Как умер деть с портрета?
Впрочем, он тогда уже был весьма немолодым человеком.
Облако золотистых кудрей, океан распахнутых глаз, неуёмная живость и вдохновенный интерес. То ли Амур, то ли Купидон, - лучший в серии морозовских портретов кисти «придворного» живописца Валентина Серова. «Несчастные» семиклассники до сих пор пишут по нему проникновенные трактаты на уроках русского языка. Мика Морозов, наследный принц фамильной империи купцов, фабрикантов и меценатов, плод его тверской ветви, ведущей начало от Абрама Саввича. Величественный ансамбль причудливых краснокирпичных казарм, принадлежавшего им Товарищества Тверской Мануфактуры, ныне красиво разрушается в одном из уголков нашего города, привлекая внимание киношников и любителей русского модерна.
Все, кто когда-либо писали о профессоре Морозове, не могут удержаться, чтобы не начать свою хвалебную песнь с его знаменитого детского изображения. Но разговор пойдёт о более поздних событиях и в другой стране.
Новая власть зачла Морозовым их прежние спонсорские заслуги: последних, не уехавших членов семейства, сталинские лагеря обошли стороной. Впрочем, Мика, ставший Михаилом Михайловичем, и так был далёк от «государевой» службы и политики, проводя время среди пыльных фолиантов, шекспировских страстей, научных споров и любознательных студентов.
Недавно в воспоминаниях Александра Летенко попался на глаза любопытный рассказ о последнем дне жизни героя серовской картины, оставивший, тем не менее, двоякое впечатление. Попытаюсь коротко и своими словами.
В 1952 году руководство Страны Советов надумало привлечь к восстановлению народного хозяйства западных инвесторов, не забыв и своих бывших соотечественников: купцов и промышленников Рябушинских, Морозовых, Елисеевых, Мамонтовых и иже с ними, в надежде, что те по-прежнему в деле и при деньгах. В процессе обсуждения неизбежно возникал вопрос: кто же станет связующим звеном между сталинским кабинетом и русской диаспорой. Нужен был известный человек, обладающий определённым уровнем образования и воспитания, способный внушить доверие искушённой эмигрантской братии.
Большинство из возможных кандидатур уже давно пребывало на небесах, заботливо туда отправленное, как вдруг вспомнили про «младшего» Морозова. В тот же день, а было это на 9 мая (которое в то время оставалось рабочим днём безо всяких парадов), на зловещем чёрном лимузине бледного Михаила Михайловича доставили в кабинет Анастаса Микояна. Заслуженный Член ЦК, не откладывая в долгий ящик, оперативно набросал ситуацию, и профессор Морозов, подумав, согласился. Для придания весомости образа «успешного советского человека» было решено кардинальным образом изменить его социальный статус и материальное положение: до сего момента известный учёный и отпрыск знатного купеческого рода проживал в коммуналке, перебиваясь скромным заработком преподавателя.
Тут же, в присутствии смущённого респондента, Микоян продиктовал помощнику список необходимых товаров и услуг, «которыми следует срочно и безотлагательно обеспечить товарища М.М.Морозова». В перечень вошли: приличная одежда, солидная должность и достойная зарплата, отдельная, обставленная мебелью, квартира где-нибудь на Фрунзенской или Кутузовском, оборудованная для приёма гостей и расположенная в «рублёвом» месте дача, персональный автомобиль и прочее, что мог бы ещё пожелать сам Михаил Михайлович.
Сражённого открывшимися перспективами профессора отправили домой всё на том же сверкающем лимузине, что вызвало ошеломительный эффект теперь уже у встревоженных соседей. Вкратце доложив им подробности своего пребывания «наверху» и образовавшегося нового положения, Михаил Михайлович прошёл в свою комнату, прилёг на диван передохнуть... и умер.
В финале Александр Летенко пишет, что Мика не выдержал обрушившихся на него положительных эмоций. Я почему-то особенно не верю именно в их положительность.
Его матушка, первая красавица Москвы Маргарита Кирилловна Мамонтова, пережившая и богемного мужа-коллекционера, и увлечённого сына-учёного, писала о больном микином сердце, давшем первый сбой ещё в младенчестве. Что, в принципе, с его наследственностью было и неудивительно. А вот воспоминания о уже взрослом Михаиле Михайловиче.
«... Особенно характерной чертой его всегда была одержимость той мыслью, которая в данное время его захватывала. Однако это сочеталось в нем с исключительным упорством в работе над предметом увлечения. Ко всему, что было вне этого, он был невнимателен и даже рассеян. Всю жизнь помню его сидящим за письменным столом и пишущим. Меня всегда трогало его отношение к работе. Он любил свою работу, был буквально тружеником, который не жалел своих сил...
Что касается практической жизни, то он в ней часто терялся и бывал даже беспомощен. Во всех своих привычках и в обстановке он был до крайности прост и скромен. Он любил жизнь, был очень веселы и живой собеседник, умел талантливо подражать и изображать тех, о ком рассказывал...»
Когда в 1948 году, на волне борьбы с космополитами, закрыли его любимое детище - Шекспировский кабинет, профессор Морозов затосковал и начал сдавать (скорее, всё же не с космополитами, а с низкопоклонством перед Западом, не будучи в состоянии накормить русский народ-победитель хотя бы на уровне румын (не говоря уже о чехах и немцах), Сталин решил добиться его признательности лестью и фимиамом, объявив Россию родиной слонов, в чём он обогнал изобретателей «древних укров»; кампания же по борьбе с космополитами - это просто эвфемизм для неуклюжей попытки внедрения Нюрнбергских расовых законов в СССР, и Шекспир тут ни при чём, славянин Михаил Морозов - тоже - прим. steissd). В той кампании 1948-53 гг полетело немало светлых голов, не стало Камерного театра у Александра Таирова, чьё фото рядом с Джоном Пристли украшает предыдущий комментарий. Таиров умер в 1950, потеряв дело всей своей жизни. Хитрый тост товарища Сталина за выдающуюся историческую роль русского народа, неожиданно вылился в новый государственный курс повышения национального самосознания. Всё зарубежное, включая драматургию, в одночасье, стало идеологически вредным. По обыкновению досталось и евреям:"Чтоб не прослыть антисемитом, зови жида космополитом!"
Тема Шекспира отошла на второй план, и Михаила Михайловича сделали главным редактором новостного англоязычного Moscow News, что только добавило проблем. За написанием очередной пропагандистской передовицы великий шекспиролог и скончался. По злой иронии, жизнь оборвалась на фразе «рабочий у станка». Так, по крайней мере, об этом рассказывала его вторая жена, коллега и редактор, Елена Буромская-Морозова. А вот про посещение Микояна и обещанные золотые горы я так ничего и не нашёл. Да и сам факт привлечения западных инвестиций в разгар "космополитических" сражений вызывает сомнение.
А на фотографии 1904 года совсем другая жизнь. Семилетний Мика уже вовсю изъясняется на безукоризненном английском (спасибо няне мисс Маквити), его учат латыни, греческому и французскому, он играет фортепьянные пьесы Шуберта и обдумывает свой первый рассказ. Впереди его ждёт целый год на Женевском озере. И именно в это время, перед отъездом в Швейцарию, произойдёт главное событие в микиной жизни: в их доме, на углу Смоленского и Глазовского, молодёжь организует театральную постановку по шекспировскому Юлию Цезарю. Он не придаст этому большого значения, но память о чудесном слоге, кипящих страстях и чудном празднике Лепрекалий останется где-то в глубине его любопытной и живой натуры.
Про Михаила Михайловича написано немало, в основном, о его профессиональной деятельности. Он, действительно, был блестящим знатоком литературы, театра и языков, включая средневековый вариант английского, которые изучал и в Москве, и в Кембридже, и в Оксфорде. Профессор Морозов читал «живые» лекции в МГУ и ГИТИСе, цитировал по памяти отрывки на языках оригинала, писал подстрочные переводы и консультировал «великих». В стране не было ни одной серьёзной шекспировской постановки, в подготовке которой он бы не принимал участие. В 1947 в серии ЖЗЛ вышла его биография Шекспира, с подробным разбором полётов о «спорном» авторстве поэтических произведений. Самуил Маршак «пел» Мике хвалебные оды, а Борис Пастернак, переводивший «Гамлета», «Генриха IV», «Ромео и Джульетты» и «Короля Лира», в память об их плодотворном сотрудничестве, пошутил:
...И под руку с Морозовым -
Вергилием в аду -
Все вижу в свете розовом
И воскресенья жду!
Про личную жизнь почти ничего нет. А между тем он был дважды женат и пережил немало потрясений. Его первая жена, красавица княжна Варвара Туркестанова загремела в 1924 году в Секретный отдел ОГПУ по групповому делу, выйдя из тюрьмы полностью сломленной и официально невменяемой. Предприняв несколько попыток суицида, она всё-таки бросилась в лестничный пролёт, предварительно изрезав все фамильные картины. Между арестом и самоубийством затерялись долгие 17 лет, каково всё это время приходилось её близким мы можем только догадываться.
Родственница Варвары Александровны, представляющая ныне славный род князей Туркестановых, в своём интервью 2004 года упоминала ещё одну семейную историю. В начале тревожных 20-х годов Мика Морозов неожиданно разорвал отношения со своим ближайшим окружением. Будучи в гостях, он беспричинно оскорбил одну из дам: его перестали приглашать и принимать. Прошло почти 30 лет, прежде чем постаревшего «бузотёра» случайно повстречал один из свидетелей тех событий, отец нашей именитой современницы. Они выпили, повспоминали былое и Морозов признался: ГПУ в тот момент обязало его стучать на всех знакомых из «бывших». Чтобы избежать подобного позора, он как смог постарался самоустраниться. Все последующие годы Мика никому об этом не рассказывал. Мог ли такой человек умереть от счастья в предвкушении жирного куска, брошенного ему с высоты кремлёвского кабинета в мае 1952?
Фото 13 сентября 1945 года. В центре - Джон Бойнтон Пристли, приехавший в Москву на премьеру спектакля Камерного театра по его пьесе «Он пришёл». Над ним сценарист Александр Новогрудский и кинорежиссер Сергей Герасимов, слева - режиссер Ленинградского театра Комедии Николай Акимов с женой - актрисой Еленой Юнгер, справа внизу - режиссер Камерного театра Александр Таиров. А над Таировым, в правом верхнем углу, весь в себе - Михаил Морозов, Мика.
Источник.
Облако золотистых кудрей, океан распахнутых глаз, неуёмная живость и вдохновенный интерес. То ли Амур, то ли Купидон, - лучший в серии морозовских портретов кисти «придворного» живописца Валентина Серова. «Несчастные» семиклассники до сих пор пишут по нему проникновенные трактаты на уроках русского языка. Мика Морозов, наследный принц фамильной империи купцов, фабрикантов и меценатов, плод его тверской ветви, ведущей начало от Абрама Саввича. Величественный ансамбль причудливых краснокирпичных казарм, принадлежавшего им Товарищества Тверской Мануфактуры, ныне красиво разрушается в одном из уголков нашего города, привлекая внимание киношников и любителей русского модерна.
Все, кто когда-либо писали о профессоре Морозове, не могут удержаться, чтобы не начать свою хвалебную песнь с его знаменитого детского изображения. Но разговор пойдёт о более поздних событиях и в другой стране.
Новая власть зачла Морозовым их прежние спонсорские заслуги: последних, не уехавших членов семейства, сталинские лагеря обошли стороной. Впрочем, Мика, ставший Михаилом Михайловичем, и так был далёк от «государевой» службы и политики, проводя время среди пыльных фолиантов, шекспировских страстей, научных споров и любознательных студентов.
Недавно в воспоминаниях Александра Летенко попался на глаза любопытный рассказ о последнем дне жизни героя серовской картины, оставивший, тем не менее, двоякое впечатление. Попытаюсь коротко и своими словами.
В 1952 году руководство Страны Советов надумало привлечь к восстановлению народного хозяйства западных инвесторов, не забыв и своих бывших соотечественников: купцов и промышленников Рябушинских, Морозовых, Елисеевых, Мамонтовых и иже с ними, в надежде, что те по-прежнему в деле и при деньгах. В процессе обсуждения неизбежно возникал вопрос: кто же станет связующим звеном между сталинским кабинетом и русской диаспорой. Нужен был известный человек, обладающий определённым уровнем образования и воспитания, способный внушить доверие искушённой эмигрантской братии.
Большинство из возможных кандидатур уже давно пребывало на небесах, заботливо туда отправленное, как вдруг вспомнили про «младшего» Морозова. В тот же день, а было это на 9 мая (которое в то время оставалось рабочим днём безо всяких парадов), на зловещем чёрном лимузине бледного Михаила Михайловича доставили в кабинет Анастаса Микояна. Заслуженный Член ЦК, не откладывая в долгий ящик, оперативно набросал ситуацию, и профессор Морозов, подумав, согласился. Для придания весомости образа «успешного советского человека» было решено кардинальным образом изменить его социальный статус и материальное положение: до сего момента известный учёный и отпрыск знатного купеческого рода проживал в коммуналке, перебиваясь скромным заработком преподавателя.
Тут же, в присутствии смущённого респондента, Микоян продиктовал помощнику список необходимых товаров и услуг, «которыми следует срочно и безотлагательно обеспечить товарища М.М.Морозова». В перечень вошли: приличная одежда, солидная должность и достойная зарплата, отдельная, обставленная мебелью, квартира где-нибудь на Фрунзенской или Кутузовском, оборудованная для приёма гостей и расположенная в «рублёвом» месте дача, персональный автомобиль и прочее, что мог бы ещё пожелать сам Михаил Михайлович.
Сражённого открывшимися перспективами профессора отправили домой всё на том же сверкающем лимузине, что вызвало ошеломительный эффект теперь уже у встревоженных соседей. Вкратце доложив им подробности своего пребывания «наверху» и образовавшегося нового положения, Михаил Михайлович прошёл в свою комнату, прилёг на диван передохнуть... и умер.
В финале Александр Летенко пишет, что Мика не выдержал обрушившихся на него положительных эмоций. Я почему-то особенно не верю именно в их положительность.
Его матушка, первая красавица Москвы Маргарита Кирилловна Мамонтова, пережившая и богемного мужа-коллекционера, и увлечённого сына-учёного, писала о больном микином сердце, давшем первый сбой ещё в младенчестве. Что, в принципе, с его наследственностью было и неудивительно. А вот воспоминания о уже взрослом Михаиле Михайловиче.
«... Особенно характерной чертой его всегда была одержимость той мыслью, которая в данное время его захватывала. Однако это сочеталось в нем с исключительным упорством в работе над предметом увлечения. Ко всему, что было вне этого, он был невнимателен и даже рассеян. Всю жизнь помню его сидящим за письменным столом и пишущим. Меня всегда трогало его отношение к работе. Он любил свою работу, был буквально тружеником, который не жалел своих сил...
Что касается практической жизни, то он в ней часто терялся и бывал даже беспомощен. Во всех своих привычках и в обстановке он был до крайности прост и скромен. Он любил жизнь, был очень веселы и живой собеседник, умел талантливо подражать и изображать тех, о ком рассказывал...»
Когда в 1948 году, на волне борьбы с космополитами, закрыли его любимое детище - Шекспировский кабинет, профессор Морозов затосковал и начал сдавать (скорее, всё же не с космополитами, а с низкопоклонством перед Западом, не будучи в состоянии накормить русский народ-победитель хотя бы на уровне румын (не говоря уже о чехах и немцах), Сталин решил добиться его признательности лестью и фимиамом, объявив Россию родиной слонов, в чём он обогнал изобретателей «древних укров»; кампания же по борьбе с космополитами - это просто эвфемизм для неуклюжей попытки внедрения Нюрнбергских расовых законов в СССР, и Шекспир тут ни при чём, славянин Михаил Морозов - тоже - прим. steissd). В той кампании 1948-53 гг полетело немало светлых голов, не стало Камерного театра у Александра Таирова, чьё фото рядом с Джоном Пристли украшает предыдущий комментарий. Таиров умер в 1950, потеряв дело всей своей жизни. Хитрый тост товарища Сталина за выдающуюся историческую роль русского народа, неожиданно вылился в новый государственный курс повышения национального самосознания. Всё зарубежное, включая драматургию, в одночасье, стало идеологически вредным. По обыкновению досталось и евреям:"Чтоб не прослыть антисемитом, зови жида космополитом!"
Тема Шекспира отошла на второй план, и Михаила Михайловича сделали главным редактором новостного англоязычного Moscow News, что только добавило проблем. За написанием очередной пропагандистской передовицы великий шекспиролог и скончался. По злой иронии, жизнь оборвалась на фразе «рабочий у станка». Так, по крайней мере, об этом рассказывала его вторая жена, коллега и редактор, Елена Буромская-Морозова. А вот про посещение Микояна и обещанные золотые горы я так ничего и не нашёл. Да и сам факт привлечения западных инвестиций в разгар "космополитических" сражений вызывает сомнение.
А на фотографии 1904 года совсем другая жизнь. Семилетний Мика уже вовсю изъясняется на безукоризненном английском (спасибо няне мисс Маквити), его учат латыни, греческому и французскому, он играет фортепьянные пьесы Шуберта и обдумывает свой первый рассказ. Впереди его ждёт целый год на Женевском озере. И именно в это время, перед отъездом в Швейцарию, произойдёт главное событие в микиной жизни: в их доме, на углу Смоленского и Глазовского, молодёжь организует театральную постановку по шекспировскому Юлию Цезарю. Он не придаст этому большого значения, но память о чудесном слоге, кипящих страстях и чудном празднике Лепрекалий останется где-то в глубине его любопытной и живой натуры.
Про Михаила Михайловича написано немало, в основном, о его профессиональной деятельности. Он, действительно, был блестящим знатоком литературы, театра и языков, включая средневековый вариант английского, которые изучал и в Москве, и в Кембридже, и в Оксфорде. Профессор Морозов читал «живые» лекции в МГУ и ГИТИСе, цитировал по памяти отрывки на языках оригинала, писал подстрочные переводы и консультировал «великих». В стране не было ни одной серьёзной шекспировской постановки, в подготовке которой он бы не принимал участие. В 1947 в серии ЖЗЛ вышла его биография Шекспира, с подробным разбором полётов о «спорном» авторстве поэтических произведений. Самуил Маршак «пел» Мике хвалебные оды, а Борис Пастернак, переводивший «Гамлета», «Генриха IV», «Ромео и Джульетты» и «Короля Лира», в память об их плодотворном сотрудничестве, пошутил:
...И под руку с Морозовым -
Вергилием в аду -
Все вижу в свете розовом
И воскресенья жду!
Про личную жизнь почти ничего нет. А между тем он был дважды женат и пережил немало потрясений. Его первая жена, красавица княжна Варвара Туркестанова загремела в 1924 году в Секретный отдел ОГПУ по групповому делу, выйдя из тюрьмы полностью сломленной и официально невменяемой. Предприняв несколько попыток суицида, она всё-таки бросилась в лестничный пролёт, предварительно изрезав все фамильные картины. Между арестом и самоубийством затерялись долгие 17 лет, каково всё это время приходилось её близким мы можем только догадываться.
Родственница Варвары Александровны, представляющая ныне славный род князей Туркестановых, в своём интервью 2004 года упоминала ещё одну семейную историю. В начале тревожных 20-х годов Мика Морозов неожиданно разорвал отношения со своим ближайшим окружением. Будучи в гостях, он беспричинно оскорбил одну из дам: его перестали приглашать и принимать. Прошло почти 30 лет, прежде чем постаревшего «бузотёра» случайно повстречал один из свидетелей тех событий, отец нашей именитой современницы. Они выпили, повспоминали былое и Морозов признался: ГПУ в тот момент обязало его стучать на всех знакомых из «бывших». Чтобы избежать подобного позора, он как смог постарался самоустраниться. Все последующие годы Мика никому об этом не рассказывал. Мог ли такой человек умереть от счастья в предвкушении жирного куска, брошенного ему с высоты кремлёвского кабинета в мае 1952?
Фото 13 сентября 1945 года. В центре - Джон Бойнтон Пристли, приехавший в Москву на премьеру спектакля Камерного театра по его пьесе «Он пришёл». Над ним сценарист Александр Новогрудский и кинорежиссер Сергей Герасимов, слева - режиссер Ленинградского театра Комедии Николай Акимов с женой - актрисой Еленой Юнгер, справа внизу - режиссер Камерного театра Александр Таиров. А над Таировым, в правом верхнем углу, весь в себе - Михаил Морозов, Мика.
Источник.