НЕПРИКОЛОЧЕННЫЕ. «Изгнание». Театр им. Маяковского. Пьеса М. Ивашкявичюса, постановка М. Карбаускиса
Славный, слав-ный (@слава ковалев) спектакль! И как все хорошие спектакли, чем дольше живет (с 3-го февраля 2017) - тем современнее становится. И есть в нем еще и что-то провидческое, пророческое. И не только.
БЕГ, РВАТЬ!
Формально «Изгнание» о людях, отправляющихся за лучшей жизнью. Но этот спектакль не только об эмигрантах. И даже не о гонимых. Вот и выбор названия был долгим: один из вариантов «Гон» (суперперевод @ Георгий Ефремов). «На литовском языке это слово имеет ещё одно простое значение, получившее популярность в девяностые-нулевые: «išvarymas» - это значит «погнали». Он [герой] вроде погнал, но и изгнал себя. И это очень сочетается по смыслу с библейским изгнанием» (@М. Ивашкявичюс).
Вот! Библейским! Вы думаете мне, в Москве, интересно смотреть пьесы о мучениях литовцев и даже латышей, не говоря уже об эстонцах в Англии? Да до лампочки нам до этого. У нас самих здесь бог знает что творится. Еще хороший вариант «Бег», но Булгаков успел раньше…
Не надо мне литовцев в Лондоне, мне вообще ничего не надо, мне бы душу спасти. Или хотя бы задуматься о ней. И вот об этом и оказывается спектакль. «Изгнание» - библейский спектакль.
О себе ли написал эту пьесу Ивашкявичюс? О себе ли поставил спектакль Карбаускис? О себе ли сыграл Ковалев? Во многом - да!
«Он сам чуть-чуть, совсем немного, попробовал эмигрантской жизни в Лондоне, но, с другой стороны, он же и в России - мигрант. Конечно, не такой, про которых пьеса, но всё-таки, он человек, который живёт не на родине. Наверное, он встречается каждый день с похожими ситуациями: это такое чувство, когда ты не полностью свой, но уже и не чужой, ты где-то посередине» (Ивашкявичюс о Карбаускисе).
А мы? А каждый из нас? Мы все - изгнанники. Кто-то напрямую, а кто-то опосредовано. Потому что изгнание - это не вечное «иди отсюда!», «проваливай!», а внутреннее мучение неустройства. А началось оно давно, со времен Адама и Евы, изгнанных из рая. И продолжается сейчас.
ПОЛОЖЕНИЕ ВО ГРОБ
Как устроена сценография этого спектакля? Пространство, «рвать», великого Бархина? Это - FUNERAL, о чем и свидетельствует одна из сменяющихся вывесок на сцене. Если мягко сказать - перед нами внутренность похоронного бюро, если не мягко - морг, а если честно, от души - пещера, в которой был положен во гроб Христос. Это точь-в-точь библейское пространство. С двумя направляющими штанкетами с неоновыми трубками - красной вертикальной и голубой горизонтальной. Но это же крест! Крестище во всю сцену. А горизонтальное и вертикальное положение этих планок - символизируют (как все горизонтальное и все вертикальное) смерть и жизнь. И в этом спектакле горизонталей больше, чем вертикалей. Т.е смерти там больше, чем жизни. Там почти все мертвецы. Фредди (Фреди Меркьюри) - мертв, Вандал (Иван Кокорин) - умрет, Эдди (Илья Никулин), предавший человеческую сущность, и Эгле/Мигле (@Анастасия Дьячук), предавшая свою веру, - тоже потеряны для Бога и мертвы для нас - предатели всегда мертвы (клянусь солсберийским собором); там даже убитый горем, обезумевший Гарри (Юрий Коренев), которого в пьесе убьет Бен (а в спектакле спасет режиссер), скорее мертв, чем жив. Но и этого мало. Несколько раз нам прямо в лоб покажут (когда действие на сцене на минуты перенесется в церковь), что тут даже не крест, а распятие. Поэтому практически каждый персонаж может смело охарактеризовать себе строчками Евгения Лукина:
Пришла зараза-демократия,
лишила права на распятие -
и вот бреду глухой обочиной,
усталый, злой, неприколоченный...
И в этом мрачном funeral-спектакле Карбаускис не упустит ни одной возможности уложить своих персонажей-мертвецов на доски сцены - огоризонталить. Ну, или утопить (финал второго действия). Или по крайней мере избить до кровавого поноса, до размазывания печени по асфальту (Гарри, расправляющийся с Беном). Это самый лежачий спектакль в Европе. И даже ключевой эпизод - «Богемская рапсодия» - будет играться и петься лежа, из гроба…
БЕСЫ
О чем же спектакль? Чем же там, «рвать», будут заниматься целых четттыыре часа? А чем же, собственно, могут заниматься в спектакле с названием «Изгнание»? Под прикрытием литовских мигрантов в Англии?
Будут изгонять бесов.
Бен Ивановс - наполовину литовец, наполовину русский - станет выстукивать, выхаркивать, выплевывать их из себя. Начнет с Монгола (Чингисхана, Тохтамыша) как вместилища всего родового - дикого, восточного, злого, злопамятного. Варварского - одним словом. «Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет//В тяжелых, нежных наших лапах?» Потом он возьмется за гомофобию, ксенофобию. Точнее, его возьмут за горло (и ниже) музыка Queen и ее создатель, чтобы изменить и исправить. И совсем уж почти достигнув к финалу дзена толерантности, наш полу- или всекровка не выдержит, схватит биту, размахнется, и… признается: «ничего не вышло». И тем не менее, главный вывод, который мастерски и убедительно сыгран, сделан Вячеславом Ковалевым, и который можно сказать, огненными буквами, шлейфом тянется за ним в финале, таков: «Всего лишь две вещи надо сохранить в себе и тогда ничего не потеряно: личное достоинство и самоуважение. Можно быть сколь угодно маленьким, но если в тебе есть хоть щепотка гордости - еще не все потеряно».
И как же виртуозно тонко сделаны в этой funeral-игре переходы на следующий уровень - все более достойный человека - у простака и валенка Бена! В этом очищении от грязи герою как раз и помогает его кумир Фредди Меркьюри. Помогает от противного. Вот-вот Бен ставит рокера на пьедестал - как бац! - срыв резьбы, «рвать», разрыв шаблона: а-а-а, а он гей, да что там - пидорас натуральный. О, как Ковалев справляется с этим ударом: буря на лице, тонущие глаза, взрывающийся рот! Неподдельная горечь, два порванных баяна щёк, брови на затылке! Отойдя от шока, Бен вновь водружает Фредди на пьедестал и… А-а-а, а он бабай, чурка, сиятвинда недоделанный. Ну, это просто удар ниже пояса: Бена скручивает, он сжимается, теряет дар речи… Боль этого узнавания бьет его сильнее удара битой.
Как же всегда неловко становится, когда актер переигрывает с мимикой, нарушает неписаный закон «не хлопотать лицом». Но здесь как раз тот случай, когда эти гримасы - фонтаны, извержения боли и удивления - являются одним из важных приемов в актерской художественной системе спектакля. Ведь все четыре часа Бен, упорно старающийся «обангличаниться» будет воспитывать свое лицо, работать над ним: «Взгляд уже почти размягчил. Проблемы с челюстью - у них [англичан] она втянута что ли, прикушена. Зубами прикусываешь, чтобы получились ямки». Из невзрачного блина, из грубой кочерыжки, из яблочного студня, из литовского шакотиса и тульского пряника должен вылепиться европейский профиль, бесстрастно-флегматичный западный funeral-лик.
И этот переход от хари-ряхи Бена к британской физиономии, к невозмутимости Хари Кришны, к Биг-Бену, Вячеслав Ковалев делает фантастически, исполняет как великий иллюзионист. (Что, однако, означает, что этому спектаклю больше подходит бен-, а не биг-бен сцена.)
СОБАКИ
Кто-то бесов изгоняет, а кто-то бесам предается. Бесприютно-бездомная, жалкая, никчемная, да еще и с климатом, при котором хороший хозяин собаку из дома не выгонит, короче говоря, «собачья жизнь» без конуры, но с ошейником жестких законов и не менее жестких уличных удавок-разборок не могла не низвести среднестатистического мигранта от человека-яблока («яблоками» в Англии называют мигрантов с Востока) к собаке-утконосу.
И один из коллег Бена по несчастью - физик Эдди - натурально поступает в королевскую семью на должность собаки, чтобы на охоте таскать своим хозяевам уток из зарослей и болот…
Да, любая страна-притяжение для «нечистых», которые десятками тысяч на автобусах или дырявых лодках и плотах рвутся в благословенные края, занимается только одним: делает из этих несчастных хот-доги и пожирает их, пожирает, «рвать».
Судьба Эдди - прекрасная реализованная метафора в исполнении Ивашкявичюса-Карбаускиса, восходящая к знаменитому эпизоду из «Дубровского» Пушкинаса:
«Что же ты хмуришься, брат, - спросил его [Андрея Гавриловича Дубровского - отца героя романа] Кирила Петрович, - или псарня моя тебе не нравится?» - «Нет, - отвечал он сурово, - псарня чудная, вряд людям вашим житье такое ж, как вашим собакам». Один из псарей обиделся. «Мы на свое житье, - сказал он, - благодаря бога и барина не жалуемся, а что правда, то правда, иному и дворянину не худо бы променять усадьбу на любую здешнюю конурку. Ему было б и сытнее и теплее».
И, не знаю, сколько людей стали собаками в Литве, но в России, по моим прикидкам, все высокопоставленные чиновники - такие собаки. Они давно решили для себя проблему выбора, и, смирив гордость, поступившись достоинством, засунув самоуважение, «рвать», в жёпис (известное сокращение от жён писателей), получили взамен сытость и тепло первой, второй или третий степени.
Поэтому совершенно неудивительно, и классика экзорцизма (отчитки) об этом свидетельствует, что изгоняемый бес обязательно лает, а не только извергает проклятия.
НЕСУЩИЕ СМЕРТЬ
И еще один важный момент, мимо которого нельзя пройти.
«Мне было очень странно наблюдать, что литовцы живут в таком многонациональном, мультикультурном социуме Лондона вместе с пакистанцами и шриланкийцами, но это нисколько не делает их толерантными. В Литве они более терпимы, потому что там терпимость надо проявлять только в теории…» (Ивашкявичюс).
В спектакле есть эпизод, в котором Эгле-Мигле (опять же великолепная, обаятельнейшая, несравненнейшая, обольстительнейшая @Анастасия Дьячук), ставшая женой местного мусульманина, появляется на сцене в хиджабе-парандже с ног до головы, с открытой только узкой полозкой для глаз.
И вызывает подозрения у полицейской Лиз (еще одна - третья - ипостась глубокой, точной, выразительнейшей, прекраснейшей @Анастасия Мишина). И она заползает, прямо буквально заползает, как заползают на автосервисе слесаря под машину, когда нет свободной ямы, под нее (спойлер - там джинсы) и начинает под ней медленно крутиться, чтобы не упустить ни одной детали (естественно, лёжа - все лучшее в этом спектакле, как и в жизни, делается лёжа). И вылезая - изумляется. Нет, пояса смертницы там нет. Там - хуже. Она - англичанка Лиз - каким-то животным чувством ощущает там неприкаянность и отчаяние. Ощущает смерть. И Лиз настолько в ужасе, что фактически губит Бена (от которого она, «рвать», беременна), отдавая его фальшивый паспорт на проверку.
Это сцена - приговор. Нам, чужим с Востока. Мы несем смерть. Несем, ничего тут не поделаешь… Даже при самом благополучном исходе, даже вроде бы вписавшись в это западное общество, сумев прорасти в него, мы, монголы, чингизханы и тохтамыши, все равно будем его разрушать, как любой саксаул будет своими корнями неизбежно разрушать любой фундамент и всё, что на нем построено.
ФЛАЕР НА СНИСХОЖДЕНИЕ
В театр (на этот спектакль - точно) надо идти, если тревожишься о своей душе. Если тебя мучает накопившаяся там мерзость. Если вы не ходите на исповедь в храм (а вы ходите?), то приходите на «Изгнание». Если вы давно не читали Библию, то приходите тоже. А если читали - тем более. Только настройтесь на то, что вам представится невозможная возможность увидеть как вы (а Бен - это, «рвать», вы) окажетесь в обстоятельствах, которые держали в голове (а сейчас в России каждый второй - вольно или невольно - обдумывает самые разные варианты отъезда, эмиграции), и которые вдруг могут материализоваться. Вот вы Беном выходите на сцену, свет в зале гаснет и…
Христос и Монгол сражаются вами, а здесь вы сражаетесь со всем миром Беном.
И проигрываете. И если вы не чувствуете себя изгнанным, если вы не понимаете, что жизнь любого человека - вечное изгнание без прощения, то… вы это еще поймете.
У каждого человека - свой путь и своя мера.
Перед лицом испытаний (а они будут и ждут каждого) так хотелось бы стать хоть маленьким исцеляющим (пусть просто хоть чем-то помогающим, поддерживающим, утешающим) присутствием чего-то могущественного на земле. Ради своих детей, своей семьи, родителей, всех близких и друзей.
Такое случившиеся исцеляющее присутствие чего-то высшего в русском театре - спектакль «Изгнание». Обещаю, что посмотревшим его будет даровано снисхождение в один из самых трудных дней жизни. А такие билеты раздают в искусстве очень редко.
Фото Екатерины Чесноковой и с сайта театра