День 8 (продолжение). Освенцим. Хищные вещи века или «Arbaiten maths freits»
В этот город правильно было бы въезжать под стук стальных колес, звуки немецкой речи и лай немецкий овчарок. Но сейчас тут тихо и спокойно, а перед городом висит плакат: «Освенцим - мирный город», как бы подчеркивая, что когда-то это было не так. Вереницы людей, тянувшихся из дверей разных автобусов, собираются в ряды, ведущие к главному входу. Языки всего мира слышатся тут. Сейчас они здесь по своей воле. Люди приезжают сюда, вопрос только: Зачем? Из праздного ли любопытства или, чтобы лучше понять природу свойственных человеку вещей.
Земля, сотканная из праха людей и пропитанная страхом. Страхом, сковавшим миллионы людей и до сих пор поддерживающим его в головах других миллионов, тех что знают, помнят, не могут забыть. Еще ни разу мне не было так страшно. Страх просился наружу.
Знать, видеть и участвовать, вот прогрессия вещей. Перед глазами тысячи людей в потрепанных тюремных робах, на их лицах написана обреченность и всепоглощающее, чувство голода; за колючей проволокой, за воротами, над которыми надпись «Арбайтен махс Фрейт».
Словами нациста-охранника будет сказано: «Когда двери газовой камеры открыли, я ужаснулся. Десятки мертвых тел лежали на полу, в этот момент я понял, что мы уничтожаем народ». Вводя людей в газовую камеру, он не осознавал, что уничтожает - целые народы пока не увидел действие газа «Циклон». В этом солдате не было ничего зверского. Он был законопослушный гражданин своей страны, солдат, отдающий долг родине. Родина приказала ему убивать, и он делал свое дело, не задумываясь, выполнял приказы.
Услышав нельзя понять, надо прикоснуться, чтобы тебя пронизала волна - импульс этой отрицательной энергии, от которой холодит душу. Мне приходилось цепляться за стены, пробираясь из коридора в коридор, от одного угнетенного народа к другому. Здесь все: русские, евреи, французы, бельгийцы, венгры, цыгане, все, кто были непотребны фальшивой нацисткой идеологии. Страх выливался наружу слезами.
Эта националистическая болезнь может завладеть любым народом. Утопическая идея в голове одного человека превращается в невероятное усилие целого народа, от которого остаются тонны волос, страх и страдания, не передающиеся с поколением, но позволяющие нам увидеть, что путь, выбранный однажды, никуда не ведет.
Земля, сотканная из праха людей и пропитанная страхом. Страхом, сковавшим миллионы людей и до сих пор поддерживающим его в головах других миллионов, тех что знают, помнят, не могут забыть. Еще ни разу мне не было так страшно. Страх просился наружу.
Знать, видеть и участвовать, вот прогрессия вещей. Перед глазами тысячи людей в потрепанных тюремных робах, на их лицах написана обреченность и всепоглощающее, чувство голода; за колючей проволокой, за воротами, над которыми надпись «Арбайтен махс Фрейт».
Словами нациста-охранника будет сказано: «Когда двери газовой камеры открыли, я ужаснулся. Десятки мертвых тел лежали на полу, в этот момент я понял, что мы уничтожаем народ». Вводя людей в газовую камеру, он не осознавал, что уничтожает - целые народы пока не увидел действие газа «Циклон». В этом солдате не было ничего зверского. Он был законопослушный гражданин своей страны, солдат, отдающий долг родине. Родина приказала ему убивать, и он делал свое дело, не задумываясь, выполнял приказы.
Услышав нельзя понять, надо прикоснуться, чтобы тебя пронизала волна - импульс этой отрицательной энергии, от которой холодит душу. Мне приходилось цепляться за стены, пробираясь из коридора в коридор, от одного угнетенного народа к другому. Здесь все: русские, евреи, французы, бельгийцы, венгры, цыгане, все, кто были непотребны фальшивой нацисткой идеологии. Страх выливался наружу слезами.
Эта националистическая болезнь может завладеть любым народом. Утопическая идея в голове одного человека превращается в невероятное усилие целого народа, от которого остаются тонны волос, страх и страдания, не передающиеся с поколением, но позволяющие нам увидеть, что путь, выбранный однажды, никуда не ведет.