КОЛЛАБОРАЦИОНИЗМ 1812 ГОДА
Полемическая статья Ю.П.Соловьёва (2012) о коллаборационизме в Отечественной войне 1812 года. Автор разбирает случаи, определенные в книге Н.А.Троицкого «1812. Великий год России» как коллаборационизм и предательство православных священников и его утверждение, что среди всех сословий наибольшее число предателей относилось к православному духовенству, хотя в целом коллаборационизм в России имел весьма небольшие масштабы. Автор уличает Троицкого в ряде неточностей (или подтасовок) и значительно смягчает общую картину. Например, встреча Наполеона в Смоленске тремя священниками с просвирами действительно имела место, хотя заслужила неоднозначную оценку современников. В целом, интересный фактический материал.
Участие церковников в Гражданской войне (на стороне Белых, разумеется) и сотрудничество с оккупантами во время Великой отечественной войны 1941-1945 гг - темы отдельных исследований, однако рассматривать их в отрыве одну от другой было бы неверно. - s.-h.
---
Обязательный для советской историографии классовый подход к интерпретации событий требовал предварительного деления сословных групп на «прогрессивные» и «реакционные». Исходя из этой, заранее сделанной расстановки акцентов, описывалась роль того или иного сословия в конкретной исторической ситуации. Такой метод, мешающий восстановить реальную картину прошлого, нашел себе место и во вполне для своего времени новаторских работах. Так, в нашумевшей около 30-ти лет назад книге Н.А. Троицкого «1812. Великий год России» можно встретить следующее, надо сказать, смелое определение:
«Третье из привилегированных сословий - духовенство - помогало народной войне главным образом “божьим словом”, патриотическими молитвами во славу русского оружия и за погибель “антихриста” Наполеона, которого Святейший Синод трижды (в 1806, 1812 и 1815 гг.) предавал анафеме. Не чуждалась церковь и материальных даяний: только в Петербурге к 16 августа 1812 г. она пожертвовала 750 тыс. руб. “на составление ополчения”. Некоторые ее служители участвовали даже в партизанском движении. Но среди духовенства больше, чем в любом другом сословии, оказалось предателей, сознательно - из личной и сословной корысти - переметнувшихся на сторону врага. Святейший Синод констатировал, что “две трети духовенства по могилевской епархии учинили присягу на верность врагу отечества”. Архиепископ Витебский и Могилевский Варлаам повелел тогда всей епархии величать “впредь... в благодарственных ко всевышнему молебствиях вместо императора Александра французского императора и италийского короля великого Наполеона”. Могилевская епархия не была исключением. В Смоленске духовные отцы города встречали Наполеона с крестом в знак покорности, в Минске епископ служил торжественную обедню в честь завоевателя (курсив мой. - Ю.С.), а в Подолии и на Волыни священнослужители раздавали своим прихожанам листки с текстом “Отче наш”, где “вместо имени бога было вставлено имя императора французов”. Такое отступничество тысяч пастырей от “веры, царя и отечества” рождало, по отзывам современников, “недоверчивость к законному правительству и к армии российской, заставляло слабых людей думать, что Россия пропала”. Тем самым церковь в Отечественной войне 1812 г. весьма скомпрометировала себя перед Россией. Хвалебные же труды дореволюционных историков о заслугах ее перед отечеством в 1812 г. необъективны»1.
Эти слова давно вызывали справедливую критику специалистов. Например, исследовавшая историю Русской Православной Церкви Л.В. Мельникова еще в 2002 г. писала: «Н.А. Троицкий в монографии “1812. Великий год России”, перечислив через запятую присягу Наполеону архиепископа Могилевского Варлаама (который действительно был православным) и богослужения, проведенные в честь завоевателя в Минске (как показывают документы, на которые ссылается автор, богослужения эти проходили в католических костелах), сделал обобщенный вывод, касающийся Церкви в целом (не только западных губерний, но и всей страны), заявив, что в 1812 г. она «скомпрометировала себя перед Россией». […]
Поступок Варлаама (Шишацкого) в истории Русской Православной Церкви был настолько исключительным, что на протяжении столетия “Могилевская церковная смута” привлекала внимание многочисленных исследователей, которые пытались объяснить причины поведения архиепископа Варлаама»2. Рецензируя второе издание книги Н.А. Троицкого (2007), в котором процитированный пассаж остался без изменений3, А.И. Попов заметил: «…Среди духовенства нашлось более всего предателей (интересно узнать, кто и когда доказал это последнее утверждение?)»4. Попробуем и мы рассмотреть те конкретные случаи «измены духовенства», которые упоминаются в книге. Итак, со ссылкой на 3-й том изданных под редакцией К.А. Военского «Актов, документов и материалов для политической и бытовой истории 1812 г.» (1912), Н.А. Троицкий писал, что «в Подолии и на Волыни священнослужители раздавали своим прихожанам листки с текстом “Отче наш”, где “вместо имени бога было вставлено имя императора французов”». При этом зачисляет пропагандистов именно в православные священнослужители.
А что же говорится об этом у самого Военского? Да вот что: «…Русские подданные, из польской шляхты, не стесняясь, вступали в ряды войска, комплектуемого по приказу Наполеона Герцогством Варшавским, а в Подолии и Волыни раздавались листки с текстом “Отче Наш”, в котором вместо имени Бога было вставлено имя Императора французов»5. По смыслу цитаты видно, что листовки с искаженной молитвой распространяли не русские православные священнослужители, а польские шляхтичи. И здесь нет уже ничего странного, поскольку польская шляхта и позже боготворила Наполеона, с именем которого связывала первый опыт возрождения (после разделов Польши) национального польского государства в виде как раз Варшавского герцогства. Например, мистик Андрей Товянский (1799-1878), создавший в 1841 г. собственную секту, проповедовал: «Христос искупил род человеческий. Он - первый Мессия; за ним идут другие деятели - великие херувимы. Наполеон - предпоследний в этой святой колонне». В обязанность последователям Товянского вменялось даже паломничество на поле сражения в Ватерлоо6. Примкнувший к секте Товянского великий польский поэт Адам Мицкевич писал в книге 11-й своего «Пана Тадеуша», которая так и называется - «Год 1812»:
О незабвенный год, ты памятен для края!
Ты для народа был порою урожая,
Войной - для воинов, для песни - вдохновеньем,
И старцы о тебе толкуют с умиленьем.
…………………………………………………
Война! и юноши тотчас же рвутся в битвы,
А женщины творят с надеждою молитвы,
И повторяют все с восторгом умилённым:
«С Наполеоном Бог и мы с Наполеоном!»7
Теперь о минском епископе, служившем «торжественную обедню в честь завоевателя». Православный минский архиепископ Серафим Глаголевский покинул свой кафедральный город перед полуночью 24 июня 1812 г. Утром 24 июня минский гражданский губернатор П.М. Добринский известил архиепископа Серафима через полицмейстера, «что в виду приближения к Минску неприятельской армии решено очистить город и поспешить «скорейшим выездом для спасения себя от рук неприятеля»». Как рассказывает историограф Минской архиепископии С.Г. Рункевич: «Преосвященный собрал церковную и все казенные, бывшие в его ведении, суммы, серебряные вещи своей домовой церкви, три больших серебряных подсвечника из Екатерининской церкви, пожалованные в нее Императрицей Екатериною, “лучшие вещи” из архиерейской и монастырской ризниц, и в 11 часов ночи этого же дня покинул Минск, направляясь в Смоленск, “яко безопаснейшее место”, куда преосвященный и прибыл 2 июля…»8
Но вскоре Смоленск также попал в зону боевых действий - и 11 августа архиепископ Серафим приехал в Брянский Свенский Успенский монастырь, далее в Орел и, наконец, в Севск9. Французы маршала Даву заняли Минск уже 25 июня и их торжественно встретили, опять-таки, местные поляки. Как пишет современный белорусский автор: «28 июня было назначено торжественное богослужение в костеле по поводу успехов французских войск и освобождения Минска от русского владычества, после этого богослужения Даву произвел смотр войскам»10.
Читать статью на сайте Российское Общество интеллектуальной истории.
Участие церковников в Гражданской войне (на стороне Белых, разумеется) и сотрудничество с оккупантами во время Великой отечественной войны 1941-1945 гг - темы отдельных исследований, однако рассматривать их в отрыве одну от другой было бы неверно. - s.-h.
---
Обязательный для советской историографии классовый подход к интерпретации событий требовал предварительного деления сословных групп на «прогрессивные» и «реакционные». Исходя из этой, заранее сделанной расстановки акцентов, описывалась роль того или иного сословия в конкретной исторической ситуации. Такой метод, мешающий восстановить реальную картину прошлого, нашел себе место и во вполне для своего времени новаторских работах. Так, в нашумевшей около 30-ти лет назад книге Н.А. Троицкого «1812. Великий год России» можно встретить следующее, надо сказать, смелое определение:
«Третье из привилегированных сословий - духовенство - помогало народной войне главным образом “божьим словом”, патриотическими молитвами во славу русского оружия и за погибель “антихриста” Наполеона, которого Святейший Синод трижды (в 1806, 1812 и 1815 гг.) предавал анафеме. Не чуждалась церковь и материальных даяний: только в Петербурге к 16 августа 1812 г. она пожертвовала 750 тыс. руб. “на составление ополчения”. Некоторые ее служители участвовали даже в партизанском движении. Но среди духовенства больше, чем в любом другом сословии, оказалось предателей, сознательно - из личной и сословной корысти - переметнувшихся на сторону врага. Святейший Синод констатировал, что “две трети духовенства по могилевской епархии учинили присягу на верность врагу отечества”. Архиепископ Витебский и Могилевский Варлаам повелел тогда всей епархии величать “впредь... в благодарственных ко всевышнему молебствиях вместо императора Александра французского императора и италийского короля великого Наполеона”. Могилевская епархия не была исключением. В Смоленске духовные отцы города встречали Наполеона с крестом в знак покорности, в Минске епископ служил торжественную обедню в честь завоевателя (курсив мой. - Ю.С.), а в Подолии и на Волыни священнослужители раздавали своим прихожанам листки с текстом “Отче наш”, где “вместо имени бога было вставлено имя императора французов”. Такое отступничество тысяч пастырей от “веры, царя и отечества” рождало, по отзывам современников, “недоверчивость к законному правительству и к армии российской, заставляло слабых людей думать, что Россия пропала”. Тем самым церковь в Отечественной войне 1812 г. весьма скомпрометировала себя перед Россией. Хвалебные же труды дореволюционных историков о заслугах ее перед отечеством в 1812 г. необъективны»1.
Эти слова давно вызывали справедливую критику специалистов. Например, исследовавшая историю Русской Православной Церкви Л.В. Мельникова еще в 2002 г. писала: «Н.А. Троицкий в монографии “1812. Великий год России”, перечислив через запятую присягу Наполеону архиепископа Могилевского Варлаама (который действительно был православным) и богослужения, проведенные в честь завоевателя в Минске (как показывают документы, на которые ссылается автор, богослужения эти проходили в католических костелах), сделал обобщенный вывод, касающийся Церкви в целом (не только западных губерний, но и всей страны), заявив, что в 1812 г. она «скомпрометировала себя перед Россией». […]
Поступок Варлаама (Шишацкого) в истории Русской Православной Церкви был настолько исключительным, что на протяжении столетия “Могилевская церковная смута” привлекала внимание многочисленных исследователей, которые пытались объяснить причины поведения архиепископа Варлаама»2. Рецензируя второе издание книги Н.А. Троицкого (2007), в котором процитированный пассаж остался без изменений3, А.И. Попов заметил: «…Среди духовенства нашлось более всего предателей (интересно узнать, кто и когда доказал это последнее утверждение?)»4. Попробуем и мы рассмотреть те конкретные случаи «измены духовенства», которые упоминаются в книге. Итак, со ссылкой на 3-й том изданных под редакцией К.А. Военского «Актов, документов и материалов для политической и бытовой истории 1812 г.» (1912), Н.А. Троицкий писал, что «в Подолии и на Волыни священнослужители раздавали своим прихожанам листки с текстом “Отче наш”, где “вместо имени бога было вставлено имя императора французов”». При этом зачисляет пропагандистов именно в православные священнослужители.
А что же говорится об этом у самого Военского? Да вот что: «…Русские подданные, из польской шляхты, не стесняясь, вступали в ряды войска, комплектуемого по приказу Наполеона Герцогством Варшавским, а в Подолии и Волыни раздавались листки с текстом “Отче Наш”, в котором вместо имени Бога было вставлено имя Императора французов»5. По смыслу цитаты видно, что листовки с искаженной молитвой распространяли не русские православные священнослужители, а польские шляхтичи. И здесь нет уже ничего странного, поскольку польская шляхта и позже боготворила Наполеона, с именем которого связывала первый опыт возрождения (после разделов Польши) национального польского государства в виде как раз Варшавского герцогства. Например, мистик Андрей Товянский (1799-1878), создавший в 1841 г. собственную секту, проповедовал: «Христос искупил род человеческий. Он - первый Мессия; за ним идут другие деятели - великие херувимы. Наполеон - предпоследний в этой святой колонне». В обязанность последователям Товянского вменялось даже паломничество на поле сражения в Ватерлоо6. Примкнувший к секте Товянского великий польский поэт Адам Мицкевич писал в книге 11-й своего «Пана Тадеуша», которая так и называется - «Год 1812»:
О незабвенный год, ты памятен для края!
Ты для народа был порою урожая,
Войной - для воинов, для песни - вдохновеньем,
И старцы о тебе толкуют с умиленьем.
…………………………………………………
Война! и юноши тотчас же рвутся в битвы,
А женщины творят с надеждою молитвы,
И повторяют все с восторгом умилённым:
«С Наполеоном Бог и мы с Наполеоном!»7
Теперь о минском епископе, служившем «торжественную обедню в честь завоевателя». Православный минский архиепископ Серафим Глаголевский покинул свой кафедральный город перед полуночью 24 июня 1812 г. Утром 24 июня минский гражданский губернатор П.М. Добринский известил архиепископа Серафима через полицмейстера, «что в виду приближения к Минску неприятельской армии решено очистить город и поспешить «скорейшим выездом для спасения себя от рук неприятеля»». Как рассказывает историограф Минской архиепископии С.Г. Рункевич: «Преосвященный собрал церковную и все казенные, бывшие в его ведении, суммы, серебряные вещи своей домовой церкви, три больших серебряных подсвечника из Екатерининской церкви, пожалованные в нее Императрицей Екатериною, “лучшие вещи” из архиерейской и монастырской ризниц, и в 11 часов ночи этого же дня покинул Минск, направляясь в Смоленск, “яко безопаснейшее место”, куда преосвященный и прибыл 2 июля…»8
Но вскоре Смоленск также попал в зону боевых действий - и 11 августа архиепископ Серафим приехал в Брянский Свенский Успенский монастырь, далее в Орел и, наконец, в Севск9. Французы маршала Даву заняли Минск уже 25 июня и их торжественно встретили, опять-таки, местные поляки. Как пишет современный белорусский автор: «28 июня было назначено торжественное богослужение в костеле по поводу успехов французских войск и освобождения Минска от русского владычества, после этого богослужения Даву произвел смотр войскам»10.
Читать статью на сайте Российское Общество интеллектуальной истории.