Борис Ширяев «Здесь жилось тогда много вольнее...»
Борис Ширяев
«Здесь жилось тогда много вольнее...»
Воспоминания о Средней Азии 1920-х - начала 1930-х годов
(«Восток Свыше», № 42)
Сверх-Обер-Хам
[Впервые напечатано в газете «Знамя России» (Нью-Йорк). 14 июля 1952 г. № 66. С. 11-13. См. примечание 46]
В тридцатых годах, в Ташкенте, был созван 5-ый всемирный геологический конгресс [5-ый всемирный геологический конгресс проходил в Вашингтоне в 1891 году. Ширяев имеет в виду III Всесоюзный съезд геологов с участием иностранных гостей, который проходил в Ташкенте с 20 по 26 сентября 1928 года. В нем принимали участие немецкие геологи Кайзер, Хосмат, Борн и Цур-Мюллен и один чешский (Ульрих). См. примечание 47]. Большевики, воспользовавшись очередью России в Международной ассоциации геологов, решили блеснуть, и имели эту возможность, благодаря жившим еще старым геологам: Обручеву, Ферсману, Губкину[48] и уже начатым широким обследованиям первой пятилетки.
Но пропагандный бум не удался: на съезд прибыла лишь делегация Германии, социал-демократическое правительство которой дружило тогда и заигрывало с Советами.
Зато уж с этой делегацией носились, как с богатой тещей: угощали на банкетах, услаждали специальными концертами... не обошлось без неудач и здесь. «Президент» Ахун-Бабаев в произнесенной им по-русски приветственной речи так и не смог выговорить слова геология и заменял его привычным идеология. Внимательно слушавшие немцы были озадачены.
На концерте туземной музыки стало еще «веселее». Этот концерт устраивал местный старожил Покровский[49], большой знаток восточной музыки, автор глубокого двухтомного труда о ней, но абсолютно не знакомый с законами сцены. Главную же роль в туземных оркестрах играет инструмент карнай - гигантская, в четыре метра длиной труба, прямой потомок тех, которые разрушили стены Иерихона. Обычно «артист» в нее дует, его помощник держит на плече противоположный конец с раструбом. Рев ее ужасен.
Немцев посадили в первом ряду небольшого, но изящного зала, бывшего военного собрания, а Покровский построил оркестр в ряд по самому краю авансцены, взмахнул руками...
…Дружно грянули огромные котлы-барабаны, а карнаи рявкнули, упершись чуть не в самые лица немцев...
Толстый профессор Кайзер в ужасе схватился за голову и мог лишь сказать:
- Kolossal!
В заключение же съезда немцы задали ехидный вопрос:
- Почему у вас, при таком невероятном богатстве геологического материала и столь широком размахе прикладных исследований, так бедна их теоретически-научная разработка?
Отвечавшему им академику Ферсману пришлось смущенно ограничиться общей фразой.
Но ловкачи советской пропаганды готовили уже новый трюк: была задумана объединенная советско-германская экспедиция на Памир, с целью «открыть» уже открытые пики Петра Первого и Николая Второго, а заодно и переименовать их в пик Ленина и пик Сталина. Оба пика выше 7000 метров, близки по высоте к Эвересту, и Германия выслала для их «открытия» шестерых лучших альпинистов. Советы также послали бригаду альпинистов, бригаду научных работников, во главе с профессором Щербаковым[50], а верховное начальствование над всеми «штурмующими Крышу Мира» силами вручили «испытанному» главковерху, в то время прокурору республики - Крыленко[51].
Я обслуживал от газеты и конгресс и экспедицию, вследствие чего и имел сомнительное удовольствие познакомиться с этой «исторической» личностью.
Тотчас по прибытии экспедиции я интервьюировал профессора Щербакова. Это был скромный, тихий, но глубокий, вдумчивый человек науки. Он обстоятельно и детально излагал мне ряд исследовательских проблем, которые надеялся разрешить в предстоящей экспедиции. Я записывал. С шумом открылась дверь, и в комнату ввалился здоровенный детина средних лет, очень похожий на переодетого в щегольской френч деревенского мясника. Соответствующие манеры, соответствующая морда.
Дорогие читатели, вы знаете, что я избегаю грубых слов в моих рассказах вам, но в данном случае такое определение неизбежно. Можно сказать лишь еще грубее - харя. Назвать же этот «портрет» лицом или физиономией нельзя.
Черты его были обычными, даже правильными, но выражение тупого самодовольства, чванства, наглости - попросту хамства - проступало столь ярко, что покрывало собой все прочее. Трудно верилось, что его обладатель окончил университет.
- А, сотрудник печати? Очень хорошо, - не здороваясь, бросил он мне, - ну, эту профессорскую... (непристойное слово) бросьте к... (непристойная фраза). Слушайте, что я вам скажу и записывайте. Слово в слово.
Крыленко развалился в кресле, закурил, не предложив, конечно, нам, папиросу, и понес трафаретную пропагандную чушь о «достижениях», «победах» и прочем. О научной работе, ее конкретных задачах - ни слова. Потом выяснилось, что он спутал даже намеченный маршрут, что мягко пояснил мне проф. Щербаков: тов. Крыленко «оговорился».
Что было делать мне? Дать болтовню Крыленко без разъяснения смысла экспедиции?
Умный заместитель редактора Эйдельсон нашел выход. Он дал оба интервью разом под жирным заголовком: «Мы штурмуем Крышу Мира».
Я сопровождал экспедицию до линии вечных снегов, и в вагоне служил переводчиком между русскими и немецкими альпинистами. Наши были славными, крепкими молодыми ребятами. Снаряжены они были «по-советски»: в солдатских бутсах и стеганых ватниках. Для питания - сало и крупа. Немцы имели, конечно, полное снаряжение европейских спортсменов, каждый предмет которого возбуждал удивление и восхищение наших.
- Что это? Для чего это? - то и дело спрашивали они, указывая то на сухое горючее, то на другие приспособления горного спорта. Рулончики гигиенической бумаги, которые несли при себе немцы, привели их сначала в недоумение, а потом вызвали взрыв хохота. Оторвали себе по кусочку - показать дома.
- Они, кажется, никогда не видали этого? - в свою очередь удивились немцы.
Стыдно мне было тогда, и этот эпизод, эти вежливо-насмешливые улыбки немцев вспомнились мне много лет спустя, когда я увидел знаменитый номер розенберговского журнала «Untermensch»[52].
Крыленко в дороге шумно ссорился с сопровождавшей его сожительницей, тоже «героем» тов. Розмирович[53], причем крепкие выражения сыпались с обеих сторон. В тех же формах он покрикивал и на профессоров. С альпинистами он вообще иначе не разговаривал.
«Штурм» совершился. И русские и немцы поднялись на пики. Переименовали их и утвердили на ледниках красные тряпки.
- Каковы научные результаты экспедиции? - интервьюировал я вернувшегося Щербакова.
- Темпы научной работы не совпадают с темпами спорта, - уклончиво ответил он, - пока я воздержусь от ответа... потом... Когда мы разберем, проанализируем собранные материалы...
- Для науки - нуль с хвостиком! - понял я.
Но шум был большой. Кажется, прокричали об «открытии Памира» и за границей, как потом о папанинской буффонаде на Северном полюсе. Госиздат предложил мне выпустить книгу об экспедиции с очень большим тиражом при столь же высоком гонораре. Я отказался. Не смог. Пришлось бы сверх сил врать, восхваляя «подвиг» и «достижения» советчины, в то время как единственный там действительный реальный подвиг был совершен нашими ребятами-альпинистами, сделавшими этот очень трудный подъем на пики без снаряжения, полуголодными, но все же не отстав от блестяще снаряженных и тренированных немцев.
Не беда! Рекламные книги написали другие, не видевшие Памира и близко. Так фабрикуются «достижения», приводящие в восторг наивных европейцев и янки.
* * *
Предыдущий пост на эту тему здесь
Продолжение здесь