Сердце.
Сердце не выключить, оно только громче напоминает о том, чтоя здесь, как рёв самолёта при взлёте.
Оно ускоряется, не давая спуску, не давая отдыха для уставшего разума.
Нет, я всё ещё здесь, я задыхаюсь, ловлю жалость неприкрытым грязным ртом, заставляя себя дышать этим дерьмом.
Но самое отвратительное, что я думаю о смысле. Смысле, испещренном вопросами, кажущимися такими предсказуемыми и неинтересными, что люди этому предпочтут разговор о звезде, сидевшей на героине и скончавшейся от передоза.
Смысл появляется в контексте. Смысл появляется в цели.Теория относительности терпит поражение и доказывает сама себя. Что я есть, кто я есть.
Может быть тонкая субстанция мыслей и дел? Да кому к чёрту нужны эти мысли и дела? Лишь парочке транзитных поездов, уносящих аромат моих волос, теряя его по дороге к дому.
Я не сдаюсь, я просто хочу внезапно закончиться. Я слышала уже слишком много, и дело не в опыте, дело только в личной переносимости чужих слов, затрагивающих сердце каждый раз, когда они норовят ранить тебя поглубже. Вот и всё.
Оно ускоряется, не давая спуску, не давая отдыха для уставшего разума.
Нет, я всё ещё здесь, я задыхаюсь, ловлю жалость неприкрытым грязным ртом, заставляя себя дышать этим дерьмом.
Но самое отвратительное, что я думаю о смысле. Смысле, испещренном вопросами, кажущимися такими предсказуемыми и неинтересными, что люди этому предпочтут разговор о звезде, сидевшей на героине и скончавшейся от передоза.
Смысл появляется в контексте. Смысл появляется в цели.Теория относительности терпит поражение и доказывает сама себя. Что я есть, кто я есть.
Может быть тонкая субстанция мыслей и дел? Да кому к чёрту нужны эти мысли и дела? Лишь парочке транзитных поездов, уносящих аромат моих волос, теряя его по дороге к дому.
Я не сдаюсь, я просто хочу внезапно закончиться. Я слышала уже слишком много, и дело не в опыте, дело только в личной переносимости чужих слов, затрагивающих сердце каждый раз, когда они норовят ранить тебя поглубже. Вот и всё.