Про дурости мои.
Меня окружают психи. Они так и липнут ко мне, всеприемлющей, подходят то слева, то справа, то на улице, то в автобусе, то друг ошибаются номером и попадают ко мне. Или не ошибаются. Или не попадают.
Но чаще всё-таки прорываются через заслон напускной моей цивильности и обычности. И пугают.
Или я сама даю им повод, улыбнувшись вдруг полусочувственно, не бойся, мол, не обижу, я ж не как все, я ж тебя понимаю. Я приму и обойму, и поддержу, и утолю твои печали, буду подругой до гроба, женой декабриста, матерью партизана...
И они ведутся, и идут следом, и верят в меня.
А я уже не то что в них - в себя-то не верю, я кричу сквозь сомкнутые губы: уйди назад, я тебе ничем не помогу, моя рука тебя не выдержит, да и не подам я тебе её, прокажённый, чур меня, чур, дотронешься - заразишь, я стану такой, как ты, меня тоже будут пугаться. Да, я тебя боюсь. Я ошиблась, понимаешь - ошиблась! Я не божество и даже не мать Тереза, я бедная женщина, я глупая девочка, я имею право на ошибки...
И псих отшатывается, убегает, теряя веру, теряя крохи почвы под ногами.
А я вдруг успокаиваюсь, что всё позади, и больше я ни за кого не в ответе, и не надо казаться старше и мудрее, чем есть в наличии. Вдыхаю голубоватый воздух утра после дикой ночи. Осматриваюсь. Задумываюсь. Подбираю сгусток почвы из-под его ботинка. Потом иду по следу и нахожу немало интересных фактов. Он, может, и псих, зато поэт. Или художник. Или ещё какой ваятель...
Выходит, я не только ему навредила своей невыносливостью. Я ещё и человечество лишила какого-нибудь шедера, который никогда не будет создан. Который он мог бы сотворить, дай я ему ещё немножко времени и сил, позволь только укрепиться на том жалком островке суши, что подарило ему доверие живого человека...
Но чаще всё-таки прорываются через заслон напускной моей цивильности и обычности. И пугают.
Или я сама даю им повод, улыбнувшись вдруг полусочувственно, не бойся, мол, не обижу, я ж не как все, я ж тебя понимаю. Я приму и обойму, и поддержу, и утолю твои печали, буду подругой до гроба, женой декабриста, матерью партизана...
И они ведутся, и идут следом, и верят в меня.
А я уже не то что в них - в себя-то не верю, я кричу сквозь сомкнутые губы: уйди назад, я тебе ничем не помогу, моя рука тебя не выдержит, да и не подам я тебе её, прокажённый, чур меня, чур, дотронешься - заразишь, я стану такой, как ты, меня тоже будут пугаться. Да, я тебя боюсь. Я ошиблась, понимаешь - ошиблась! Я не божество и даже не мать Тереза, я бедная женщина, я глупая девочка, я имею право на ошибки...
И псих отшатывается, убегает, теряя веру, теряя крохи почвы под ногами.
А я вдруг успокаиваюсь, что всё позади, и больше я ни за кого не в ответе, и не надо казаться старше и мудрее, чем есть в наличии. Вдыхаю голубоватый воздух утра после дикой ночи. Осматриваюсь. Задумываюсь. Подбираю сгусток почвы из-под его ботинка. Потом иду по следу и нахожу немало интересных фактов. Он, может, и псих, зато поэт. Или художник. Или ещё какой ваятель...
Выходит, я не только ему навредила своей невыносливостью. Я ещё и человечество лишила какого-нибудь шедера, который никогда не будет создан. Который он мог бы сотворить, дай я ему ещё немножко времени и сил, позволь только укрепиться на том жалком островке суши, что подарило ему доверие живого человека...