Карамазовы и Франкл вытащат из петли.
В местных СМИ натыкаюсь иногда на сводки о суицидах и каждый раз, читая подробности произошедшего, становится грустно от того, что еще один человек сводит счеты с жизнью. Не хочу никого судить - вердикт и так уже вынесен. Но все-таки это огромная личная трагедия: страшный грех (для верущего) и потеря смысла продолжения жизни, от которой и страдают люди. Этот вопрос подробно исследовал Виктор Франкл, но читая "Братьев Карамазовых" я вдруг наткнулся на пример психологической терапии старца Зосимы, который,совпадал с аналогичным случаем из практики Франкла, один в один.
Вот сравните. Достоевский пишет в главе «Верующие бабы» о женщине, пришедшей за триста верст поделиться горем о умершем маленьком сыночке Никитушке.
«Сыночка жаль, батюшка, трехлеточек был, без трех только месяцев и три бы годика ему. По сыночку мучусь, отец, по сыночку. Последний сыночек оставался, четверо было у нас с Никитушкой, да не стоят у нас детушки, не стоят, желанный, не стоят. Трех первых схоронила я, не жалела я их очень-то, а этого последнего схоронила и забыть его не могу. Вот точно он тут предо мной стоит, не отходит. Душу мне иссушил. Посмотрю на его бельишечко, на рубашоночку аль на сапожки и взвою. Разложу что после него осталось, всякую вещь его, смотрю и вою. Говорю Никитушке, мужу-то моему: отпусти ты меня, хозяин, на богомолье сходить. <...> И не глядела бы я теперь на свой дом и на свое добро, и не видала б я ничего вовсе!»
На что старец ей отвечает.
«... Однажды древний великий святой увидел во храме такую же как ты плачущую мать и тоже по младенце своем, поединственном, которого тоже призвал господь. "Или не знаешь ты, сказал ей святой, сколь сии младенцы пред престолом божиим дерзновенны? Даже и нет никого дерзновеннее их в царствии небесном: Ты, господи, даровал нам жизнь, говорят они богу, и только лишь мы узрели ее, как ты ее у нас и взял назад. И столь дерзновенно просят и спрашивают, что господь дает им немедленно ангельский чин. А посему, молвил святой, и ты радуйся, жено, а не плачь, и твой младенец теперь у господа в сонме ангелов его пребывает". <...> ... и твой младенец наверно теперь предстоит пред престолом господним, и радуется и веселится, и о тебе бога молит. А потому и ты плачь, но радуйся. <...>
... Каждый раз, когда плачешь, вспоминай неуклонно, что сыночек твой - есть единый от ангелов божиих, оттуда на тебя смотрит и видит тебя и на твои слезы радуется и на них господу богу указывает. И надолго еще тебе сего великого материнского плача будет, но обратится он под конец тебе в тихую радость, и будут горькие слезы твои лишь слезами тихого умиления и сердечного очищения, от грехов спасающего. <...>
Только его [мужа] тебе грех оставлять. Ступай к мужу и береги его. Увидит оттуда твой мальчик, что бросила ты его отца, и заплачет по вас: зачем же ты блаженство-то его нарушаешь? Ведь жив он, жив, ибо жива душа вовеки, и нет его в доме, а он невидимо подле вас. Как же он в дом придет, коль ты говоришь, что возненавидела дом свой? К кому ж он придет, коль вас вместе, отца с матерью, не найдет? Вот он снится теперь тебе, и ты мучаешься, а тогда он тебе кроткие сны пошлет.»
Очень похожий случай я читал в работе «Человек в поисках смысла» Виктора Франкла, где описывался ортодоксальный еврей, потерявший в Освенциме жену и шестерых детей, а вторая жена оказалась бесплодна.
Он, пишет Франкл, «был в отчаянии, что у него нет родного сына, который прочел бы кадиш над его могилой». Франкл задал вопрос: «не надеется [ли он] снова увидеть своих детей на небесах?». Еврей рыдая «объяснил, что его дети, погибшие, как невинные мученики, оказались достойны самого высшего места на небесах; но сам он, старый и грешный человек, не сможет попасть туда же». На что Виктор Франкл возразил: «Рабби, вы ошибаетесь. Смысл того, что вы пережили своих детей, в том, что годы страданий могут очистить вас от ваших грехов, и вы можете стать достойным присоединиться к ним на небесах. Разве не сказано в Псалмах, что Бог хранит все наши слезы? Так что наверно все ваши страдания не напрасны».
Впервые за много лет, как писал Франкл, еврей «нашел утешение в своих страданиях, взглянув на на них с новой точки зрения», которую Франкл ему открыл.
Возвращаясь к теме поста, процитирую sovet20: «... Самоубийство выступает как единственный выход из мучительной, сложной и трудной жизни. Любая трудность человеку без опоры может показаться непреодолимой, а силы для ее решения найти негде. В результате единственный выход который видит такой человек - это сдаться, убежать от трудностей, убежать от жизни». В романе Достоевского, как и в работе Франкла, я увидел общий посыл: преодолеть давление смерти можно через что-то, что находится выше тебя. «Любовь побеждает смерть»,- писал Сталин.
Человек, окруженный семьей, друзьями, ощущающий себя частью общества, стремящегося к единой цели, обладает спасительным жилетом. Значит, перед нами встает задача обеспечения полноты социальной жизни или ресоциализации.