Джулиан Барнс и метафизика
Студенты подарили мне новую книгу Барнса - "Нечего бояться" (в оригинале Nothing to be frightened of, то есть можно понять и как "Страх перед ничто", о чём сам Барнс говорит в книге). А, поскольку я обещалась написать про неё в блоге, то приходится держать слово.
Честно сказать, Барнс меня разочаровал. Неужели и впрямь стареет? Мне-то казалось, что для романиста, тем более в наше время, 65 лет не возраст. И даже некоторые поэты XIX в. в эти годы ещё сочиняли любовные стихи. (Хотя, впрочем, насколько я могу об этом судить? Мне кажется, природа рассчитала меня лет на 45, и что я буду делать сама в 50, если доживу - не могу представить).
Не могу сказать, что слог Барнса хуже, чем обычно - то, что есть, обычно не отнимается, если только писатель не вздумает неожиданно поменять стиль эксперимента ради. Правда, перевод более чем посредственный ("сможет ли она функционировать в приюте" и прочие мелкие блохи), но в принципе восприятию не мешает. То есть Барнс выдаёт именно то, что от него ожидается - ясный ироничный слог, украшенный парадоксами.
Проблема в том, что эта ироничность в новой книге становится натянутой, а парадоксы вымученными. Барнс пишет так, потому что играет амплуа Барнса, а не потому, что такова его психология. С психологией же что-то произошло. Парадоксы осыпаются как шелуха, и из-под них проглядывает вполне обывательское - "Неужели же я, любимый, когда-нибудь умру?". Эта квазимысль пережёвывается на протяжении всей книги. Из которой вытекает вторая квазимысль (на этот раз прямая цитата): "Я не верю в Бога, но мне Его не хватает". Знаем, знаем, что хочет сказать господин Барнс: "Я не верю во Всемогущий Мировой Разум, который подглядывает, кто с кем спит и ест ли колбасу в пост, но мне бы всё-таки хотелось, чтобы там, наверху, кто-то меня любил и обещал мне загробную жизнь". Так оно и оказывается при дальнейшем чтении. Ровно это и подразумевает Барнс, когда утверждает, что в молодости был атеистом, а сейчас он агностик.
Только настоящий агностицизм здесь ни при чём. Это всего лишь комфортная лазейка, которую оставляют себе бывшие атеисты под старость, испугавшись, что, а вдруг, Бог всё-таки есть. Это ничем не лучше поспешного крещения и отмаливания грехов на смертном одре (последний вариант Барнс даже не обсуждает всерьёз).
Но агностицизм подразумевает интеллектуальную честность, а интеллектуальная честность требует рассмотреть все возможные варианты. В том числе и такой: Бог есть, но его цели и задачи совершенно не совпадают с нашими, и доставлять нам удовольствие он никоим образом не собирался. Откройте "Солярис" Лема. Самая убедительная притча о встрече человека с Богом.
Самое, на мой взгляд, провальное место - это рассуждение о том, что для восприятия искусства Средневековья и Ренессанса необходимо разделять религиозные убеждения художников. В качестве негативного примера приводится жлоб в тренировочном костюме, который на вопрос о содержании картины отвечает: "Без понятия". Барнс задаётся вопросом, не превратимся ли мы все в таких "без понятия" с утратой религиозного восприятия искусства. Пардон, но это вопрос культуры, а не наличия или отсутствия веры. Именно по этой причине советская пропаганда, запрещавшая изучать историю религий иначе как в курсе "научного атеизма", не посмела вычеркнуть из необходимого образовательного багажа Данте и Рафаэля.
Барнс полагает, будто существует только две альтернативы - смотреть на картины Рафаэля с религиозным чувством и смотреть на них, как баран на новые ворота (или в лучшем случае как продвинутый эстетствующий баран). Лично я не отношу себя ни к верующим, ни к эстетствующим баранам (хотя должна признаться, что лет до 23-х я была квазиверующей эстетствующей овцой). Почему не видеть в картинах Рафаэля их ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ значение - отражение прекрасной внутренней реальности Рафаэля?
Резюме: в книге Барнса, как во всех подобных рассуждениях, очень много "я" и очень много метафизики, которая при ближайшем рассмотрении оказывается костылями, подпирающими это самое "я" (вспоминается картина Дали с не очень приличным названием - кстати, западному зрителю очевидно, что эта картина пародирует Аристотеля и его представления о Боге). Индивидуальности Барнса, того, что мне как читателю было бы интересно, здесь меньше всего.
Барнс не убедил меня, что рассуждать о смерти интересно и не представил никаких свежих мыслей по части религии (а также не убедил меня, что одно непременно должно иметь отношение к другому). Содержательно его книга оказывается неисправимо банальной. К сожалению, банальность не обязательно признак правдивости или общечеловеческого значения.
Честно сказать, Барнс меня разочаровал. Неужели и впрямь стареет? Мне-то казалось, что для романиста, тем более в наше время, 65 лет не возраст. И даже некоторые поэты XIX в. в эти годы ещё сочиняли любовные стихи. (Хотя, впрочем, насколько я могу об этом судить? Мне кажется, природа рассчитала меня лет на 45, и что я буду делать сама в 50, если доживу - не могу представить).
Не могу сказать, что слог Барнса хуже, чем обычно - то, что есть, обычно не отнимается, если только писатель не вздумает неожиданно поменять стиль эксперимента ради. Правда, перевод более чем посредственный ("сможет ли она функционировать в приюте" и прочие мелкие блохи), но в принципе восприятию не мешает. То есть Барнс выдаёт именно то, что от него ожидается - ясный ироничный слог, украшенный парадоксами.
Проблема в том, что эта ироничность в новой книге становится натянутой, а парадоксы вымученными. Барнс пишет так, потому что играет амплуа Барнса, а не потому, что такова его психология. С психологией же что-то произошло. Парадоксы осыпаются как шелуха, и из-под них проглядывает вполне обывательское - "Неужели же я, любимый, когда-нибудь умру?". Эта квазимысль пережёвывается на протяжении всей книги. Из которой вытекает вторая квазимысль (на этот раз прямая цитата): "Я не верю в Бога, но мне Его не хватает". Знаем, знаем, что хочет сказать господин Барнс: "Я не верю во Всемогущий Мировой Разум, который подглядывает, кто с кем спит и ест ли колбасу в пост, но мне бы всё-таки хотелось, чтобы там, наверху, кто-то меня любил и обещал мне загробную жизнь". Так оно и оказывается при дальнейшем чтении. Ровно это и подразумевает Барнс, когда утверждает, что в молодости был атеистом, а сейчас он агностик.
Только настоящий агностицизм здесь ни при чём. Это всего лишь комфортная лазейка, которую оставляют себе бывшие атеисты под старость, испугавшись, что, а вдруг, Бог всё-таки есть. Это ничем не лучше поспешного крещения и отмаливания грехов на смертном одре (последний вариант Барнс даже не обсуждает всерьёз).
Но агностицизм подразумевает интеллектуальную честность, а интеллектуальная честность требует рассмотреть все возможные варианты. В том числе и такой: Бог есть, но его цели и задачи совершенно не совпадают с нашими, и доставлять нам удовольствие он никоим образом не собирался. Откройте "Солярис" Лема. Самая убедительная притча о встрече человека с Богом.
Самое, на мой взгляд, провальное место - это рассуждение о том, что для восприятия искусства Средневековья и Ренессанса необходимо разделять религиозные убеждения художников. В качестве негативного примера приводится жлоб в тренировочном костюме, который на вопрос о содержании картины отвечает: "Без понятия". Барнс задаётся вопросом, не превратимся ли мы все в таких "без понятия" с утратой религиозного восприятия искусства. Пардон, но это вопрос культуры, а не наличия или отсутствия веры. Именно по этой причине советская пропаганда, запрещавшая изучать историю религий иначе как в курсе "научного атеизма", не посмела вычеркнуть из необходимого образовательного багажа Данте и Рафаэля.
Барнс полагает, будто существует только две альтернативы - смотреть на картины Рафаэля с религиозным чувством и смотреть на них, как баран на новые ворота (или в лучшем случае как продвинутый эстетствующий баран). Лично я не отношу себя ни к верующим, ни к эстетствующим баранам (хотя должна признаться, что лет до 23-х я была квазиверующей эстетствующей овцой). Почему не видеть в картинах Рафаэля их ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ значение - отражение прекрасной внутренней реальности Рафаэля?
Резюме: в книге Барнса, как во всех подобных рассуждениях, очень много "я" и очень много метафизики, которая при ближайшем рассмотрении оказывается костылями, подпирающими это самое "я" (вспоминается картина Дали с не очень приличным названием - кстати, западному зрителю очевидно, что эта картина пародирует Аристотеля и его представления о Боге). Индивидуальности Барнса, того, что мне как читателю было бы интересно, здесь меньше всего.
Барнс не убедил меня, что рассуждать о смерти интересно и не представил никаких свежих мыслей по части религии (а также не убедил меня, что одно непременно должно иметь отношение к другому). Содержательно его книга оказывается неисправимо банальной. К сожалению, банальность не обязательно признак правдивости или общечеловеческого значения.