Поэтом можешь ты не быть
Спортсменка, комсомолка, дипломатка, мастер практической и теоретической стрельбы и гроза Госдепа Мария Захарова порадовала нас новой гранью своего таланта. А именно - балладой погибшим в Сирии. Вот зачем, скажите, они это делают? Тут вроде и тема такая, что стебаться язык не поворачивается, но и мимо таких вот пассажей:
Помянем стоя все,
Склонившись над травой.
Они ушли там, где
Свет прячется за мглой.
Протянем руки к тем,
Глаза чьи слез полны,
Чей дом осиротел
От ужаса Беды.
проходишь как мимо тещиного дома.
Конечно, г-же Захаровой еще расти и расти до своего шефа, который не в пример более складно писал про то, как Примаков совершал за ходкой ходку (челночная дипломатия, ага) и добрела, кушая пельмени, cуровая Олбрайт Мадлен.
Но речь не об этих атташе от поэзии, а о настоящем мэтре высокого штиля Алексее Улюкаеве. Который своим творчеством доказывает, что талантливый человек талантлив во всем - и в финансах, и в романсах. Он, насколько мне известно, дважды (в 2011-м, когда занимал пост первого зампреда Центробанка, и в 2015-м, будучи главой Минэкономразвития) публиковался в литературном журнале «Знамя». Но, вопреки названию журнала, это были не ура-патриотические «взвейтесь да развейтесь», а почти некрасовские думы об Отчизне и судьбах ее многострадального народа, который беспрестанно обкрадывают денежные воротилы и чинуши.
Ну и дела. Ну и дел-то потом начудесили.
Позаводили. Открыли. Да с шуткой, да с песнями.
Раскорчевали - да сами себя поимели.
Вот так с шуткой, песней и коррупционной составляющей проходили банковские реформы. И банковские корпоративы, на которых отдыхал от трудов праведных и сам Улюкаев:
Какие мне куплеты насвистели,
Какие мне балеты танцевали,
Какие мне минеты предлагали.
Как мы знаем, с балеринами… эммм… танцевали еще члены императорской фамилии. Главное, чтобы по всем каналам снова не стали показывать балет «Лебединое озеро». Но, к чести Улюкаева отметим, что разгул плоти он компенсирует духовной епитимьей:
Поскольку в плотской жизни я начальник,
В духовной полагается аскеза.
Однако держать ответ перед Высшим Судией топ-менеджер Центробанка не торопится, ибо
До бога далеко. Начальство близко.
Как говорится, свое начальство ближе к телу. Но тяжелые мысли после балетов все же одолевают:
Такая маета приходит к ночи,
Такая ломкая - соломкой - ломота.
Лежишь и думаешь: не очень всё, не очень
Безусловно, отрадно видеть этот, так сказать, сдержанный пессимизм, у тех, кто отвечает за нашу финансовую систему. Отрадно хотя бы потому, что это многое объясняет. И невольно согласишься с добрым советом, который Улюкаев дает своему отпрыску:
Езжай, мой сын, езжай отсель
Правильно - в деревню, к тетке, в глушь, в Женеву. Или не отпрыску, а соседу по Рублево-Успенскому шоссе:
Эх, dolce vita. Сладко, Витя? Что ж, Витёк,
Смотри: родное пепелище.
Отсюда попросту убёг
Любой кто не хотел быть нищим,
Рванул отсюда со всех ног.
И такой тон еще больше настраивает на позитивный лад, хочется верить, что жизнь налаживается. Хотя бы у чиновников. Тем более что завершение у данного эпического опуса - штука посильнее «Фауста» Гете:
А разогнали жизнь впустую,
Мою мелодию простую.
Ты, видно, Витя не вполне…
Ах, бес, мне скучно, скучно мне!
А для разгона скуки Улюкаев, помимо прикладной демонологии, занимается чтением (судя по первой строчке) другого классика, гиганта мысли и отца русской хронократии Кургиняна:
Меняю первородство на чечевичную похлёбку
И бабу, у которой я не первый.
Требования к похлёбке: едкая, к бабе - ёбкая
И желательно не полная стерва
С подлинным верно.
Как видно, с балеринами не очень задается, а во второй части марлезонского балета оральный секс и вовсе уже никто не предлагает. Кризис-с. Здесь уже все гораздо жестче, а игра идет по-крупному:
Играешь на разрыв аорты,
Потом аорту разрываешь.
В большой политике аортой не щелкай. Правда, всей этой игре грош цена:
Если игра эта стоит свеч,
То только лишь геморройных.
Кстати о грошах.
К гадалке не ходи - ходи к меняле:
Смени своё прозренье на везенье,
Пусть повезёт, по крайности, с рублями
Слушайте министра экономического развития - он плохого не подскажет. Не к гадалке, а к меняле. Вот еще совет в том же духе:
Поживи в глухой провинции у моря,
Отдохни от цареградских интриганов.
Ох уж эти цареградские интриганы, все наши рубли к гадалкам поотносили. Если говорить о дальней дороге (пока без казенного дома), с эмиграцией, которую Улюкаев рекомендовал ранее, теперь не все так гладко, потому что
В Европе холодно, в Швейцарии труба.
У нас же так и вовсе
Страна большая, только глянешь мельком -
И в ступор.
Где уж тут экономику развивать. Искра надежды еще есть, она таится в жизнелюбии Алексея Валентиновича:
Но отчего же так хочется жить,
Хоть и нелепо всё это?
Правда, боюсь, из этой искры возгорится не очистительное пламя, а пожар в сумасшедшем доме. И останется только апатия:
Баблу и злу внимаем равнодушно.
И вообще можно бесконечно смотреть на три вещи: на огонь, на воду и на то, как развивают российскую экономику. Что же касается непосредственно разжиганий, то
Жизнь прекрасна: площадь красна,
Утро ясно, вечер - нет.
А стихи огнеопасны:
Прячьте спички от поэтов!
А поэзию - от министров. Тем более что они вместо своих прямых обязанностей занимаются самобичеванием и самоуничижением:
Ты в поле. Ты один. Не воин,
А так - носитель аркебуз.
Ты уваженья не достоин,
Как мелкий чин и пятый туз,
И вдобавок не желают нести ответственность за происходящее:
Подобно щуке рыбе фиш
На мир осклабишься из невода
И снова безмятежно спишь:
Ответственности не последует.
Остается последний довод королей:
Знамёна подняты, в понтонах рубиконы,
И римляне дерутся за кусок,
И чрез пролив идут, идут колонны.
На запад? На восток?
Но в итоге мы вновь приходим к простой мысли: для геополитических зрелищ нужен финансовый хлеб. И когда главный хлебопек говорит:
Мне эти перлы не по средствам.
Мне скучно, бес.
то остается только один извечный вопрос: что делать, Фауст?
Помянем стоя все,
Склонившись над травой.
Они ушли там, где
Свет прячется за мглой.
Протянем руки к тем,
Глаза чьи слез полны,
Чей дом осиротел
От ужаса Беды.
проходишь как мимо тещиного дома.
Конечно, г-же Захаровой еще расти и расти до своего шефа, который не в пример более складно писал про то, как Примаков совершал за ходкой ходку (челночная дипломатия, ага) и добрела, кушая пельмени, cуровая Олбрайт Мадлен.
Но речь не об этих атташе от поэзии, а о настоящем мэтре высокого штиля Алексее Улюкаеве. Который своим творчеством доказывает, что талантливый человек талантлив во всем - и в финансах, и в романсах. Он, насколько мне известно, дважды (в 2011-м, когда занимал пост первого зампреда Центробанка, и в 2015-м, будучи главой Минэкономразвития) публиковался в литературном журнале «Знамя». Но, вопреки названию журнала, это были не ура-патриотические «взвейтесь да развейтесь», а почти некрасовские думы об Отчизне и судьбах ее многострадального народа, который беспрестанно обкрадывают денежные воротилы и чинуши.
Ну и дела. Ну и дел-то потом начудесили.
Позаводили. Открыли. Да с шуткой, да с песнями.
Раскорчевали - да сами себя поимели.
Вот так с шуткой, песней и коррупционной составляющей проходили банковские реформы. И банковские корпоративы, на которых отдыхал от трудов праведных и сам Улюкаев:
Какие мне куплеты насвистели,
Какие мне балеты танцевали,
Какие мне минеты предлагали.
Как мы знаем, с балеринами… эммм… танцевали еще члены императорской фамилии. Главное, чтобы по всем каналам снова не стали показывать балет «Лебединое озеро». Но, к чести Улюкаева отметим, что разгул плоти он компенсирует духовной епитимьей:
Поскольку в плотской жизни я начальник,
В духовной полагается аскеза.
Однако держать ответ перед Высшим Судией топ-менеджер Центробанка не торопится, ибо
До бога далеко. Начальство близко.
Как говорится, свое начальство ближе к телу. Но тяжелые мысли после балетов все же одолевают:
Такая маета приходит к ночи,
Такая ломкая - соломкой - ломота.
Лежишь и думаешь: не очень всё, не очень
Безусловно, отрадно видеть этот, так сказать, сдержанный пессимизм, у тех, кто отвечает за нашу финансовую систему. Отрадно хотя бы потому, что это многое объясняет. И невольно согласишься с добрым советом, который Улюкаев дает своему отпрыску:
Езжай, мой сын, езжай отсель
Правильно - в деревню, к тетке, в глушь, в Женеву. Или не отпрыску, а соседу по Рублево-Успенскому шоссе:
Эх, dolce vita. Сладко, Витя? Что ж, Витёк,
Смотри: родное пепелище.
Отсюда попросту убёг
Любой кто не хотел быть нищим,
Рванул отсюда со всех ног.
И такой тон еще больше настраивает на позитивный лад, хочется верить, что жизнь налаживается. Хотя бы у чиновников. Тем более что завершение у данного эпического опуса - штука посильнее «Фауста» Гете:
А разогнали жизнь впустую,
Мою мелодию простую.
Ты, видно, Витя не вполне…
Ах, бес, мне скучно, скучно мне!
А для разгона скуки Улюкаев, помимо прикладной демонологии, занимается чтением (судя по первой строчке) другого классика, гиганта мысли и отца русской хронократии Кургиняна:
Меняю первородство на чечевичную похлёбку
И бабу, у которой я не первый.
Требования к похлёбке: едкая, к бабе - ёбкая
И желательно не полная стерва
С подлинным верно.
Как видно, с балеринами не очень задается, а во второй части марлезонского балета оральный секс и вовсе уже никто не предлагает. Кризис-с. Здесь уже все гораздо жестче, а игра идет по-крупному:
Играешь на разрыв аорты,
Потом аорту разрываешь.
В большой политике аортой не щелкай. Правда, всей этой игре грош цена:
Если игра эта стоит свеч,
То только лишь геморройных.
Кстати о грошах.
К гадалке не ходи - ходи к меняле:
Смени своё прозренье на везенье,
Пусть повезёт, по крайности, с рублями
Слушайте министра экономического развития - он плохого не подскажет. Не к гадалке, а к меняле. Вот еще совет в том же духе:
Поживи в глухой провинции у моря,
Отдохни от цареградских интриганов.
Ох уж эти цареградские интриганы, все наши рубли к гадалкам поотносили. Если говорить о дальней дороге (пока без казенного дома), с эмиграцией, которую Улюкаев рекомендовал ранее, теперь не все так гладко, потому что
В Европе холодно, в Швейцарии труба.
У нас же так и вовсе
Страна большая, только глянешь мельком -
И в ступор.
Где уж тут экономику развивать. Искра надежды еще есть, она таится в жизнелюбии Алексея Валентиновича:
Но отчего же так хочется жить,
Хоть и нелепо всё это?
Правда, боюсь, из этой искры возгорится не очистительное пламя, а пожар в сумасшедшем доме. И останется только апатия:
Баблу и злу внимаем равнодушно.
И вообще можно бесконечно смотреть на три вещи: на огонь, на воду и на то, как развивают российскую экономику. Что же касается непосредственно разжиганий, то
Жизнь прекрасна: площадь красна,
Утро ясно, вечер - нет.
А стихи огнеопасны:
Прячьте спички от поэтов!
А поэзию - от министров. Тем более что они вместо своих прямых обязанностей занимаются самобичеванием и самоуничижением:
Ты в поле. Ты один. Не воин,
А так - носитель аркебуз.
Ты уваженья не достоин,
Как мелкий чин и пятый туз,
И вдобавок не желают нести ответственность за происходящее:
Подобно щуке рыбе фиш
На мир осклабишься из невода
И снова безмятежно спишь:
Ответственности не последует.
Остается последний довод королей:
Знамёна подняты, в понтонах рубиконы,
И римляне дерутся за кусок,
И чрез пролив идут, идут колонны.
На запад? На восток?
Но в итоге мы вновь приходим к простой мысли: для геополитических зрелищ нужен финансовый хлеб. И когда главный хлебопек говорит:
Мне эти перлы не по средствам.
Мне скучно, бес.
то остается только один извечный вопрос: что делать, Фауст?