Глава первая. "Про кота"
Федор Михайлович открыл глаза, и сразу же понял, что лучше бы он этого не делал, ибо первое увиденное, а главное - мгновенно услышанное им, был Моська.
Моська, которого на самом деле звали Марсель, был здоровенным рыжим котом, оставленным нашему герою бывшей супругой после развода. Федор терпеть его не мог, и догадывался, что получил кота в наследство именно по этой причине. Весь пафос бывшей спутницы жизни, столь ненавистный ему, как бы воплощался в зверюге. Назван он был в честь Марселя Марсо, о существовании которого Фёдор Михайлович и не подозревал до появления твари в его доме. Многочисленные попытки пристроить Моську по друзьям не увенчались успехом. С этим котом, наверняка не смогли бы ужиться и одноклеточные. Его возвращали даже самые «зверолюбивые» знакомые Федора. Предпринимались даже попытки вернуть его супруге с прикупом в виде восемнадцати томника полного собрания сочинений Чехова, некогда вымаливаемого у него практически на коленях. Однако впоследствии супруга, с явным удовлетворением на лице, отвечала отказом. И вот, аристократическая морда раскоровевшего кота склонилась над головой Фёдора и как только он подал признаки жизни - принялась нагло орать во всё свое кошачье горло, требуя завтрака. Фёдор скривился, на что кот отреагировал оплеухой по носу. «Спасибо, хоть без когтей», подумал венец Божественного творения, и привстал. Он давно мечтал устроить «гадине» мучительную смерть в нечеловеческих муках, но каждый раз, когда собирался, нужно было куда-то бежать, или сборная снова должна была продуть кому-нибудь в футбол. Казнь откладывалась, и кот, осознавая полную безнаказанность, рос вширь, в то время как наш герой, в противовес ему, худел на нервной почве. Единственное, чем он мог мстить волосатому чудовищу на сегодняшний день, это сокращением гармоничного и возвышенного французского имени Марсель, до нашего русского, простонародного «Моська», каждый раз произнося которое, он кривился, вбирая в этот возглас всю ненависть, накопившуюся за долгие годы вынужденного сожительства.
«Моська! Вон с кровати! Пижон…»
Марсель, медленно приподнял правое веко, олицетворяя собой фразу, дескать: «не надо сцен, невротик», и не торопливо покачался к краю кровати. Затем осторожно, по одной лапе, перебрался на тумбу. Задержался там пару секунд... посмотрел вниз... и с огромным неудовольствием от того, что придётся прыгать - исполнил пируэт.
Фёдор Михайлович потянулся за очками, которые тем временем с тумбы перекочевали на пол, на что реагировать уже не было никаких сил. Он молча распластался по кровати, ощупывая руками пол. Нашёл. Нацепил их на нос. Проматерясь сквозь зубы, Фёдор сдул с только что найденных очков кошачью шерсть, и уже ногами принялся за поиски тапок. Те в свою очередь, как всегда стояли в обратную сторону. Ведь никому, и уж точно нашему герою не придёт в голову, с вечера, снимая их с ног, разворачивать в сторону выхода. Потеребив обувь ногами пару минут, он наконец попал в дырки ступнями и встал. Сразу обнаружил, что перепутал «правый» с «левым» и снова выговорился по матушке. Затем с досадой поменял их местами, и слегка качаясь, почёсывая через майку бок, побрёл на кухню.
Хоть жизнь слегка и перешагнула за 5-й десяток, на кухне нашего героя ждали все атрибуты холостяцкой жизни, присущие обычно студентам. Груды немытой посуды с соответствующим запахом давали понять, что меры нужно принимать срочно! Ибо в противном случае в этом доме заведутся новые жильцы. Лень Фёдора в соавторстве с постоянным «цейтнотом» одерживала сокрушительную победу над его же эстетической любовью к порядку. Ну, по крайней мере, эта была причина, казавшаяся ему рациональной и которой он сам себя успокаивал. Да и на самом деле, вставал наш герой зачастую с трудом, и впопыхах собираясь на работу помыть посуду времени не оставалось. С работы он приходил поздно, да и работал 6 дней в неделю. Вот и складывалось, что до уборки руки доходили лишь по воскресеньям, в свой единственный выходной, или «законный глоток жизни», как он сам его называл.
Сейчас же на дворе стоял необычный день. Было воскресенье, что само по себе уже приятная, хоть и регулярная «редкость». Кроме этого, вчера был последний рабочий день перед первым, за долгие 8 лет, отпуском! Природная робость не позволяла Фёдору Михайловичу просить отдыха у начальства, а т.к. в отделе стратегического планирования таким эмоциональным недугом страдал только Фёдор, то и в список отдыхающих он не попадал уже долгие годы. И вот, наконец, чудо свершилось, и ему выписали путёвку в Сочи. Из 14 дней, выделенных с барского плеча руководства родного конструкторского бюро, половину он должен был провести в пансионате «Луч», который, к слову сказать, уже год как собирались снести в рамках постройки спортивных объектов для предстоящей олимпиады 2014 года. Однако, в недрах бюрократии, про ветшающий пережиток коммунизма на какое-то время забыли. Потом, правда, вспомнили, но решили, что время ещё есть, и сносить его летом нецелесообразно. Как вы понимаете, и чинить его, соответственно, тоже не стали. Сотрудники Фёдора, побывавшие там не один раз, язвительно шутили, мол, пансионат с таким названием и сервисом легче снести, чем переименовать. А узнав что наш герой, наконец, едет в отпуск, прибавляли: «наверняка, в олимпийский комитет просочилась информация, что Фёдор Михайлович, всё же едет к ним, и снос по такому радостному событию отложили».
Наш герой даже представлял себе последнее утро в пустом пансионате, где его будит не уборщица номера, а приехавшая к месту сноса техника. Эта фантазия очень его забавляла.
Вот он выходит с чемоданом за стеклянные двери здания, и огромный железный набалдашник с грохотом пробивает стену именно в том месте, где ещё полчаса назад он крепко спал.
В сочи он выезжал только вечером, и кухня намекала ему, что ближайшие пару часов он проведёт за уборкой. Но прежде, Фёдор взял с плиты чайник, и через горлышко налил в него воду из под крана. Снять крышку из за многолетнего налёта камня уже не представлялось возможным, а мысль купить новый, или на худой конец, сделать что-нибудь с этим, приходила ему в голову исключительно когда он проделывал эту процедуру, и затем, мгновенно улетучивалась.
Залив кипятком растворимый кофе очень известной марки, но абсолютно отвратительного вкуса, Фёдор уселся на табурет. Тут же снова встал, вытряхнул в мусорное ведро содержимое переполненной до краёв пепельницы, и вернулся на место. Он задумчиво посмотрел на предупреждение о том, что курение убивает, высеченное на пачке сигарет, затем вздохнул и распечатал её. Достал одну, и тут же поджёг, тем самым в очередной раз оставив предупреждение проигнорированным…
Вот так вот не торопясь, совмещая никотин с кофеином, Фёдор Михайлович положил начало последнего дня своей жизни.