Разгон без маски
Прочитал на одном из популярных ресурсов душераздирающую цитату из подзабытого перестроечного светоча и сооснователя «Мемориала» Льва Разгона. Этот чернушно-похабный высер из книги его лагерных мемуаров (чье название «Непридуманное» как бы дает ему индульгенцию на любые подтасовки и вранье) я приводить не буду. Но говорится в нем о том, как в его лагерь, начиная с 1942 года, стали привозить толпы подростков, которые бежали с военных производств, и эти дети потом были на зоне рабами и проститутками.
Похоже, это как раз тот случай, когда можно осуждать, не читая. Понятно, прямых свидетельств его лжи у меня нет, но для косвенной оценки правдивости Разгона давайте взглянем на его личность.
Родившись в старинной еврейской семье в белорусском местечке, он после революции вместе с семьей перебрался в Москву. Закончил историко-экономическое отделение Московского пединститута. Куда же пошел строить карьеру наш молодой педагог с познаниями в области истории и экономики? Правильно, в ОГПУ/НКВД.
Туда он, впрочем, пришел не сразу после института - по его окончании он только вступил в ВКП(б) и пошел работать в только что созданный Детиздат при ЦК ВЛКСМ. Однако непыльная работенка окололитературного бюрократа (он также успел поработать в Центральном бюро юных пионеров) не устраивала амбициозного еврейского провинциала, и он логично выбрал лучший социальный лифт того времени - кровавую гэбню.
Но и на этом он не остановился - ему удалось охомутать больную диабетом дочь высокопоставленного чекиста, да не кого-нибудь, а самого Глеба Бокого. Это был заслуженный революционер, земляк Сталина (но при этом этнический украинец) и комиссар госбезопасности 3-го ранга (аналог армейского генерал-лейтенанта). Когда-то Бокий был замом председателя Петроградской ЧК Моисея Урицкого, а после его убийства стал одним из руководителей красного террора.
В то время, когда Разгон стал зятем Бокого, последний возглавлял Специальный отдел НКВД, занимавшийся криптографией и криптоаналитикой, а благодаря Бокому, который сильно увлекался мистикой и оккультизмом превратился чуть ли не в советский аналог «Аненербе». Сюда-то и привел Разгона его замечательный тесть. По иронии судьбы, родство с Бокием стало для Разгона не только звездным, но и роковым часом.
В НКВД Лев Эммануилович Разгон (вообще-то его отца звали Мендель, оба брата благополучно были Менделевичами, и черт знает, зачем он взял новое отчество - то ли из благозвучности, то ли чтобы не сильно выпячивать свою еврейскость) проработал недолго, с 1933 по 1936 годы. После этого скоротечного периода шикарной околокремлевской жизни он ушел обратно в Детгиз - по-видимому, явственно запахло жареным. И очень вовремя: в 1937 году соорганизатор красного террора и автор идеи печально известного СЛОНа (Соловецкого лагеря особого назначения - жемчужины в короне ГУЛАГа) Глеб Бокий стал невинной жертвой сталинский репрессий.
Интересно, как впоследствии Лев Разгон с теплотой вспоминает о своем тесте: «Глеб Бокий принадлежал к совершенно другой генерации чекистов, нежели Ягода, Ежов, Берия... Это был человек, происходивший из старинной интеллигентной семьи, хорошего воспитания, большой любитель и знаток музыки». Правда, он тут же оговаривается, что не обеляет его, но тогда возникает вопрос: не мучила ли его совесть по поводу такого родственника? Очевидно, не мучила.
Сначала казалось, что Разгон после расстрела отца его жены отделался легким испугом - его всего лишь уволили, и он устроился секретарем в Московское общество друзей зеленых насаждений (экологический активист, ага). Более того, его даже как «жертву перегиба» (!) ненадолго вернули в Детгиз. Но все-таки и его намотало на маховик репрессий - из-за несдержанности на язык.
В 1938 году Разгон был арестован по доносу и получил пять лет исправительно-трудовых лагерей. В 1943 году, незадолго до выхода на свободу, ему увеличили срок за пораженческую агитацию, но ему удалось отвертеться: он подал жалобу, в которой написал, что «еврей не может агитировать за победу Германии» (!). И, самое парадоксальное, что ему поверили.
«Умение не замыкаться на себе, открытость людям, внимание к чужим судьбам - это отчасти помогло ему выжить в испытаниях его нелегкой судьбы», - писала редактор его книги «Непридуманное». Может, это, а, может, и то, что в лагере он был нормировщиком (ведал учетом выполненной зэками нормы) - это одна из самых козырных должностей, обеспечивающая сладкую по лагерным меркам жизнь.
Вот что пишет другой легендарный узник совести Варлам Шаламов: «За свою работу заключенные получают деньги - не много, несколько десятков рублей (для тех, кто превышает норму), но все же получают. Не выполняющий нормы не получает ничего. На эти десятки рублей работяга может купить в лагерной лавочке-ларьке хлеб, иногда масло - словом, как-то улучшить свое питание… На тех приисках, где работают блатари, получка эта бывает лишь фиктивной - блатари отнимают деньги, облагают работяг "налогом"… Впрочем, если этого не делают блатари, отчисления собираются в пользу бригадиров, нормировщиков, нарядчиков».
Таким образом, нормировщик имел возможность одновременно мухлевать с нормой в обмен на мзду и отбирать деньги у трудяг. Естественно, на такую работу было так просто не попасть. В этом смысле поражает умение интеллигенции занимать теплые местечки (Солженицын - так вообще чуть ли не все лагеря и тюрьмы провел в зэковских начальниках, это отдельная песня). Но вернемся к биографии Разгона.
Три года он прожил при лагере в бараке для вольнонаемных, после чего уехал в Ставрополь со второй женой, с которой познакомился на зоне. Первая умерла в лагерях. В Ставрополе он работал в методическом кабинете управления культпросветработы, а в 1950 году за антисоветскую агитацию был вновь осужден - на десять лет лагерей и пять лет поражения в правах. В 1955 году его амнистировали.
Такой вот портрет дедушки отечественного либерализма в естественной среде обитания. Прошу любить, жаловать, не рефлексировать и распространять.
Похоже, это как раз тот случай, когда можно осуждать, не читая. Понятно, прямых свидетельств его лжи у меня нет, но для косвенной оценки правдивости Разгона давайте взглянем на его личность.
Родившись в старинной еврейской семье в белорусском местечке, он после революции вместе с семьей перебрался в Москву. Закончил историко-экономическое отделение Московского пединститута. Куда же пошел строить карьеру наш молодой педагог с познаниями в области истории и экономики? Правильно, в ОГПУ/НКВД.
Туда он, впрочем, пришел не сразу после института - по его окончании он только вступил в ВКП(б) и пошел работать в только что созданный Детиздат при ЦК ВЛКСМ. Однако непыльная работенка окололитературного бюрократа (он также успел поработать в Центральном бюро юных пионеров) не устраивала амбициозного еврейского провинциала, и он логично выбрал лучший социальный лифт того времени - кровавую гэбню.
Но и на этом он не остановился - ему удалось охомутать больную диабетом дочь высокопоставленного чекиста, да не кого-нибудь, а самого Глеба Бокого. Это был заслуженный революционер, земляк Сталина (но при этом этнический украинец) и комиссар госбезопасности 3-го ранга (аналог армейского генерал-лейтенанта). Когда-то Бокий был замом председателя Петроградской ЧК Моисея Урицкого, а после его убийства стал одним из руководителей красного террора.
В то время, когда Разгон стал зятем Бокого, последний возглавлял Специальный отдел НКВД, занимавшийся криптографией и криптоаналитикой, а благодаря Бокому, который сильно увлекался мистикой и оккультизмом превратился чуть ли не в советский аналог «Аненербе». Сюда-то и привел Разгона его замечательный тесть. По иронии судьбы, родство с Бокием стало для Разгона не только звездным, но и роковым часом.
В НКВД Лев Эммануилович Разгон (вообще-то его отца звали Мендель, оба брата благополучно были Менделевичами, и черт знает, зачем он взял новое отчество - то ли из благозвучности, то ли чтобы не сильно выпячивать свою еврейскость) проработал недолго, с 1933 по 1936 годы. После этого скоротечного периода шикарной околокремлевской жизни он ушел обратно в Детгиз - по-видимому, явственно запахло жареным. И очень вовремя: в 1937 году соорганизатор красного террора и автор идеи печально известного СЛОНа (Соловецкого лагеря особого назначения - жемчужины в короне ГУЛАГа) Глеб Бокий стал невинной жертвой сталинский репрессий.
Интересно, как впоследствии Лев Разгон с теплотой вспоминает о своем тесте: «Глеб Бокий принадлежал к совершенно другой генерации чекистов, нежели Ягода, Ежов, Берия... Это был человек, происходивший из старинной интеллигентной семьи, хорошего воспитания, большой любитель и знаток музыки». Правда, он тут же оговаривается, что не обеляет его, но тогда возникает вопрос: не мучила ли его совесть по поводу такого родственника? Очевидно, не мучила.
Сначала казалось, что Разгон после расстрела отца его жены отделался легким испугом - его всего лишь уволили, и он устроился секретарем в Московское общество друзей зеленых насаждений (экологический активист, ага). Более того, его даже как «жертву перегиба» (!) ненадолго вернули в Детгиз. Но все-таки и его намотало на маховик репрессий - из-за несдержанности на язык.
В 1938 году Разгон был арестован по доносу и получил пять лет исправительно-трудовых лагерей. В 1943 году, незадолго до выхода на свободу, ему увеличили срок за пораженческую агитацию, но ему удалось отвертеться: он подал жалобу, в которой написал, что «еврей не может агитировать за победу Германии» (!). И, самое парадоксальное, что ему поверили.
«Умение не замыкаться на себе, открытость людям, внимание к чужим судьбам - это отчасти помогло ему выжить в испытаниях его нелегкой судьбы», - писала редактор его книги «Непридуманное». Может, это, а, может, и то, что в лагере он был нормировщиком (ведал учетом выполненной зэками нормы) - это одна из самых козырных должностей, обеспечивающая сладкую по лагерным меркам жизнь.
Вот что пишет другой легендарный узник совести Варлам Шаламов: «За свою работу заключенные получают деньги - не много, несколько десятков рублей (для тех, кто превышает норму), но все же получают. Не выполняющий нормы не получает ничего. На эти десятки рублей работяга может купить в лагерной лавочке-ларьке хлеб, иногда масло - словом, как-то улучшить свое питание… На тех приисках, где работают блатари, получка эта бывает лишь фиктивной - блатари отнимают деньги, облагают работяг "налогом"… Впрочем, если этого не делают блатари, отчисления собираются в пользу бригадиров, нормировщиков, нарядчиков».
Таким образом, нормировщик имел возможность одновременно мухлевать с нормой в обмен на мзду и отбирать деньги у трудяг. Естественно, на такую работу было так просто не попасть. В этом смысле поражает умение интеллигенции занимать теплые местечки (Солженицын - так вообще чуть ли не все лагеря и тюрьмы провел в зэковских начальниках, это отдельная песня). Но вернемся к биографии Разгона.
Три года он прожил при лагере в бараке для вольнонаемных, после чего уехал в Ставрополь со второй женой, с которой познакомился на зоне. Первая умерла в лагерях. В Ставрополе он работал в методическом кабинете управления культпросветработы, а в 1950 году за антисоветскую агитацию был вновь осужден - на десять лет лагерей и пять лет поражения в правах. В 1955 году его амнистировали.
Такой вот портрет дедушки отечественного либерализма в естественной среде обитания. Прошу любить, жаловать, не рефлексировать и распространять.