ВКУСНАЯ ЖИЗНЬ
фотография из архива Павла Стержанова
Павел СТЕРЖАНОВ
Вкусная жизнь
Я не люблю манную кашу. Ни кушать, ни смотреть на нее. Манка всегда казалась мне пустой, какой-то незаконченной, лишенной всякого смысла - бесполезный продукт питания. Хотя мама говорила, что в детстве я ее временами употреблял. Правда, без всякого удовольствия: как только доставал из манных недр последнюю замаскированную ягоду клубники или вишню - тут же отставлял тарелку подальше и принимался за компот. Десерт в нашей семье не подавали. Ну, компот, так компот.
Сладости же обычно я ел не дома: в гостях, разыскивая на кухне банку с чаем, иногда натыкался на пакет с карамельками. Положить его обратно в сервант для меня было испытанием: куда проще принести вкусности к другу в комнату и попросить разрешения угоститься. Чай без сахара, но с конфетами тотчас становился сладким, иногда переслащенным - если в охапке карамелей я находил шоколадные или грильяжные конфеты. Их, естественно, брал несколько - остальных по одной. Ритуал поедания был предельно простой: сначала по одной разворачивал, аккуратно разглаживая и складывая фантики в карман брюк, потом с каждой сгрызал шоколад и орехи, оставляя начинку на десерт. За конфетные потроха принимался уже без удовольствия: чай допит, липкие руки, черный от шоколада рот… Наелся.
Конечно, я не всегда злоупотреблял щедростью друзей. Иногда покупал сладости в ларьке на остановке. Денег, которые родители давали на школьную столовую, обычно хватало штук на десять импортных жевательных конфет с комиксами про любовь на фантиках и несколько леденцов. А сладостей, в свою очередь, хватало тютелька в тютельку до школьного порога. Там, к моему стыду, приходилось строить глазки одноклассницам, чтобы не скучать на уроках, а уплетать вкусности, выпрошенные за перемену. Не всегда, конечно, те, которых хотелось. Но хотя я и привередливый, никогда не отказывался от того, что предлагают. Сидя за партой или отвечая у доски, я думал, что учительствование - это профессия-мечта. Никому не дарили столько конфет и шоколадных плиток, сколько нашим преподавателям. Иногда они распаковывали очередную заветную коробку и делились с классом - выходило по полконфеты на человека. И я, наслаждаясь сладко-жгучим вкусом шоколадного ликера, представлял, сколько еще конфет таится в ящике учительского стола.
Когда учился в первую смену и приходил домой раньше, чем возвращалась с работы мама, частенько собственноручно изготавливал конфеты. Брал полкило сахара, высыпал в глубокую обшарпанную жестяную кастрюлю, разбавлял водой и грел на газу до тех пор, пока бурлящая сладкая масса не становилась буро-коричневой. Кухня заполнялась едким жженым запахом-туманом, аж глаза начинали слезиться: я открывал все окна и, размахивая полотенцем-пропеллером, выпроваживал дым на улицу. Правда, не смотря на мои старания по заметанию следов сладких кулинарных экспериментов, острое и родительское чутье каждый раз что-то да вынюхивало. Пока же мамы с папой не было дома, я вовсю хозяйничал на кухне: представлял себя кузнецом, который из горячего расплава сотворяет произведения искусства - растопленный сахар старался выливать на тарелку маленькими каплями-порциями, чтобы «конфеты» принимали форму копеек и их было удобно класть в рот жменями. Приготовить коричневые монетки несложно, а вот отделить от тарелок… В ход шли все подручные острые предметы: от кухонного ножа до набора сверл. Мама часто срывалась на отца: говорила, что он ни на что не способен - даже ножи заточить…
Если была суббота и не лил дождь, наша семья отправлялась на дачу. Домик находился, как и полагается, за городом. У отца были водительские права и гараж, но машины не было. Приходилось ехать на автобусе. С пересадками. Я ненавидел летние субботы. Нужно подняться с самого утра и сонным собираться в дорогу. По три раза переодеваться: маме не нравилось, как я вырядился: «Мы едем не на маскарад, а на дачу». А мне казалось, очень даже на маскарад: четыре клоуна - папа, мама, брат и я - в потертых штанах, резиновых сапогах и панамах, с огромными пустыми ведрами и корзинами ожидали на остановке единственный иногородний автобус. Час, а то и больше давились в душном салоне «Икаруса». На ноги постоянно наступали пьяницы, каждый раз извиняясь, а полные бабки не давали нормально посидеть: если и успел занять место, приходилось почти сразу сползать с нагретого кожаного кресла, ибо жалостливому кряхтению и постаныванию женщин не было конца. Признаться, и спертый салонный воздух с резким запахом пота не сильно радовал. И не смотря на то, что мы с братом еще как-то поднимали себе и пассажирам настроение, чавкая мамиными бутербродами, играя в города, рассказывая бородатые анекдоты и ожесточенно споря, почему резиновая гармошка не рвется на поворотах, а тянет за собой пол-автобуса, каждую субботу лета я ждал, что пойдет дождь.
Бывало, на дачу мы ехали только с отцом. Вдвоем. Это было блаженство. Автобусы заменялись маршрутками: папа давал мне деньги, я сам платил за проезд и сам просил водителя остановиться, чтобы мы вышли. На вокзале мы покупали мороженное - каждый раз то, которое мне нравится, а не которое подешевле, какое-нибудь печенье или пирожки с повидлом и двухлитровый бутыль разливного кваса. Боясь затеряться в толпе у бочки освежающего напитка, я крепко держался за папину большую руку своими двумя маленькими. Мы выпивали квас и снова становились в очередь. Все вокруг казалось прекрасным.
Наш домик находился в километре от остановки. Если мы не спешили, обязательно заходили к папиным родителям, которые все лето проводили за городом. Пока взрослые обсуждали дачные проблемы: где-что-как лучше посадить и построить - я забирался на яблоню или сливу - вишня, к сожалению, росла лишь у соседей - и объедал деревья… Или бабушку с дедушкой. Папины родители ничего для меня не жалели, постоянно говорили, что я очень худенький и должен больше кушать, и вообще не понимали, откуда у меня силы для занятий спортивным подводным плаваньем. А я, в свою очередь, не понимал их: как после пирогов, заварных пирожных и печенья со сгущенкой вместить в себя еще и бабушкины супы, котлеты и хлеб с маслом?..
Сидя на очередном плодовом дереве, я мечтал попасть в самое интересное и недоступное место на даче бабушки и дедушки - на чердак. К нему приставлена огромная железная лестница, по которой мне разрешили подняться всего раз. Чердак казался таким высоким, что я думал: буду забираться неделю, а то и больше. Спускаться же я не хотел, точнее, боялся упасть и разбиться, и сказал: остаюсь здесь жить. Чтобы вернуть меня на землю, бабушка начала имитировать сердечный приступ, а дедушка предложил всем отойти от лестницы и не создавать панику: мол, захочет - слезет, нет -так нет. Спас меня отец: поднялся наверх, я ухватился руками за его шею и мы вместе спустились.
На злополучном чердаке среди пыли и хлама я отыскал каску с кожаным ремешком. Бабушка сказала, что это дедушкин мотоциклетный шлем. А сам мотоцикл давно продали, когда отдавали дочь замуж. Мне очень хотелось заполучить на день рождения эту потертую лакированную каску, пахнущую табаком и бензином, и где-то полчаса я клянчил, чтобы мне ее подарили. В мотоциклетном шлеме я чувствовал себя супергероем из комиксов и даже не боялся ездить на дедушкином велосипеде, до педалей которого с трудом доставал ногами.
Выпросив у отца ключи от дачи и оказавшись первым у садовой калитки, быстро собрал в каску несколько ягод клубники и сам открыл железную дверь домика. Со сладким вкусом во рту, причмокивая от удовольствия и доставая языком мелкие семечки из зубных дырок, я накрылся с головой одеялом и начал громко храпеть, притворяясь спящим -чтобы не работать. Из своего укрытия я слышал, как папа старательно вытирает от земли ботинки в прихожей, видел через оставленную щелочку, как он входит в комнату и выкладывает на стол лакомства. Пряники, конфеты, пирожные… Вооружась лопатой, папа ушел в огород - я тут же скинул одеяло и принялся развязывать зубами узлы на пакетах - наелся, надел перчатки и в каске выбежал на помощь папе. Мне очень хотелось быть полезным, и я клятвенно обещал себе, что не пропущу ни одного сорняка при прополке. Облагораживал я, в основном, кусты клубники.
Мне было два года, когда родители переехали из общежития в малосемейку - однокомнатную квартиру, которую выдали отцу от строительного управления. Родился брат, и комнатенку разделили стеной из гипса - большая часть досталась взрослым. В получившейся проходной я спал рядом с кроваткой для брата. А когда он подрос, в комнатушке появилась двухъярусная кровать. Мы постоянно ссорились: каждый хотел занять место на втором этаже, хотя спальные места не отличались: на досках -обыкновенные тонкие матрасы и перьевые подушки. Когда мне не спалось, я с нетерпением ждал, когда уснет вся семья и доставал из тайной дырке в матрасе фантики и наклейки от конфет и жвачек. Сжимая артефакты в ладошке, закрывал глаза и мечтал, чтобы скорей наступил новый день.
Я верил, что он обязательно будет лучше предыдущего.
В наших скромных апартаментах была кладовка, ключ от которой водился только у меня. Он никогда не терялся: висел вместе с крестиком на капроновой веревочке, обвязанной вокруг шеи. После детского сада я частенько отворял им дверь чулана и запирался изнутри. Представлял, что кладовка - мой личный кабинет, и папин стол и стул - тоже моя собственность. Объявляя себя генералом и сидя на корточках на холодном полу, из разноцветных кубиков сооружал цитадели и гарнизоны для будущих солдатских баталий. Летали самолеты, стреляли пушки, плавали корабли. В кровавых побоищах никто не умирал, лишь предатели попадали в плен. А когда мне надоедало играть, наступало двухстороннее перемирие - я садился за стол, и выстраивал на нем самых храбрых воинов. Мы вместе осваивали виртуальный мир. Интернета тогда не было - довольствовались играми, записанными на магнитных дискетах. У моих друзей были только приставки, а у меня уже - личный персональный компьютер: отец, хоть и не стал студентом радиотехнического, собрал по тем порам современную вычислительную машину «Спектриум». Достойно программировать я так и не начал, зато научился печатать всеми пальцами рук.
Иногда в кладовке взрывались закатанные банки - я тут же срывался со стула и доносил об этом маме, которая почти всегда гремела кастрюлями на кухне. Потом залазил на стол - только так я мог дотянуться до полок, которые висели у самого потолка кладовки, и поочередно надавливал пальцами на крышки. Банки с набухшими и некрепко держащимися макушками тотчас же передавал маме. Чаще всего портились закатанные кабачки, томаты и огурцы. А варенья и компоты почти никогда - их просто не оставалось после моих ежедневных посиделок в кладовке, что очень расстраивало маму зимой и перед праздниками. Хотя в экстренных ситуациях у родителей всегда отыскивалась банка-другая. Где находился мамин тайник, для меня так и осталось загадкой.
Но все-таки на дни рождения и новый год хотелось не каждодневного компота, а какого-нибудь особенного напитка. Им вполне мог бы стать магазинный сок, но нашей семье он был не по карману: родители и так откладывали ползарплаты на приватизацию малосемейки. Уже не помню при каких обстоятельствах я узнал чудо-рецепт лимонада, и заверяю: он не только съедобный, но и очень вкусный. В массу из мелкопротертых замороженных апельсинов (2шт.) добавляют полстакана-стакан сахара и чайную ложку лимонной кислоты. Разбавляют литром воды. Настаивают полученную смесь 2 часа в холодильнике. И добавляют еще два литра воды.
Этот рецепт лимонада вряд ли войдет в поваренную книжку. Другое дело - те вкусности, которые готовила мамина мама, моя любимая бабушка. Когда я учился в первом классе, родители выменяли малосемейку на двухкомнатную квартиру, и мы стали жить через дорогу от бабушкиного дома.
Бабушка торговала на рынке жареными семечками, и я часто заходил к ней перед школой, чтобы повидаться и заодно набить карманы семечками. Она всегда была рада меня видеть, в отличие от ее соседок по бизнесу, то и дело жаловавшихся на «воробьев» - так они называли мальчишек, которые шастали вдоль рядов, пробовали семечки, но не покупали. Почему-то обзывали и меня, но я не обижался. Мне было приятно в очередной раз услышать: «Нина, вон твой воробушек летит» - «Бабушка, а почему воробушек?» - «Потому что красивый».
Веселый я летел в школу, а после учебы - к бабушке домой, которая к этому времени успевала распродать жаренные семечки. Обедали мы обычно блинами с вареньем. На блинах я рисовал вареньем глаза, улыбку - получались желтые солнышки, их скручивал в трубочки и откусывал поочередно с каждого конца, запивая чаем из сбора дачных трав. Вытирал намасленные руки о спину недовольного кота и рассказывал смешные случаи из школьной жизни. После обеда мы играли в шашки, домино, карты, лото, делали уроки или учили какое-нибудь стихотворение: выбирали отрывок из сборников поэзии, которых предостаточно стояло на книжных полках. Бабушка надевала большие очки с толстыми стеклами и читала стихи, которые знала наизусть, а я с выражением повторял. Иногда садился поближе, чтобы видеть буквы и самому читать вслух. Со вкусом бабушки было сложно спорить: редкие черно-белые картинки и мелкий шрифт меня впечатляли.
Бабушка поддерживала меня во всем: болела на соревнованиях в бассейне, водила в секцию карате, никогда не пропускала школьных вечеров-праздников с моим участием. Ей даже нравилось моя игра в школьном оркестре на бас-балалайке, до струн которой я с трудом дотягивался, стоя на стуле, и через ноту фальшивил. А когда я болел, бабушка единственная потакала детским капризам и приносила из магазина фрукты, ставила горячие банки на спину в шахматном порядке - потому что внуку нравилось представлять себя божьей коровкой. Она водила меня по магазинам и учила разбираться в ценах: объясняла, почему лучше брать бананы на рынке, а хлеб - в булочной. Заботилась, чтобы я всегда тепло и красиво одевался, вязала на зиму шерстяные носки из разноцветных ниток. Часто мы рассматривали черно-белые фотографии на пожелтевших страницах старого альбома, и я просил бабушку рассказать про девичьи годы. Она вспоминала свои длинные черные косы, первую любовь, жизнь в землянке во время войны, домик на хуторе… Мы вместе улыбались ее воспоминаниям и вместе переживали. Я со всей силы обнимал бабушку и целовал в щеку, и она целовала меня в ответ.
Ни одна альбомная фотокарточка не могла сравниться с портретом моего дедушки, который висел в углу комнаты рядом с иконами. Бабушка часто рассказывала о своем муже: добрый, честный, надежный и сильный. И часто сравнивала меня с ним, говорила, что внешне мы очень похожи. Он прожил мало. Много работал и много курил, умер от рака легких, так и не спев мне ни разу колыбельную. Дедушка был единственным мужчиной моей бабушки. Бабушкин мужчина. Иногда мне кажется, если бы он был жив - в школьном актовом зале на вручении мне аттестата бабушка, скорее всего, не была бы единственным родственником. Он бы тоже гордился мной. Хотя, я надеюсь, он гордится мной и сейчас. Когда мне сложно и трудно, я представляю тот портрет дедушки возле святых образов, и верю, что он мне помогает.
В секцию плаванья я пришел с опозданием - дети уже выбрались из лягушатника и вовсю плескались наравне со взрослыми в бассейне: мне нужно было учиться держаться на воде самостоятельно. Каждый день, стоя под горячим душем и натягивая на волосы резиновую шапочку, я мечтал только о том, чтобы скорее закончилась тренировка: стыдился, что девчонки плавают лучше меня. Я же не плыл, а болтыхал ногами на месте, держась руками за канаты, и набирал полный рот воды. Я дал себе обещание научиться плавать не хуже других. И научился: мне даже предлагали перейти из школы с иностранным уклоном в спортивную, но родители не разрешили. Так что спортсменом я не стал.
В четырнадцать лет увлекся компьютерными играми. В местном клубе мальчишки состязались между собой в виртуальном пространстве, а по выходным устраивали соревнования. Я пробовал себя в стратегиях, но никого не мог победить: даже малолетки с легкостью обставляли меня. Надо мной смеялись - я нервничал и ругался. Жертвуя учебой в школе, проводил все время в компьютерном клубе - иногда оставался вместе с фанатиками на вечерние сеансы, незаметно переходившие в утренние. Чтобы не заснуть на клавиатуре, напивался крепким кофе без сахара, питался, в основном, лапшой быстрого приготовления и пирожками с повидлом. В полутьме светились лишь мониторы, плотной стеной стоял сигаретный дым, из рук в руки передавались пепельницы из донышек пластиковых бутылок, а вместо нормальных человеческих слов звучала ругань. Постепенно я научился управлять армией и начал выигрывать: стал сначала лучшим в местном клубе, потом в городе и ездил на соревнования в столицу. Родители были против моего увлечения, говорили, что я попал в секту. А я никак не мог растолковать отцу, кто такой киберспорсмен, который зарабатывает деньги играми почти так же, как он зарабатывает гроши своими инженерными делами - различие лишь в виде деятельности. Сдуру пообещал: не займу на республиканском турнире призовое место - кину дурное. Мне было пятнадцать, и я стал четвертым. В клуб я, конечно, и после заходил, но больше не играл.
Виртуальная жизнь резко сменилась уличной. Большинство дворовых ребят моего возраста вовсю пили в подъездах, зажимаясь с девочками на лестничных площадках и покуривая легкие наркотики. Я же занимался физкультурой. Насмотрелся фильмов про ниндзя и профессиональных гимнастов и начал преодолевать живые и искусственные препятствия: залазил на макушки деревьев и прыгал с них, делал сальто с гаражей и невысоких крыш, карабкался по отвесным стенам и карнизам. Нередко тренировка заканчивалась на первом акробатическом элементе - с ссадинами и разбитыми коленями-локтями-лицом возвращался домой, закрывался в ванной и обмазывался зеленкой. Пыль и грязь приносил в квартиру не на спортивном костюме и кедах, а на новых джинсах и ставших черными белых кроссовках. На крыше администрации частного офиса организовал штаб-квартиру и часто «зависал» на ней с друзьями-акробатами. За бутылочкой пива мы рассуждали, как устроен мир и что такое любовь. Хотя больше дурачились, хвастаясь своими сомнительными спортивными достижениями и играя в догонялки: я любил прятаться на парапете у самого края крыши, куда большинство ребят боялись лезть. Однажды пошел дождь и, не рассчитав прыжок, я поскользнулся и чуть не свалился на асфальт с девятого этажа. Меня спас приятель, схватив за ногу. Падая, я ничего не успел увидеть: ни лиц родственников, ни свет в конце туннеля, но за несколько секунд понял, как плохо умирать молодым.
В школе, влюбленный в одноклассницу, начал писать прозу. Заявить о своих чувствах напрямую я не осмеливался: не считал себя ни таким умным, как отличники, не таким богатым, как некоторые одноклассники. И особенно красивым - тоже. Поэтому писал маленькие рассказы, герои которых были похожи на меня и мою возлюбленную, и отправлял листочки в путешествие по классу. Когда произведения возвращались, я всегда улыбался: моя симпатия оставляла комментарии, типа «Паша, классно! Хочу еще!» - и я продолжал писать. Как-то под новый год мама принесла местную газету: в рубрике «Молодые авторы» опубликовали несколько моих рассказов. После праздников меня пригласили в редакцию, предложили стать внештатным автором и писать заметки из жизни подростков. Мне было шестнадцать, и за первый свой гонорар я купил красивую перьевую ручку и толстый блокнот…
…Как-то очень давно, сидя на заборе около нашего дачного домика и поедая немытую клубнику, мы с братом решили стать пиратами. Собрали заповедные сокровища: жуков, монеты, солдатиков - засунули их в жестяную банку и закопали в землю. Брат отсчитал шагами расстояние от колодца до тайника, а я начертил карту местности, чтобы, не дай бог, не забыть, где спрятаны наши ценности. Мы помним об этом до сих пор и часто улыбаемся, вспоминая детство. Оно было прекрасным и счастливым, пусть и не всегда таким, каким мы хотели. Вкус садовой клубники и бабушкиных блинов с улыбкой, студеного хмельного кваса и колодезной воды, тайно выкуренной сигареты и пива… Запах старых черно-белых фотографий и пожелтевших страниц библиотечных книг… Первые маленькие победы и горечь утрат, беззубая улыбка и слезы, разодранные колени и двойки в дневнике… Скрип новых кроссовок и школьный звонок… Мама гремит посудой на кухне…
… Бреюсь у зеркала: в полдень съемки сюжета для БТ. Щетины как таковой нет: за неделю усы отросли на пару миллиметров. А хочется быть взрослым, серьезным и важным…
Толчея в минской подземке и скрип чужой кровати на съемной квартире. Бессонные ночи с друзьями и пустая кредитка. Проходная БТ и мониторы в монтажной. Мамины смски и долгожданные письма. Документальное кино, недописанный диплом и неистовое желание быть нужным кому-то, кроме родителей.
Может быть, я становлюсь взрослым. Но все равно: садовая клубника - самая вкусная ягода на свете.
И никакой манной каши.
фотография из архива Павла Стержанова