Письма маме, 14 июля 2016, Франция.
От Тулона до Ниццы или конец первой жизни.
14 июля, день взятия Бастилии, памятный день для всех французов, а теперь и для меня, мама. Я знаю ты волнуешся за меня. Тебе боезно за меня, когда совсем рядом погибают люди, но позволь мне рассказать тебе об этом дне, таким каким его видел я, отправляясь автостопом в Ниццу 14 июля.
Я вырываюсь из рутины и врываюсь в боковую дверь иномарки, дабы вкусить чужую жизнь - я гурман, судьба хороший повар, она умеет удивлять.
- Раз, два, три, четыре, пять. Пять точек - показывает Виллиам Сладкое Личеко, тыкая себе в область паха. - Две минуты, я показываю, а потом люди сами делают - профилактика от простаты и, чтобы лучше стоял - сопровождая слова характерным жестом - Чем больше делаешь, тем лучше. Раньше у меня были проблемы с эрекцией, теперь нет. Помогает!
Я улыбался, задавал наводяшие вопросы - в общем проявлял политес. Не то чтобу уточнял, куда именно надо нажимать, чтобы не промахнуться, но поддерживал беседу. “Говоришь пять?”, “Да, пять”, “Невероятно!”
Мне все равно, что я знаю его только 10 минут. Для меня больше нет, “привет”, “как дела”, “как тебя зовут”. Я представляюсь только в конце, когда ухожу. И вот история Виллиама из Тулона: уроженец одной из Французских колоний, француз. Работает в доме инвалидов. Работу свою обожает - чувствует себя полезным. Его парень служит в морском флоте Тулона. Были проблемы с эрекцией, профессор из Парижа помог, спас и научил его акупунктуре, мол, пальцем тыкаешь и оп, все готово к применению.
Это было под Тулоном у горы Фурон, вечером 15 июня на следущий день после теракта.
14 июля 2016 года
9.00 я выехал из бургундской деревушки, где на лето, как ты знаешь, я устролся работать в винодельном доме.
Словно на воздушном шаре я пролетал живописные французские города, размышляя, болтая с попутчиками, пытаясь уловить атмосферу.
Я размышлял о сути автостопа, так популярном в 60-х-80-х и сейчас, когда каждый водитель удивляется своей собственной доброте, говоря о небезопасности мира, но все же останавливается и подбирает. Я думал о том, что сотни людей вольныи, бродяги, автостоперы, номады, вагабонды (как бы они себя не называли) считают себя антикапиталистами - движением за общий мир без частной собственности, на деле все воруют у системы, которую так ненавидят. Они используют бесплатный вай-фай, туалеты ресторанов быстрого питания, пляжные душевые, просят остатки еды и тех благ, которые никогда не создавали. Они проживают в фургонах возле университетских корпусов, сквотируют помещения, ищут лазейки в законодательстве стран - все для того, чтобы ничего не делать и будто жить природно, как древние люди. Здесь пролегает тонкая грань между человеком, который пытается сделать мир лучше вдохновляюшим примером, ведь, чтобы путешествовать достаточно выйти из дома. Достаточно начать говорить с людьми. Достаточно одной улыбки, чтобы доехать хоть до края света, а потом вернуться и рассказать остальным, как выглядит мир за тем краем, чтобы возможно вдохновить и других выйти из своей пещеры, взять на себя ответственность за свою жизнь. Перестать идти рутиной дорогой день за днем. Там где проложены дороги нового не увидишь и приходится с них сходить, слушая веления сердца, а не разума, сопротивляясь себе самому.
- Моя дорога не была прямая. Все время приходилось искать работу, перебиваться. Да, так же как и ты! - восклицал Жан-Пьер, с головой, покрытой белесой щетиной, худощавый, моложавый, рука не поднимается написать “старик”. Нет, он был молод и свеж, словно зеленый стебель винограда, цветуший под жарким бургундским солнцем.
- Я не люблю Стива Джобса, потому что он - символ хорошо продуманного маркетинга, а передо мной стоит человек словно детский ящик с игрушками, каждая из которых несет свои воспоминания, и он не хочет меня не на что сподвигнуть, и когда я спрашиваю, скромно отвечает, что работает министром культуры Франции. Это он тот человек, который решает, какой спектакль, опера и п.т.п. будет финансироваться, а какой нет. Он - это сотни спектаклей, которые успел сыграть за десять лет после окончания исторического факультета. Он - это десятки освобожденных заключенных из тюрем Франции. Он - это Кабул, Афганистан, посредник между Америкой и СССР. Он - это наконец сотни фестивалей, пьес, спектаклей, опер по всей Франции. Он - это сотни мест по всему миру, которые он объехал на велосипеде.
- Латвия! О, я месяц назад проехал по Куршской косе, был в Талинне, Риге и Вильнюсе.
Мы болтали проезжая путь от Лиона до Марселя, я мог выйти на ближайшей заправке, но все продолжал диалог.
- Обожаю Марсель! - говорил он.
- Вы первый человек от которого я это слышу.
- Да, он не совсем чист. Ты это имеешь ввиду?
- Можно сказать и так.
- Я же люблю, то что не выезжая из Франции можно оказатся в совершенно другом мире, будто Алжир или Марокко. Я люблю бедные места.
- Вы коммунист?
- Я слишком стар, чтобы быть коммунистом - ухмыльнулся он. - мне нравятся люди в бедных странах. Я люблю Россию - это невероятная страна. Я был на Алтае, Байкале, Камчатке, Сибири, много раз в Москве, по делам. У меня есть друзья русские и чеченцы.
Я вспомнил, как был в Монако, в Монте-Карло, и видел этих людей на колекционных авто с золотыми часами, модными костюмами, одноразовыми дамами и купированными собачками, и как мне было тогда противно видеть всю эту роскошь, будто беззаботные дети играют в песочнице из костей и праха. Жемчужная их улыбка, говорит, что они получают от этого крайнее удовольствие. Огородившись от всего мира камерами и тысячами охранников, оберегающих их наследие, золотые горы, выросшие из ограбленных приисков разных стран, отмытые в оффшорах Швейцарских, Гибралтарских, Панамских и прочих банков - созданный ими же фискальный рай.
- Вы говорите по-русски?
- Да, но ты говоришь по-французски лучше, чем я по-русски - смеялся он. В России сложная жизнь. Люди суровые, грузные, но когда познакомишься поближе - открытые.
Диалог шел, и я все больше убеждался, что вкусы людей, рассуждающих, задающих вопросы, познающих мир, мало различаются.
- Разница? Когда я приезжал в СССР, люди были невероятно добры и открыты, сейчас, когда я приезжаю в Россию, я все больше встречаю реальных придурков.
Я не раз встречал людей, пытающихся меня убедить в том, что капитализм - единственный и самый правильный строй. В пример они приводили США и Китай и их могущество. Аргумент был один: каждый человек должен отвечать сам за себя. Почему рабочий фермер, владелец собственного бизнеса и т.п. должен отдавать свой доход во благо людей, которые не хотят работать. Это говорят люди всегда обеспеченые, но знающими цену труду - их недоумения вполне логичны. Но это всегда также люди, которые мало путешествуют и не видят, что в странах, где государственный строй склонен к социализму, люди добрей, отзывчивей, хоть они и не всегда улюбаются на улицах.
В краях, где процветает капитализм, люди носят широкие улыбки, демонстрируя полную удовлетворенность жизнью, потому что у них есть больше благ, но как только ты спросишь у них помощи, не просто направление, а допустим чем-то поделиться, их улыбка исчезает с лица, от них веет холодом - им кажется, что ты бездельник и хочешь у них что-то отобрать.
Это можно заметить, если проехать по Франции и Польше, странах более и менее развитого социализма, а потом приехать в Англию или Западную Германию. Западную, потому что на примере Востока и Запада Германии, можно увидеть как меняются люди. Увидеть как добрые, отзывчивы, теплые и открытые, но мало улыбающиеся люди Восточной Германии, готовые помочь: провести незнакомцу экскурсию по городу, довести до места, приютить, даже заплатить или просто дать денег, становятся холодными, закрытыми с несползающей улыбкой на лице, как люди Западной Германии. Они способны лишь указать направление куда вам идти, не всегда туда куда бы вам хотелось. Это у них в парках спят бездомные иммигранты, улицы темны, опасны, страшны, полные преступности. Когда в парке Штутгарда встречаешь людей желающие у тебя выманить хоть что-нибудь, ну хоть отсосать. Это этот мир полон пошлости и разврата, где проститутки нагло оголяют свою грудь в надежде на большую прибыль. Люди, защищающие капитализм, не понимают, что все на что они сетуют: на сумасшедший мир, на небезопасность, теракты, убийства, рост криминала, напряжение и предверие войны между странами, исходит из капитализма. Потому что социальный строй - это система в которую погружена общность людей, ценностям которой они придерживаются в большинстве своем бессознательно - люди такие, какими их делает система.
Жан-Пьер похлопал меня по плечу, пожелал удачи и, посмотрев на мою майку, назвал меня суперменом.
***
Я долго шел, потом остановился в тени дерева, принявшего на себя жар солнца, сойдя с узкой ленты дорог, оплетающих холмистые виноградные поля. Я смотрел, как шестиконечная белая звезда питает синь чистого неба, заплетая виноградные лозы, взращивая плоды, наливает белый сок Шардонне в прозрачный бокал - перевернутый купол земли. И я долго долго ходил меж виноградных рядов, пока не услышал песнь.
В мою сторону шел фермер в клетчатой рубахе с соломенной шляпой на голове в землянистых штанах, заправленных в тяжелые бутцы.
- Все это плоть Земли нашей - напевал фермер.
- И владения месье Вёв Амбаль, не правда ли?
- Совершено верно, прекрасный молодой человек. 250 гектаров винограда.
- Мы познакомились и разговорились.
- Вы думаете - это правильно? - спрашивал я Жуэля, бывшего хозяина маленького винодельного дома, ныне наемного работника, управляющего одним из купленных домов Вёв Амбаль.
Что именно?
- Ну, вот вы, профессионал своего дела, знаете все о винопроизводстве и у вас выкупают ваши владения, чтобы потом нанять вас же ими управлять. И все это делает человек, который понятия не имеет, как растут виноградные лозы, как выбирать землю, как изготовливается вино. Для него это - просто долгосрочная инвестиция.
- Зато меньше мороки. Месье Вёв Амбаль - уважаемый бизнесмен, ему только 57, он планирует довести свои владения до 400 гектаров.
- Раньше вы приглашали рабочих. Они работали с вами, не на вас, а с вами: вы делали одно дело, преломляли один хлеб. Вы приглашали их за стол, общались, становились друзьями. Вы сами только что рассказывали про чешскую семью, которая приехала к вам работать, а потом вы подружились. Благодаря этому, вы открыли для себя красоты Праги, Карлсбад, попробовали чешское пиво, увидели танцующий дом. А сейчас вы нанимаете работников десятками, сотнями, даже не знаете, кто из них кто. Местные деревни пустуют, нет работы и молодежь уежает, провинция умирает, а вместе с ней атмосфера Бургундии, ее дух. Ведь это вы говорите: “В Бургундии не мечтает жить, только тот, кто уже живет в Бургундии.” И куда это все? Ради того, чтобы месье Вёв Амбаль, наследовавший состояние свое бабушки, вдовы (фр. вёв - вдова) фермера месье Амбаля, достроил очередной корпус своего роскошного замка. Вам не кажется, что мы скатываемся в феодализм?
Он молчал. Он повел меня по зеленой гладко выглаженной лужайке. Мы сели в машину и поехали меж виноградных полей. Мы ехали по раскаленному мертвому асфальту. Потом мы вышли из машины и завернули за край опушки. Жуель показал мне новокупленные земли. Объяснил, что сначала они выкупают лес, а потом вырубают его и очищают от корней поле и засаживают виноградом. Выкупленные земли других винодельных домов они очищают от уже выращенных виноградных деревьев. Как и было здесь.
Виноградные деревья словно груда трупов лежали на сырой, только что развороченной земле. Таких куч было много. Отростки ветвистых стеблей и корни виноградных лоз в моей голове превращались в руки и ноги; трактор - одноглазый монстр с колесами выше человеческих голов, черная бесчувственная резина, затвердевшая смоль равняющая землю. Монстр проезжал сверху, выворачивая деревянные чресла наружу. Люди шли за ним, подбирая остатки корней, складывая их в кучи. Один за одним. Кучи становились все больше. Мне стало страшно - я представил, что если бы это были не трупы деревьев, а людей, одноглазый монстр все так же продолжал бы ехать, а люди бы продолжали собирать человеческие конечности. Они бы нашли для себя оправдания, ведь у каждого из них дома есть семья и им чем-то надо кормить своих детей, платить за их образование. Многие бы даже не задумывались, а просто делали, ведь это работа и за нее платят и то что делает Джон, должен делать, и Смит, и Иван и Изя. Если не ты, то придет другой, но тогда ты останешься голодным, а у тебя семья и дети беззаботно улыбаются на кухне. Ты же не причем. Ты же ни в чем не виноват, а работа есть работа и за нее платят. Ты сможешь себя убедить, что складывать трупы в кучи не такая уж плохая работа, ведь до этого ты складывал в кучи трупы деревьев. Какая же твоя забота?
***
Мы расстались с Жуэлем и я поехал в Бон - столицу винодельной провинции, географический центр Европы. Потом я приехал в Макон. Я гулял по набережной реки Саон, читая стих. выгравированный на променаде, строкой проходя во всю его длину. Водная гладь размножала лимоновые, апельсиновые, мускатные дома, закругляя арки средневекового каменного моста. Плюшевая француженка сладко потягивалась, сидя на ступеньках возле реки. С плакатов на входе в мэрию на меня пристально смотрел месье Гризманн, лучший футболист Евро 2016 - это его родной город.
- Латвия? Неужели! - воскликнул Жан, мой новый попутчик из Макона в Лион - моя бабушка родом из Елгавы.
Родом из еврейской семьи, его бабушка эмигрировала во Францию еще во времена Русской империи 1905 году. Посетив Ригу и окрестности этой зимой он был крайне удивлен латвийскими прекрасами.
Он с женой - преподаватели английского языка в Париже. Мы мило побеседовали о литературе, кино и искусстве. Растались мы там где и встретились: на одной из заправок на “Дороге солнца” ведущей на юг Франции, все приблежая меня к Ницце.
***
20.00. Я взял свой Тулон в компании семьи программиста из Страсбурга.
Только я хотел сесть в машину он сказал:
- Подожди! Моя жена кормит ребенка. - меня, незнакомца, впустили в машину где было только одно свободное место, а на заднем сиденье сидела маленькая школьница и ее брат-младенец, удивленно смотрящий небесными глазами на новопоявившиеся существо в его окружении.
- Ты хочешь посмотреть BD?
- Извини, что? - переспросил я маленькую Амандин.
Bande dessiné - это комиксы. Я сидел и расматривал комиксы про желтых миньонов. Амандин игралась с ребенком, за рулем согбенно сидел Жерар, его жена расслабленно рассматривала пейзаж за окном из-под солнечных очков. Я чувствовал себя как-то особенно спокойно и легко.
- Я умаялась - повторяла маленькая Амандин, оставляя очередную четную попытку успокоить плачушего ребенка.
- Оставь его, детка, он устал.
- Поедешь дальше? - спросил меня Жерар.
- Да, в Ниццу - убежденно ответил я.
Поедая маленький пакетик сушеных бананов, подаренный маленькой Амандиной, я шел в сторону Ниццы. Всего полторачаса, думал я.
***
Приехав в апреле прошлого года на вокзал в Ниццу я подумал: “Не зная того, в Ницце живут самые несчастные люди на земле, каждый день просыпаясь от осознания того, что их может больше ничего не удивит. В тот день, я прибыл в Ниццу, пересек не чем непримечательный вокзал и вышел на променад ведущий к Лазурному побережью. Передо мной вырастали колонны, на которых гнездились светящиеся буддоподобные существа. По обеим сторонам, тянулись тропические сады, шикарные старинные дворцы и фонтаны. Променад будто держался на десятках китов, источающих пар и струи освежающей воды из-под камня. Полуголые дети, купаясь в радужных переливах, заливались звонким смехом, ртами ловили крупицы влаги, уносимые ветром. Солнце лучилось, свежий морской ветер отгонял раскаленные лучи от праздно шатающихся прохожих. Ухмыляясь, мне подмигивал Нептун, провожая взглядом до Лазурного побережья.
Миллиардами сапфиров рассыпалась передо мной водная гладь. Налево расположилась Английская набережная, уходя вдаль, в бесконечную вереницу пальм и пляжей и заканчивающиеся улицей США. Справа предо мной предстает огромная отвесная скала, за которой бухта и порт. Роскошь, покой, нега, мерно накатывали волны, учащая сердцебиение.“
Верно так было и 14 июля и верно повторилось бы это для меня вновь. Но судьба распорядилась по-другому. Я стоял на выезде из Тулона и никто меня не брал. Прошел час и я решил вернутся к вокзалу, чтобы зарезервировать блаблакар (сервис поиска попутчиков). Я зарезервировал и ждал. Подтверждения не было. Я обождал полчаса. Зарезервировал следующую машину. Мне позвонили и сказали, что я слишком поздно, и они уже уехали. Мое терпение подходило к концу. Третий попутчик, так же мне позвонил и сказал, что поломался. И я… решил остаться в Тулоне. Забравшись на вершину холма, подальше от толпы над обрывом, я смотрел как люди четно стреляют в небо, как разрываются заряды, синим, желтым зеленым цветоами, будто букеты распускаются в черно-лазурном небе над городом, который однажды взял Наполеон, разрушив весь сложившийся условный порядок старого мира.
На утро я узнал, что в Ницце произошел теракт. На меня повеяло холодом смерти, ибо она прошла по соседний улице, порхнув своим черным длинным плащем, подмигнула и сказала мне: “Не пора тебе. Еще не пора.” Белый грузовик презрел всю красоту Лазурного берега, перекрасил его в алые тона. Ненависть и тупость разрушает прекрасные вещи, и даже великолепные виды. Увидев слепого человека на вершине холма с видом на Английскую набережную больше не хочется, чтобы он прозрел, ты завидуешь ему - он не видит этого мира, который создал себе человек. И закрыв глаза, слышится только шум бьющихся голов человеческих, разбиваемых о кузов грузовика, падающих на бесчувственный променад. Шум моря заглушают людские крики. Смешалась толпа, паника охватила набережную, заканчивающуюся улицей США. Отстраненной, бесчувственной кажется скала, пренебрежительно смотрящая сквозь вечность на все людские невзгоды, крики и стоны. Она спокойна - пройдет еще одна вечность, и она все также будет спокойна.
На следующий день не было человека, который бы не упомянул о теракте, а на панно авторута желтые диоды высвечивали: “Свобода, равенство, братство”. Бесчувственно и пусто звучали эти слова, будто предупреждение “через 2 километра авария” и никому никакого дела и не соучастия, не сочувствия горю. Ты просто предупрежден.
Возможно покажется, что говорил я здесь совсем не о “своем Тулоне” и вовсе не о Тулоне, но Тулон лишь красивый символ, того, что мы называем судьба. Для Наполена Тулон значил начало своей карьеры, шанс, данный ему благодаря событиям 14 июля 1789 года, день взятия Бастилии; для меня этот день стал началом новой жизни, а для кого-то ее конец...
***
… в час ночи 17 июля француз марокканского происхождения привез меня в Бон. До моей деревушки оставалось двадцать киллометров и я пошел пешком. Я шел пешком и смотрел на звезды. Звезды с неба свисали гроздьями. Момент простого счастья, когда понимаешь, что просто живешь и смотришь на звезды и так хочется попасть за горизонт у тебя над головой. Как хотелось бы смотреть на звезды из пустыни Сахары или Антарктического полюса. Как бы приятно было смотреть на звезды, не стирая грани между долгим-долгим хождением, не двигаясь все быстрей и быстрей. Скорость уничтожает томление, ожидание - суть познания истинной красоты. Быстрое удовлетворение желаний уничтожает счастье обладания.
Луна - белая жемчужина, падает и скатывается по наклонной, желтеет и пропадает куда-то за леса. На пару часов на небе нет, ни солнца, ни луны, небесное царство пустует - анархия миллионов звезд. Одни формируют созвездия, другие одиноко светят, третьи, падают и гаснут. Земля остывает, становится все холодней и поля накрывает росой - воздух свежеет. Кажется, расправишь руки и дотянешься до звезд, почувствуешь прикосновения неба. Высунешь язык и можешь попробовать звезды на вкус. И будто дорога бесконечной - потому, что небо над тобой никогда не кончается.
До меня доносится свет звезд, то, что кажется жизнью давно мертво и смерть будто миг, тянется к нам миллиарды лет, свет приходит к нам старый, дряхлый, поседевший - мы видим увядающую красоту. Жизнь, смерть - все одно. Наша планета будто большой микроском для наблюдения космических реакций: ядра атомов взрываются у нас на глазах. Свет городов, мегаполисов, свет мысли цивилизации, скрывает звезды от наших глаз, крадет у нас детские мечты о далеких планетах, космических полетах сквозь пространства и время. Убивает в нас стремление к неизведанному. Но как хочется оказаться там, за горизонтом, на той или на этой звезде, увидеть другой мир. Пламя китайского дракона, холодные ветра пустыни Сахары, полярный свет берегов Гренландии, лазурь Средиземного моря, бескрайнии дали Алтая, прозрачность Байкальских вод, ширину рек Волги и Ориноко. Путешествовать, чтобы почувствовать прикосновение неба над головой, земли под ногами и между ними - жизнь, тонкой нитью протягивающейся сквозь границы счастья. Нужно долго идти, чтобы его пересечь, но если быстро ехать, можно его не заметить. Оно может показатся в любой миг, кажется в самый не подходящий, самый не ожиданный момент. Ты спросишь, зачем счастье ночью, когда ты один? Когда его не с кем разделить, а ты идешь и просто улыбаешься и по твоей щеке течет слеза. Уйти далеко за горизонт, чтобы потом вернуться домой, кажется бесмысленным делом, но вернувшись почувствовать счастье - что дома, что живой. Ты понимаешь, как же невероятно тут красиво, как невероятно красив твой дом и каждая трешинка в его стенках. Как гладка ручка двери, будто сумашедший, медленно тянишь за нее, чтобы прочувствовать ее равномерность. Мурашки бегут по коже, свет звезд проникает в тебя, по щеке стекает звезда.
Не заходя домой тебе хочется бокал вина, в поле между виноградников Бургундии, ночью, когда на дне - жидкий рубин, ты взбалтываешь его, стирая с широкого бокала росу. И продолжаешь смотреть на звезды, там где зарождается виноград, цветут виноградные лозы, вино приобретает самый естественный вкус. Ты чувствуешь, как летнее солнце, его питающие, проникает теперь в тебя, свет далеких звезд, возрастом в миллиарды лет. Счастье - глоток, его можно попробовать, чтобы осознать, что молод, что живой. Это счастье незапланированно, не результат какого-то достижения, или долгих изнуряющих трудов, после которых хочется только выпить, чтобы снять эту тяжесть. Это счастье прекрасного утра, нового дня, мама.
14 июля, день взятия Бастилии, памятный день для всех французов, а теперь и для меня, мама. Я знаю ты волнуешся за меня. Тебе боезно за меня, когда совсем рядом погибают люди, но позволь мне рассказать тебе об этом дне, таким каким его видел я, отправляясь автостопом в Ниццу 14 июля.
Я вырываюсь из рутины и врываюсь в боковую дверь иномарки, дабы вкусить чужую жизнь - я гурман, судьба хороший повар, она умеет удивлять.
- Раз, два, три, четыре, пять. Пять точек - показывает Виллиам Сладкое Личеко, тыкая себе в область паха. - Две минуты, я показываю, а потом люди сами делают - профилактика от простаты и, чтобы лучше стоял - сопровождая слова характерным жестом - Чем больше делаешь, тем лучше. Раньше у меня были проблемы с эрекцией, теперь нет. Помогает!
Я улыбался, задавал наводяшие вопросы - в общем проявлял политес. Не то чтобу уточнял, куда именно надо нажимать, чтобы не промахнуться, но поддерживал беседу. “Говоришь пять?”, “Да, пять”, “Невероятно!”
Мне все равно, что я знаю его только 10 минут. Для меня больше нет, “привет”, “как дела”, “как тебя зовут”. Я представляюсь только в конце, когда ухожу. И вот история Виллиама из Тулона: уроженец одной из Французских колоний, француз. Работает в доме инвалидов. Работу свою обожает - чувствует себя полезным. Его парень служит в морском флоте Тулона. Были проблемы с эрекцией, профессор из Парижа помог, спас и научил его акупунктуре, мол, пальцем тыкаешь и оп, все готово к применению.
Это было под Тулоном у горы Фурон, вечером 15 июня на следущий день после теракта.
14 июля 2016 года
9.00 я выехал из бургундской деревушки, где на лето, как ты знаешь, я устролся работать в винодельном доме.
Словно на воздушном шаре я пролетал живописные французские города, размышляя, болтая с попутчиками, пытаясь уловить атмосферу.
Я размышлял о сути автостопа, так популярном в 60-х-80-х и сейчас, когда каждый водитель удивляется своей собственной доброте, говоря о небезопасности мира, но все же останавливается и подбирает. Я думал о том, что сотни людей вольныи, бродяги, автостоперы, номады, вагабонды (как бы они себя не называли) считают себя антикапиталистами - движением за общий мир без частной собственности, на деле все воруют у системы, которую так ненавидят. Они используют бесплатный вай-фай, туалеты ресторанов быстрого питания, пляжные душевые, просят остатки еды и тех благ, которые никогда не создавали. Они проживают в фургонах возле университетских корпусов, сквотируют помещения, ищут лазейки в законодательстве стран - все для того, чтобы ничего не делать и будто жить природно, как древние люди. Здесь пролегает тонкая грань между человеком, который пытается сделать мир лучше вдохновляюшим примером, ведь, чтобы путешествовать достаточно выйти из дома. Достаточно начать говорить с людьми. Достаточно одной улыбки, чтобы доехать хоть до края света, а потом вернуться и рассказать остальным, как выглядит мир за тем краем, чтобы возможно вдохновить и других выйти из своей пещеры, взять на себя ответственность за свою жизнь. Перестать идти рутиной дорогой день за днем. Там где проложены дороги нового не увидишь и приходится с них сходить, слушая веления сердца, а не разума, сопротивляясь себе самому.
- Моя дорога не была прямая. Все время приходилось искать работу, перебиваться. Да, так же как и ты! - восклицал Жан-Пьер, с головой, покрытой белесой щетиной, худощавый, моложавый, рука не поднимается написать “старик”. Нет, он был молод и свеж, словно зеленый стебель винограда, цветуший под жарким бургундским солнцем.
- Я не люблю Стива Джобса, потому что он - символ хорошо продуманного маркетинга, а передо мной стоит человек словно детский ящик с игрушками, каждая из которых несет свои воспоминания, и он не хочет меня не на что сподвигнуть, и когда я спрашиваю, скромно отвечает, что работает министром культуры Франции. Это он тот человек, который решает, какой спектакль, опера и п.т.п. будет финансироваться, а какой нет. Он - это сотни спектаклей, которые успел сыграть за десять лет после окончания исторического факультета. Он - это десятки освобожденных заключенных из тюрем Франции. Он - это Кабул, Афганистан, посредник между Америкой и СССР. Он - это наконец сотни фестивалей, пьес, спектаклей, опер по всей Франции. Он - это сотни мест по всему миру, которые он объехал на велосипеде.
- Латвия! О, я месяц назад проехал по Куршской косе, был в Талинне, Риге и Вильнюсе.
Мы болтали проезжая путь от Лиона до Марселя, я мог выйти на ближайшей заправке, но все продолжал диалог.
- Обожаю Марсель! - говорил он.
- Вы первый человек от которого я это слышу.
- Да, он не совсем чист. Ты это имеешь ввиду?
- Можно сказать и так.
- Я же люблю, то что не выезжая из Франции можно оказатся в совершенно другом мире, будто Алжир или Марокко. Я люблю бедные места.
- Вы коммунист?
- Я слишком стар, чтобы быть коммунистом - ухмыльнулся он. - мне нравятся люди в бедных странах. Я люблю Россию - это невероятная страна. Я был на Алтае, Байкале, Камчатке, Сибири, много раз в Москве, по делам. У меня есть друзья русские и чеченцы.
Я вспомнил, как был в Монако, в Монте-Карло, и видел этих людей на колекционных авто с золотыми часами, модными костюмами, одноразовыми дамами и купированными собачками, и как мне было тогда противно видеть всю эту роскошь, будто беззаботные дети играют в песочнице из костей и праха. Жемчужная их улыбка, говорит, что они получают от этого крайнее удовольствие. Огородившись от всего мира камерами и тысячами охранников, оберегающих их наследие, золотые горы, выросшие из ограбленных приисков разных стран, отмытые в оффшорах Швейцарских, Гибралтарских, Панамских и прочих банков - созданный ими же фискальный рай.
- Вы говорите по-русски?
- Да, но ты говоришь по-французски лучше, чем я по-русски - смеялся он. В России сложная жизнь. Люди суровые, грузные, но когда познакомишься поближе - открытые.
Диалог шел, и я все больше убеждался, что вкусы людей, рассуждающих, задающих вопросы, познающих мир, мало различаются.
- Разница? Когда я приезжал в СССР, люди были невероятно добры и открыты, сейчас, когда я приезжаю в Россию, я все больше встречаю реальных придурков.
Я не раз встречал людей, пытающихся меня убедить в том, что капитализм - единственный и самый правильный строй. В пример они приводили США и Китай и их могущество. Аргумент был один: каждый человек должен отвечать сам за себя. Почему рабочий фермер, владелец собственного бизнеса и т.п. должен отдавать свой доход во благо людей, которые не хотят работать. Это говорят люди всегда обеспеченые, но знающими цену труду - их недоумения вполне логичны. Но это всегда также люди, которые мало путешествуют и не видят, что в странах, где государственный строй склонен к социализму, люди добрей, отзывчивей, хоть они и не всегда улюбаются на улицах.
В краях, где процветает капитализм, люди носят широкие улыбки, демонстрируя полную удовлетворенность жизнью, потому что у них есть больше благ, но как только ты спросишь у них помощи, не просто направление, а допустим чем-то поделиться, их улыбка исчезает с лица, от них веет холодом - им кажется, что ты бездельник и хочешь у них что-то отобрать.
Это можно заметить, если проехать по Франции и Польше, странах более и менее развитого социализма, а потом приехать в Англию или Западную Германию. Западную, потому что на примере Востока и Запада Германии, можно увидеть как меняются люди. Увидеть как добрые, отзывчивы, теплые и открытые, но мало улыбающиеся люди Восточной Германии, готовые помочь: провести незнакомцу экскурсию по городу, довести до места, приютить, даже заплатить или просто дать денег, становятся холодными, закрытыми с несползающей улыбкой на лице, как люди Западной Германии. Они способны лишь указать направление куда вам идти, не всегда туда куда бы вам хотелось. Это у них в парках спят бездомные иммигранты, улицы темны, опасны, страшны, полные преступности. Когда в парке Штутгарда встречаешь людей желающие у тебя выманить хоть что-нибудь, ну хоть отсосать. Это этот мир полон пошлости и разврата, где проститутки нагло оголяют свою грудь в надежде на большую прибыль. Люди, защищающие капитализм, не понимают, что все на что они сетуют: на сумасшедший мир, на небезопасность, теракты, убийства, рост криминала, напряжение и предверие войны между странами, исходит из капитализма. Потому что социальный строй - это система в которую погружена общность людей, ценностям которой они придерживаются в большинстве своем бессознательно - люди такие, какими их делает система.
Жан-Пьер похлопал меня по плечу, пожелал удачи и, посмотрев на мою майку, назвал меня суперменом.
***
Я долго шел, потом остановился в тени дерева, принявшего на себя жар солнца, сойдя с узкой ленты дорог, оплетающих холмистые виноградные поля. Я смотрел, как шестиконечная белая звезда питает синь чистого неба, заплетая виноградные лозы, взращивая плоды, наливает белый сок Шардонне в прозрачный бокал - перевернутый купол земли. И я долго долго ходил меж виноградных рядов, пока не услышал песнь.
В мою сторону шел фермер в клетчатой рубахе с соломенной шляпой на голове в землянистых штанах, заправленных в тяжелые бутцы.
- Все это плоть Земли нашей - напевал фермер.
- И владения месье Вёв Амбаль, не правда ли?
- Совершено верно, прекрасный молодой человек. 250 гектаров винограда.
- Мы познакомились и разговорились.
- Вы думаете - это правильно? - спрашивал я Жуэля, бывшего хозяина маленького винодельного дома, ныне наемного работника, управляющего одним из купленных домов Вёв Амбаль.
Что именно?
- Ну, вот вы, профессионал своего дела, знаете все о винопроизводстве и у вас выкупают ваши владения, чтобы потом нанять вас же ими управлять. И все это делает человек, который понятия не имеет, как растут виноградные лозы, как выбирать землю, как изготовливается вино. Для него это - просто долгосрочная инвестиция.
- Зато меньше мороки. Месье Вёв Амбаль - уважаемый бизнесмен, ему только 57, он планирует довести свои владения до 400 гектаров.
- Раньше вы приглашали рабочих. Они работали с вами, не на вас, а с вами: вы делали одно дело, преломляли один хлеб. Вы приглашали их за стол, общались, становились друзьями. Вы сами только что рассказывали про чешскую семью, которая приехала к вам работать, а потом вы подружились. Благодаря этому, вы открыли для себя красоты Праги, Карлсбад, попробовали чешское пиво, увидели танцующий дом. А сейчас вы нанимаете работников десятками, сотнями, даже не знаете, кто из них кто. Местные деревни пустуют, нет работы и молодежь уежает, провинция умирает, а вместе с ней атмосфера Бургундии, ее дух. Ведь это вы говорите: “В Бургундии не мечтает жить, только тот, кто уже живет в Бургундии.” И куда это все? Ради того, чтобы месье Вёв Амбаль, наследовавший состояние свое бабушки, вдовы (фр. вёв - вдова) фермера месье Амбаля, достроил очередной корпус своего роскошного замка. Вам не кажется, что мы скатываемся в феодализм?
Он молчал. Он повел меня по зеленой гладко выглаженной лужайке. Мы сели в машину и поехали меж виноградных полей. Мы ехали по раскаленному мертвому асфальту. Потом мы вышли из машины и завернули за край опушки. Жуель показал мне новокупленные земли. Объяснил, что сначала они выкупают лес, а потом вырубают его и очищают от корней поле и засаживают виноградом. Выкупленные земли других винодельных домов они очищают от уже выращенных виноградных деревьев. Как и было здесь.
Виноградные деревья словно груда трупов лежали на сырой, только что развороченной земле. Таких куч было много. Отростки ветвистых стеблей и корни виноградных лоз в моей голове превращались в руки и ноги; трактор - одноглазый монстр с колесами выше человеческих голов, черная бесчувственная резина, затвердевшая смоль равняющая землю. Монстр проезжал сверху, выворачивая деревянные чресла наружу. Люди шли за ним, подбирая остатки корней, складывая их в кучи. Один за одним. Кучи становились все больше. Мне стало страшно - я представил, что если бы это были не трупы деревьев, а людей, одноглазый монстр все так же продолжал бы ехать, а люди бы продолжали собирать человеческие конечности. Они бы нашли для себя оправдания, ведь у каждого из них дома есть семья и им чем-то надо кормить своих детей, платить за их образование. Многие бы даже не задумывались, а просто делали, ведь это работа и за нее платят и то что делает Джон, должен делать, и Смит, и Иван и Изя. Если не ты, то придет другой, но тогда ты останешься голодным, а у тебя семья и дети беззаботно улыбаются на кухне. Ты же не причем. Ты же ни в чем не виноват, а работа есть работа и за нее платят. Ты сможешь себя убедить, что складывать трупы в кучи не такая уж плохая работа, ведь до этого ты складывал в кучи трупы деревьев. Какая же твоя забота?
***
Мы расстались с Жуэлем и я поехал в Бон - столицу винодельной провинции, географический центр Европы. Потом я приехал в Макон. Я гулял по набережной реки Саон, читая стих. выгравированный на променаде, строкой проходя во всю его длину. Водная гладь размножала лимоновые, апельсиновые, мускатные дома, закругляя арки средневекового каменного моста. Плюшевая француженка сладко потягивалась, сидя на ступеньках возле реки. С плакатов на входе в мэрию на меня пристально смотрел месье Гризманн, лучший футболист Евро 2016 - это его родной город.
- Латвия? Неужели! - воскликнул Жан, мой новый попутчик из Макона в Лион - моя бабушка родом из Елгавы.
Родом из еврейской семьи, его бабушка эмигрировала во Францию еще во времена Русской империи 1905 году. Посетив Ригу и окрестности этой зимой он был крайне удивлен латвийскими прекрасами.
Он с женой - преподаватели английского языка в Париже. Мы мило побеседовали о литературе, кино и искусстве. Растались мы там где и встретились: на одной из заправок на “Дороге солнца” ведущей на юг Франции, все приблежая меня к Ницце.
***
20.00. Я взял свой Тулон в компании семьи программиста из Страсбурга.
Только я хотел сесть в машину он сказал:
- Подожди! Моя жена кормит ребенка. - меня, незнакомца, впустили в машину где было только одно свободное место, а на заднем сиденье сидела маленькая школьница и ее брат-младенец, удивленно смотрящий небесными глазами на новопоявившиеся существо в его окружении.
- Ты хочешь посмотреть BD?
- Извини, что? - переспросил я маленькую Амандин.
Bande dessiné - это комиксы. Я сидел и расматривал комиксы про желтых миньонов. Амандин игралась с ребенком, за рулем согбенно сидел Жерар, его жена расслабленно рассматривала пейзаж за окном из-под солнечных очков. Я чувствовал себя как-то особенно спокойно и легко.
- Я умаялась - повторяла маленькая Амандин, оставляя очередную четную попытку успокоить плачушего ребенка.
- Оставь его, детка, он устал.
- Поедешь дальше? - спросил меня Жерар.
- Да, в Ниццу - убежденно ответил я.
Поедая маленький пакетик сушеных бананов, подаренный маленькой Амандиной, я шел в сторону Ниццы. Всего полторачаса, думал я.
***
Приехав в апреле прошлого года на вокзал в Ниццу я подумал: “Не зная того, в Ницце живут самые несчастные люди на земле, каждый день просыпаясь от осознания того, что их может больше ничего не удивит. В тот день, я прибыл в Ниццу, пересек не чем непримечательный вокзал и вышел на променад ведущий к Лазурному побережью. Передо мной вырастали колонны, на которых гнездились светящиеся буддоподобные существа. По обеим сторонам, тянулись тропические сады, шикарные старинные дворцы и фонтаны. Променад будто держался на десятках китов, источающих пар и струи освежающей воды из-под камня. Полуголые дети, купаясь в радужных переливах, заливались звонким смехом, ртами ловили крупицы влаги, уносимые ветром. Солнце лучилось, свежий морской ветер отгонял раскаленные лучи от праздно шатающихся прохожих. Ухмыляясь, мне подмигивал Нептун, провожая взглядом до Лазурного побережья.
Миллиардами сапфиров рассыпалась передо мной водная гладь. Налево расположилась Английская набережная, уходя вдаль, в бесконечную вереницу пальм и пляжей и заканчивающиеся улицей США. Справа предо мной предстает огромная отвесная скала, за которой бухта и порт. Роскошь, покой, нега, мерно накатывали волны, учащая сердцебиение.“
Верно так было и 14 июля и верно повторилось бы это для меня вновь. Но судьба распорядилась по-другому. Я стоял на выезде из Тулона и никто меня не брал. Прошел час и я решил вернутся к вокзалу, чтобы зарезервировать блаблакар (сервис поиска попутчиков). Я зарезервировал и ждал. Подтверждения не было. Я обождал полчаса. Зарезервировал следующую машину. Мне позвонили и сказали, что я слишком поздно, и они уже уехали. Мое терпение подходило к концу. Третий попутчик, так же мне позвонил и сказал, что поломался. И я… решил остаться в Тулоне. Забравшись на вершину холма, подальше от толпы над обрывом, я смотрел как люди четно стреляют в небо, как разрываются заряды, синим, желтым зеленым цветоами, будто букеты распускаются в черно-лазурном небе над городом, который однажды взял Наполеон, разрушив весь сложившийся условный порядок старого мира.
На утро я узнал, что в Ницце произошел теракт. На меня повеяло холодом смерти, ибо она прошла по соседний улице, порхнув своим черным длинным плащем, подмигнула и сказала мне: “Не пора тебе. Еще не пора.” Белый грузовик презрел всю красоту Лазурного берега, перекрасил его в алые тона. Ненависть и тупость разрушает прекрасные вещи, и даже великолепные виды. Увидев слепого человека на вершине холма с видом на Английскую набережную больше не хочется, чтобы он прозрел, ты завидуешь ему - он не видит этого мира, который создал себе человек. И закрыв глаза, слышится только шум бьющихся голов человеческих, разбиваемых о кузов грузовика, падающих на бесчувственный променад. Шум моря заглушают людские крики. Смешалась толпа, паника охватила набережную, заканчивающуюся улицей США. Отстраненной, бесчувственной кажется скала, пренебрежительно смотрящая сквозь вечность на все людские невзгоды, крики и стоны. Она спокойна - пройдет еще одна вечность, и она все также будет спокойна.
На следующий день не было человека, который бы не упомянул о теракте, а на панно авторута желтые диоды высвечивали: “Свобода, равенство, братство”. Бесчувственно и пусто звучали эти слова, будто предупреждение “через 2 километра авария” и никому никакого дела и не соучастия, не сочувствия горю. Ты просто предупрежден.
Возможно покажется, что говорил я здесь совсем не о “своем Тулоне” и вовсе не о Тулоне, но Тулон лишь красивый символ, того, что мы называем судьба. Для Наполена Тулон значил начало своей карьеры, шанс, данный ему благодаря событиям 14 июля 1789 года, день взятия Бастилии; для меня этот день стал началом новой жизни, а для кого-то ее конец...
***
… в час ночи 17 июля француз марокканского происхождения привез меня в Бон. До моей деревушки оставалось двадцать киллометров и я пошел пешком. Я шел пешком и смотрел на звезды. Звезды с неба свисали гроздьями. Момент простого счастья, когда понимаешь, что просто живешь и смотришь на звезды и так хочется попасть за горизонт у тебя над головой. Как хотелось бы смотреть на звезды из пустыни Сахары или Антарктического полюса. Как бы приятно было смотреть на звезды, не стирая грани между долгим-долгим хождением, не двигаясь все быстрей и быстрей. Скорость уничтожает томление, ожидание - суть познания истинной красоты. Быстрое удовлетворение желаний уничтожает счастье обладания.
Луна - белая жемчужина, падает и скатывается по наклонной, желтеет и пропадает куда-то за леса. На пару часов на небе нет, ни солнца, ни луны, небесное царство пустует - анархия миллионов звезд. Одни формируют созвездия, другие одиноко светят, третьи, падают и гаснут. Земля остывает, становится все холодней и поля накрывает росой - воздух свежеет. Кажется, расправишь руки и дотянешься до звезд, почувствуешь прикосновения неба. Высунешь язык и можешь попробовать звезды на вкус. И будто дорога бесконечной - потому, что небо над тобой никогда не кончается.
До меня доносится свет звезд, то, что кажется жизнью давно мертво и смерть будто миг, тянется к нам миллиарды лет, свет приходит к нам старый, дряхлый, поседевший - мы видим увядающую красоту. Жизнь, смерть - все одно. Наша планета будто большой микроском для наблюдения космических реакций: ядра атомов взрываются у нас на глазах. Свет городов, мегаполисов, свет мысли цивилизации, скрывает звезды от наших глаз, крадет у нас детские мечты о далеких планетах, космических полетах сквозь пространства и время. Убивает в нас стремление к неизведанному. Но как хочется оказаться там, за горизонтом, на той или на этой звезде, увидеть другой мир. Пламя китайского дракона, холодные ветра пустыни Сахары, полярный свет берегов Гренландии, лазурь Средиземного моря, бескрайнии дали Алтая, прозрачность Байкальских вод, ширину рек Волги и Ориноко. Путешествовать, чтобы почувствовать прикосновение неба над головой, земли под ногами и между ними - жизнь, тонкой нитью протягивающейся сквозь границы счастья. Нужно долго идти, чтобы его пересечь, но если быстро ехать, можно его не заметить. Оно может показатся в любой миг, кажется в самый не подходящий, самый не ожиданный момент. Ты спросишь, зачем счастье ночью, когда ты один? Когда его не с кем разделить, а ты идешь и просто улыбаешься и по твоей щеке течет слеза. Уйти далеко за горизонт, чтобы потом вернуться домой, кажется бесмысленным делом, но вернувшись почувствовать счастье - что дома, что живой. Ты понимаешь, как же невероятно тут красиво, как невероятно красив твой дом и каждая трешинка в его стенках. Как гладка ручка двери, будто сумашедший, медленно тянишь за нее, чтобы прочувствовать ее равномерность. Мурашки бегут по коже, свет звезд проникает в тебя, по щеке стекает звезда.
Не заходя домой тебе хочется бокал вина, в поле между виноградников Бургундии, ночью, когда на дне - жидкий рубин, ты взбалтываешь его, стирая с широкого бокала росу. И продолжаешь смотреть на звезды, там где зарождается виноград, цветут виноградные лозы, вино приобретает самый естественный вкус. Ты чувствуешь, как летнее солнце, его питающие, проникает теперь в тебя, свет далеких звезд, возрастом в миллиарды лет. Счастье - глоток, его можно попробовать, чтобы осознать, что молод, что живой. Это счастье незапланированно, не результат какого-то достижения, или долгих изнуряющих трудов, после которых хочется только выпить, чтобы снять эту тяжесть. Это счастье прекрасного утра, нового дня, мама.