страшновато. Позже, местный приходил нас навестить, заодно искупать собак.
Собаки - русская псовая борзая и две безумные левретки, колоритные и страшно игривые, кружили вокруг нашего лагеря. Мелкие, дрожа от вожделения, ловили и подбирали все картофельные очистки. А вежливая кривоносая борзая застенчиво посматривала на нас, но близко не подходила.
Дядька переплёвывал собак. Он переодевался в кожаные туники с сандалями, камуфляж с перевязями и странными поясными сумочками, распушивал длинные седые волосы и рассказывал о том, что Трахтемиров - это место силы, лечебный край, а сам он - космических способностей целитель и экстрасенс. Он не задерживался, и славабогу. Я не знаю, как с такими людьми разговаривать, они мне кажутся или очень большими пройдохами, или не очень вменяемыми. Ещё они, как назло, всегда сильно старше меня, и в ответ на их агрессивные поучения я не могу ни нагрубить, ни просто съехать в шутки. Задним умом я потом всегда придумываю удачные ответы, но универсального - чтоб срабатывал и устраивал меня всегда, чтоб был наготове и пригодился вне зависимости от настроения, пока не придумала.
Между тем, гроза прошла мимо, налетел небольшой дождь, мы просто сказочно в открытой палатке под барабанную дробь пили ароматный чай с хрустящим печеньем, а на мангале тем временем доходили сосиски, распространяя одуряющий аромат. Небо то высвечивало пронзительной голубизной, то подтаскивало большую тучу и наливалось лиловым, то сыпало по краям дождями.
В Трахтемирове мы бывали и раньше, но время года и погода меняют это место до полной неузнаваемости - каждый раз приезжаем как впервые.
Когда мы были с Вовкой, неунывающим бегуном, хохотуном, бывалым туристом и по совместительству художником, Крайзер всё время оговаривался, обзывая его Саней - мы не поняли, из какого места растет эта оговорка, но веселила она нас изрядно:
- Саня, подкинь дровишек!
- Я Вова, - улыбается в бороду Вовка и суёт брёвнышко в огонь.
- Извини. Хашечка, а передай Сане бутерброд!
Я, давясь от смеха:
- Ты опять назвал Вовку Саней!
- Да что ж такое! - Крайзер смущён и сосредоточенно раскуривает трубку, затем выдаёт:
- Даже не представляю, кого же ты мне напоминаешь, Саня...
Мы с Вовкой валимся...
Стоило нам вспомнить об этой истории, как Крайзер сказал Яше:
- Вовка, проверь, не горят ли сосиски! - и не заметил этого. А Яша многотерпимо смолчал.
Крайзер вообще предпочитает общение на брудершафт, и без отчеств - он их почти никогда не запоминает, и путает. Подбирает любое удобное, и вскользь за это извиняется - по-моему, он даже не отдает себе отчета в том, как это смешно звучит.
А звучит примерно так:
- Николай, я извиняюсь, Иванович, передал Алексею, грубо говоря, Петровичу, большой привет от Максима... не побоюсь этого слова, Вениаминовича!
А рядом сижу я, внутри ржу аки конь, а снаружи мнусь укоризненными книксенами, как какая-то кисейная худосочная акация. Как вот эти, что над нами, к сосискам принюхиваются.
Вкуснейший медитативный ужин с дымком! Закат надвигается, обгоняя грозу, небо отставшее вдали жалобно погремушками стучит, а внизу, под обрывом, шуршит целое море тёплой воды, и душистый крепкий ром плещется в чашках.
"Ром - это по-нашему, по-флибустьерски..." - одобрительно жмурится одноглазое. Синеют распухающим фингалом сбитые тучи, кровью полнится пиратский неусыпный глаз. Похохатывает над нашими историями короткими раскатами, скалится белозубыми скобками прибрежных барашков. Мечутся вокруг костра абордажные тени, подчистую крадут дневное, трезвое, ясное, резкое - всё, что блистает. Эх, Флинтушка, лови свою порцию рома в огне, закрой красный глаз, повязку приподними и похвастайся лунным престрашным бельмом...
Как хорошо, как уютно от скрежета дров в мангале, дымных по носу тычков, жалобных комаров, стонущих за границами репеллента, влажного запаха трав после дождя! Благостно, хоть плывёт голова, и шумное что-то внутри всё требует смеха, перебивать и рассказывать, чокаться и катать языком нектар. И подглядывает из мангала, из обгорающих ломанных костылей хитреющий на ветру, моргающий пеплом рубиновый глаз. Вахту принял - идите спать!
Я очень надеялась, что к нам живность придёт какая-нибудь, не очень наглая, и в меру симпатичная. В прошлый раз к Вовке, заснувшему снаружи палатки, приходила лисичка. А в этот - то ли мы крепко спали, то ли марципаны у нас были не того сорта - никто не пришёл нас понюхать, не потревожил, не шуршал в оставленных кульках.
Утром я выползла первая. Это меня всегда вдохновляет - когда я понимаю, что всех опередила, и теперь не надо спешить, весь мир соответствует моему ритму - вряд ли кто-то ещё вылезет в полшестого утра за мной следом, чтоб командовать и собираться. Я раздула заснувшего в мангале Флинта, поставила котелок воды на кофе и побежала по тропинке вниз - купаться.
Зябкое солнце в перине дымки, целое личное море и крохотный парусник посередине - и я валяюсь на воде, бью её пятками, загребаю полные горсти и провеиваю, и умываюсь, и вообще бурный непреходящий со мной случился балдёж.
Я вовремя вышла, успела одеться, когда на тропинке показался давешний дядька - не помню его имени-отчества, местные зовут его Скифом. Седая грива на загорелой спине, собаки вьются в ногах, и какое-то несусветное платьишко-туника, стриженое, в бахромках и вышивках, прикрывает стан экстрасенса. Крайзер и Яша выскочили из палатки. И провожали его такими лицами, что их вполне можно было принять за невыспавшихся филинов.
К Скифу мы заглянули на обратном пути - у него что-то вроде музея, хаотично собранные реконструкции, которые он очень быстро, и очень желчно описывает, упирая на то, что это всё фигня, и кладбище фигня, и вообще сюда стоит приезжать ради лечебного воздуха вкупе с его, Скифа, даром. А собаки у него чудесные))
Мы никак не могли определиться, шагать ли нам в ближайший Букрин или на развилке пойти в далекий Ходоров, обозревая холмы с великолепными видами. Решили по пути созреть, авось само придумается. Вода у нас питьевая заканчивалась - и это смущало, солнце жарило, ветер не спасал, пить хотелось сильно, и мы попросили кружечку в домике у дороги. Хозяин позволил выхлебать стаканчик, но категорически заметил:
- Колодец в двух километрах - далеко носить, воды здесь не дам!
Хозяйка, весёлая женщина, махнула на мужа рукой и принялась пояснять, как дойти к колодцу. Муж, насупившись, повторил, что воды налить не позволит. Крайзер, то ли не поняв, то ли не услышав, успокаивающим жестом оставил поток возражений и заверил:
- Да ничего-ничего, я налью!
И налил! Из подготовленного бутыля отцедил полную пляшку ледяной вкусной воды, мы с Яшей только челюсти отвалили от офигения. Хозяйка помогла, пожелала нам удачи, а хозяин молчал и удивлённо думал.
Хорошие люди)) Вы, если из Букрина будете ехать ненароком в Трахтемиров, завезите пенсионерам водички из колодца - у них дом заметный, возле дороги чучело в хирургической шапочке стоит.
Колодец мы настигли и упились в нём воды, уже решив, что в Ходоров не пойдём - сбили ноги. К нам выскочила местная собачка - какое-то воплощение дружелюбия и нежности, так льнула к ногам, так нам радовалась! Особенно облюбила Яшу, упросив его почесать себе мордочку.
Вскоре мы снова заблудились, но Крайзер нашёл дорогу, и вывел нас к остановке. Мороженое-пиво-мороженое-пиво -и так далее, много-много раз!
И очень общительные местные, сходу расхвалившие свой самогон, обрушившие на нас просто килотонны информации и одну противопехотную мину. Мина потом неожиданно выпала на меня дома. Вот радости было!
Когда они умотали на рыбалку, я пошла на соседнее кладбище, наслаждаться чудными именами и отчествами.
Некоторые знакомы по сказкам-историям, некоторые звучат диковинно на украинский манер - например, Векла (Фёкла) или Ялисовета. Через одного попадаются Евмин, Приська, Домаха, Гапка, Килина, Варка, Пимон. Отчества тоже бывают странные - например, есть украинское имя Омелян (Емельян), простое-уменьшительное от него - Омелько, так вот отчество попалось - Омелькивна. Вроде как - Вовковна или Кольковна, "я извиняюсь за выражение"(с)
Самым странным было надгробие некого Оврама, под именем которого значилось "утопший в тучі"
Что за туча и что это означает - мы пока не разгадали (речек-озёр с таким названием в округе нет)
После долгого ожидания на остановке, вышли под дождём к автобусу. Нас тут же порвали - просто оттащили друг от друга, наперебой рассказывая местные легенды, исторические справки и байки. Такой любви к туристам я даже затрудняюсь припомнить. Это что-то чисто аборигенское!
Местный барин до революции держал большую ферму, наладил электродоильные аппараты, после революции бежал за границу. Село загнулось, производство заводиков и ферм без беглого боярина стало.
Советская власть, семимильными шагами неся прогресс народу, ввела электродоилки как "современное изобретение" аж в 1960-х годах, спустя полвека.
Это всё ерунда, скажете вы, и я полностью соглашусь - потому что акации на песчаных обрывах, морщинистое безбрежное море, и дымные сны под присмотром весёлого Роджера интереснее любого исторического безобразия!