«Ромашковая гирлянда судьбы». "Короткий фильм об убийстве" Кшиштофа Кесьлёвского.
Экспозиция «Короткого фильма об убийстве» вызывает чувство, которое французский писатель Жорж Батай выразил труднопереводимым словом «angoisse». В философии экзистенциализма оно означает «тревога». Необъяснимая и непреодолимая, почти по-хичкоковски обострённая, тревога завладевает зрителем с первых же секунд фильма, а дохлая крыса на пару с повешенной кошкой (последняя пророчески символична!) тому помощники. Но в тоже время экранные образы в дуэте с закадровой музыкой примешивают к тревожному тремору состояние, которое русский язык выражал, выражает и будет выражать как «тоска зелёная». Здесь помощником оказывается не столько мрачный антураж, сколько зелёный цвет. Чаще всего работают лампы - они излучают пронизывающий повествование изумрудно-зелёный свет, словно объединяющий три истории, которым суждено столкнуться.
Молодой человек бродит по городу. Его зовут Яцек. Неприятный тип: то голубей спугнёт, то камушек с моста на проезжающую внизу машину бросит. Понятно сразу - парень вот-вот оступится, споткнётся о грабли судьбы или о грабли собственной никчёмной душонки. Он заходит в кино и спрашивает, интересный ли фильм. Получает отрицательный ответ от выщипывающей седые волосы билетёрши, выходит и направляется на площадь. По пути встречает рисующего портрет маленькой девочки уличного художника, с которым завязывает короткий диалог, призванный проиллюстрировать бесталанность Яцека (здесь интонационно незабываем ответ Яцека: «Древко? Древко - да»). Неизвестно, откуда он пришёл и куда он идёт. Зато явственно видно: тьма повсюду следует за ним. Тьма как предзнаменование беды. Вокруг Яцека сгущаются тучи - Кесьлёвский затемняет изображение по углам кадра, отчего кажется, будто эта тревожная чернота скоро зальёт весь экран, проглотит персонажей и схлестнёт их уже в другом - внеэкранном - мире. Есть ещё адвокат Пётр. Он не верит в систему правосудия и наказания, что подкрепляет словами: «Со времён Каина ни одно наказание не исправило мир и не избавило его от преступности». Пётр - воплощённая антитеза автора. Антитеза социальной действительности, перемалывающей кости слабых, потерянных, удручённых. Таких, как Яцек. Третий персонаж - таксист Вольдемар. Он даже и не персонаж, а скорее функция, связывающая преступника и защитника.
Три сюжетные линии мчатся к кульминационному столкновению, временами пересекаясь: Пётр то объедет на дороге Вольдемара, то в одном кафе с Яцеком окажется. Здесь действует тот, кого Набоков именовал Мак-Фатумом, - незримый логик бытия, коварствующий и неуловимый, чьи планы невозможно просчитать, но можно интуитивно ощутить. Это интуитивное ощущение даётся Кесьлёвским в как бы предварительных прикосновениях одной судьбы к другой. Тончайшая балансировка экспозиции на грани между жизнью и смертью (а чего же ещё?), однако, приводит к не совсем эффектной кульминации, а система выстраиваемых Кесьлёвским аргументов против жестокой социальной махины рушится из-за слабых драматических высказываний и однобокого характера главного героя, который, в общем-то, не вызывает ничего, кроме неприязни, когда неряшливо жует пирожное и запускает шоколадом в окно, а потом и вовсе поддаётся импульсу то ли врождённой, то ли приобретённой, а главное - бессмысленной, жестокости.
Но последующие взаимоотношения преступника и адвоката возвращают «Короткий фильм об убийстве» в прежнее русло. Яцек и Пётр взаимодействуют не только на юридическом уровне, но ещё и на нравственном - преступление одного обрекает на нравственные муки другого. Когда приговоренный и обречённый ведут последний разговор, фильм начинает рассуждать на тему «а что бы было, если бы не…». Действительно, а что было бы, если бы та самая билетёрша сказала Яцеку, что фильм интересный? Что было бы, если бы он пошёл на сеанс? Пошёл бы он потом на стоянку? Встретил бы Вольдемара? Мак-Фатум, жестокий и бескомпромиссный, говорит, что не на стоянку, так куда-нибудь ещё; не Вольдемара, так кого-нибудь другого. Ибо судьбы имеют свойство пересекаться.