"Я"
На днях довелось мне побывать на премьере спектакля "Я" в московском "Театре на досках". Спектакль поставлен по "Запискам из подполья" Ф.М.Достоевского, а ,именно, по его первой части "Подполье". "Я" стал для меня поводом,с одной стороны, внимательно прочитать повесть Федора Михайловича,а ,с другой стороны, взглянуть на произведение с такого ракурса, с какого никогда в жизни не догадался бы посмотреть. Наверное, это и должно называться "каналом связи с культурой", когда вместо монотонного "бу-бу-бу", пролетающего из одного уха в другое, получаешь сильнейшее воздействие - сравнимое с глубоким погружением под воду - появляется время задуматься над происходящим. Я не претендую на глубокое изучение Достоевского (сравнимое,например, с Бахтиным), но вот этот отрывок считаю очень важным привести :
О, скажите, кто это первый объявил, кто
первый провозгласил, что человек потому только делает пакости, что не знает
настоящих своих интересов; а что если б его просветить, открыть ему глаза на
его настоящие, нормальные интересы, то человек тотчас же перестал бы делать
пакости, тотчас же стал бы добрым и благородным, потому что, будучи
просвещенным и понимая настоящие свои выгоды, именно увидел бы в добре
собственную свою выгоду, а известно, что ни один человек не может
действовать зазнамо против собственных своих выгод, следственно, так
сказать, по необходимости стал бы делать добро? О младенец! о чистое,
невинное дитя! да когда же, во-первых, бывало, во все эти тысячелетия, чтоб
человек действовал только из одной своей собственной выгоды? Что же делать с
миллионами фактов, свидетельствующих о том, как люди зазнамо, то есть вполне
понимая свои настоящие выгоды, отставляли их на второй план и бросались на
другую дорогу, на риск, на авось, никем и ничем не принуждаемые к тому, а
как будто именно только не желая указанной дороги, и упрямо, своевольно
пробивали другую, трудную, нелепую, отыскивая ее чуть не в потемках. Ведь,
значит, им действительно это упрямство и своеволие было приятнее всякой
выгоды... Выгода! Что такое выгода? Да и берете ли вы на себя совершенно
точно определить, в чем именно человеческая выгода состоит? А что если так
случится, что человеческая выгода иной раз не только может, но даже и должна
именно в том состоять, чтоб в ином случае себе худого пожелать, а не
выгодного? А если так, если только может быть этот случай, то все правило
прахом пошло. Как вы думаете, бывает ли такой случай? Вы смеетесь; смейтесь,
господа, но только отвечайте: совершенно ли верно сосчитаны выгоды
человеческие? Нет ли таких, которые не только не уложились,
но и не могут
уложиться ни в какую классификацию? Ведь вы, господа, сколько мне известно,
весь ваш реестр человеческих выгод взяли средним числом из статистических
цифр и из научно-экономических формул. Ведь ваши выгоды - это благоденствие,
богатство, свобода, покой, ну и так далее, и так далее; так что человек,
который бы, например, явно и зазнамо вошел против всего этого реестра, был
бы, по-вашему, ну да и, конечно, по-моему, обскурант или совсем сумасшедший,
так ли? Но ведь вот что удивительно: отчего это так происходит, что все эти
статистики, мудрецы и любители рода человеческого, при исчислении
человеческих выгод, постоянно одну выгоду пропускают? Даже и в расчет ее не
берут в том виде, в каком ее следует брать, а от этого и весь расчет
зависит. Беда бы не велика, взять бы ее, эту выгоду, да и занесть в список.
Но в том-то и пагуба, что эта мудреная выгода ни в какую классификацию не
попадает, ни в один список не умещается. У меня, например, есть приятель...
Эх, господа! да ведь и вам он приятель; да и кому, кому он не приятель!
Приготовляясь к делу, этот господин тотчас же изложит вам, велеречиво и
ясно, как именно надо ему поступить по законам рассудка и истины. Мало того:
с волнением и страстью будет говорить вам о настоящих, нормальных
человеческих интересах; с насмешкой укорит близоруких глупцов, не понимающих
ни своих выгод, ни настоящего значения добродетели; и - ровно через четверть
часа, без всякого внезапного, постороннего повода, а именно по чему-то
такому внутреннему, что сильнее всех его интересов, - выкинет совершенно
другое колено, то есть явно пойдет против того, об чем сам говорил: и против
законов рассудка, и против собственной выгоды, ну, одним словом, против
всего... Предупрежду, что мой приятель - лицо собирательное, и потому только
его одного винить как-то трудно. То-то и есть, господа, не существует ли и в
самом деле нечто такое, что почти всякому человеку дороже самых лучших его
выгод, или (чтоб уж логики не нарушать) есть одна такая самая выгодная
выгода (именно пропускаемая-то, вот об которой сейчас говорили), которая
главнее и выгоднее всех других выгод и для которой человек, если
понадобится, готов против всех законов пойти, то есть против рассудка,
чести, покоя, благоденствия, - одним словом, против всех этих прекрасных и
полезных вещей, лишь бы только достигнуть этой первоначальной, самой
выгодной выгоды, которая ему дороже всего.
Получается мы опять и опять возвращаемся к вопросу "выгоды" и "идеала".
О, скажите, кто это первый объявил, кто
первый провозгласил, что человек потому только делает пакости, что не знает
настоящих своих интересов; а что если б его просветить, открыть ему глаза на
его настоящие, нормальные интересы, то человек тотчас же перестал бы делать
пакости, тотчас же стал бы добрым и благородным, потому что, будучи
просвещенным и понимая настоящие свои выгоды, именно увидел бы в добре
собственную свою выгоду, а известно, что ни один человек не может
действовать зазнамо против собственных своих выгод, следственно, так
сказать, по необходимости стал бы делать добро? О младенец! о чистое,
невинное дитя! да когда же, во-первых, бывало, во все эти тысячелетия, чтоб
человек действовал только из одной своей собственной выгоды? Что же делать с
миллионами фактов, свидетельствующих о том, как люди зазнамо, то есть вполне
понимая свои настоящие выгоды, отставляли их на второй план и бросались на
другую дорогу, на риск, на авось, никем и ничем не принуждаемые к тому, а
как будто именно только не желая указанной дороги, и упрямо, своевольно
пробивали другую, трудную, нелепую, отыскивая ее чуть не в потемках. Ведь,
значит, им действительно это упрямство и своеволие было приятнее всякой
выгоды... Выгода! Что такое выгода? Да и берете ли вы на себя совершенно
точно определить, в чем именно человеческая выгода состоит? А что если так
случится, что человеческая выгода иной раз не только может, но даже и должна
именно в том состоять, чтоб в ином случае себе худого пожелать, а не
выгодного? А если так, если только может быть этот случай, то все правило
прахом пошло. Как вы думаете, бывает ли такой случай? Вы смеетесь; смейтесь,
господа, но только отвечайте: совершенно ли верно сосчитаны выгоды
человеческие? Нет ли таких, которые не только не уложились,
но и не могут
уложиться ни в какую классификацию? Ведь вы, господа, сколько мне известно,
весь ваш реестр человеческих выгод взяли средним числом из статистических
цифр и из научно-экономических формул. Ведь ваши выгоды - это благоденствие,
богатство, свобода, покой, ну и так далее, и так далее; так что человек,
который бы, например, явно и зазнамо вошел против всего этого реестра, был
бы, по-вашему, ну да и, конечно, по-моему, обскурант или совсем сумасшедший,
так ли? Но ведь вот что удивительно: отчего это так происходит, что все эти
статистики, мудрецы и любители рода человеческого, при исчислении
человеческих выгод, постоянно одну выгоду пропускают? Даже и в расчет ее не
берут в том виде, в каком ее следует брать, а от этого и весь расчет
зависит. Беда бы не велика, взять бы ее, эту выгоду, да и занесть в список.
Но в том-то и пагуба, что эта мудреная выгода ни в какую классификацию не
попадает, ни в один список не умещается. У меня, например, есть приятель...
Эх, господа! да ведь и вам он приятель; да и кому, кому он не приятель!
Приготовляясь к делу, этот господин тотчас же изложит вам, велеречиво и
ясно, как именно надо ему поступить по законам рассудка и истины. Мало того:
с волнением и страстью будет говорить вам о настоящих, нормальных
человеческих интересах; с насмешкой укорит близоруких глупцов, не понимающих
ни своих выгод, ни настоящего значения добродетели; и - ровно через четверть
часа, без всякого внезапного, постороннего повода, а именно по чему-то
такому внутреннему, что сильнее всех его интересов, - выкинет совершенно
другое колено, то есть явно пойдет против того, об чем сам говорил: и против
законов рассудка, и против собственной выгоды, ну, одним словом, против
всего... Предупрежду, что мой приятель - лицо собирательное, и потому только
его одного винить как-то трудно. То-то и есть, господа, не существует ли и в
самом деле нечто такое, что почти всякому человеку дороже самых лучших его
выгод, или (чтоб уж логики не нарушать) есть одна такая самая выгодная
выгода (именно пропускаемая-то, вот об которой сейчас говорили), которая
главнее и выгоднее всех других выгод и для которой человек, если
понадобится, готов против всех законов пойти, то есть против рассудка,
чести, покоя, благоденствия, - одним словом, против всех этих прекрасных и
полезных вещей, лишь бы только достигнуть этой первоначальной, самой
выгодной выгоды, которая ему дороже всего.
Получается мы опять и опять возвращаемся к вопросу "выгоды" и "идеала".