(no subject)
Немцов.
Цинически выражаясь (чего делать совсем не хочется, но что по обстоятельствам времени и места первым в голову лезет) -- награда. Признание заслуг перед отечеством.
Орден за заслуги. Четыре ордена.
У нас иначе не умеют признавать.
Психологически выражаясь (да, все мы тут смешные доморощенные фрейды, но в иные времена заворот чьих-то начальственных либо же погромщицких нервов гражданам приходится постоянно отслеживать, как крестьянам погоду, хоть по каким приметам) -- страх. Оказывается, боялись; и всерьёз. Бонвивана, красавчика, немолодого "молодого реформатора", "призрака из прошлого", из "лихих" девяностых -- боялись смертельно. Ну, кто в нём из оппозиционного люда, даже из пламеннейших единомышленников, усматривал такое влияние, такую власть, что-то настолько опасное? А они, оказалось, усматривали. И подмётный плакат на недавнем антимитинге был, выходит, не просто так из колоды вытянут. Боялись Немцова -- чего это больше показатель: оценки масштаба личности или тряски поджилок властно-подвластной нашей слякоти?
Вот ещё страх навыворот -- хотели, может, запугать оставшихся? То есть, опять же, восприняли всерьёз. И опять же, в конечном счёте, испугались. Расстрел некомбатанта посреди города -- да разве есть более характерный признак звериного, обмочившегося страха, чем эти выстрелы? Тупоумного страха к тому же, абсолютно не представляющего, не берущего в толк, что на самом деле творится в головах у тех, кого этот б...ский поступок призван запугать. Не сработает запугивание, и не потому что все кругом такие бесстрашные, а потому что причину и механизм испуга заказчики замеряли по себе, по своей мерке. Вышло подло и страшно; брезгливость к зашкаливающей подлости деяния перевешивает немаленькие страхи.
Исторически выражаясь (в том обывательском понимании истории, когда в поле обзора попадает одна её занесённая подошва, которая вот-вот кого-нибудь раздавит) -- творится война, и озверение, и прочие непростительные вещи. Есть ценностей незыблемая шкала, и мы на этой шкале уже год как махнули в такую провальную сторону, что только и оставалось махнуть на всё рукой и перестать следить за счётчиком. Просто сегодня этот счётчик щёлкнул особенно громко в подступившей тишине. Четыре раза. Потом щёлкнет (Господи, отведи) безвинной Надией Савченко (которую безусловно следует освободить). Не знаю, есть ли там ещё дальнейшие деления за этим -- непредставимо жутким, -- но в принципе мы давно уже приехали, и речь не о том, чтобы доигрывать хитроумные партии и бить себя в грудь с клятвами и фетвами, а о том, чтобы попытаться спасти хоть кого-то конкретно ещё живого.
Человечески выражаясь...
Этот язык я, кажется, забываю.
Простите нас, Борис.
Цинически выражаясь (чего делать совсем не хочется, но что по обстоятельствам времени и места первым в голову лезет) -- награда. Признание заслуг перед отечеством.
Орден за заслуги. Четыре ордена.
У нас иначе не умеют признавать.
Психологически выражаясь (да, все мы тут смешные доморощенные фрейды, но в иные времена заворот чьих-то начальственных либо же погромщицких нервов гражданам приходится постоянно отслеживать, как крестьянам погоду, хоть по каким приметам) -- страх. Оказывается, боялись; и всерьёз. Бонвивана, красавчика, немолодого "молодого реформатора", "призрака из прошлого", из "лихих" девяностых -- боялись смертельно. Ну, кто в нём из оппозиционного люда, даже из пламеннейших единомышленников, усматривал такое влияние, такую власть, что-то настолько опасное? А они, оказалось, усматривали. И подмётный плакат на недавнем антимитинге был, выходит, не просто так из колоды вытянут. Боялись Немцова -- чего это больше показатель: оценки масштаба личности или тряски поджилок властно-подвластной нашей слякоти?
Вот ещё страх навыворот -- хотели, может, запугать оставшихся? То есть, опять же, восприняли всерьёз. И опять же, в конечном счёте, испугались. Расстрел некомбатанта посреди города -- да разве есть более характерный признак звериного, обмочившегося страха, чем эти выстрелы? Тупоумного страха к тому же, абсолютно не представляющего, не берущего в толк, что на самом деле творится в головах у тех, кого этот б...ский поступок призван запугать. Не сработает запугивание, и не потому что все кругом такие бесстрашные, а потому что причину и механизм испуга заказчики замеряли по себе, по своей мерке. Вышло подло и страшно; брезгливость к зашкаливающей подлости деяния перевешивает немаленькие страхи.
Исторически выражаясь (в том обывательском понимании истории, когда в поле обзора попадает одна её занесённая подошва, которая вот-вот кого-нибудь раздавит) -- творится война, и озверение, и прочие непростительные вещи. Есть ценностей незыблемая шкала, и мы на этой шкале уже год как махнули в такую провальную сторону, что только и оставалось махнуть на всё рукой и перестать следить за счётчиком. Просто сегодня этот счётчик щёлкнул особенно громко в подступившей тишине. Четыре раза. Потом щёлкнет (Господи, отведи) безвинной Надией Савченко (которую безусловно следует освободить). Не знаю, есть ли там ещё дальнейшие деления за этим -- непредставимо жутким, -- но в принципе мы давно уже приехали, и речь не о том, чтобы доигрывать хитроумные партии и бить себя в грудь с клятвами и фетвами, а о том, чтобы попытаться спасти хоть кого-то конкретно ещё живого.
Человечески выражаясь...
Этот язык я, кажется, забываю.
Простите нас, Борис.