И ещё немножко праздничных дилетантских рассуждений
Всё христианство целиком, со всеми деноминациями и течениями, основано на проповедовании «Евангелия», то есть Благой вести. Самое короткое изложение этой хорошей новости укладывается в два слова, которые вы все сегодня неоднократно если не услышите, так прочтёте. «Христос воскрес». Эта новость - она же идея - она же тезис - вполне вольготно себя чувствует как уместившись в двух словах, так и растянувшись на несколько книг. Собственно, весь Новый Завет состоит из переписки по этому поводу. Евангелисты стремятся ещё и ещё раз пересказать получателям своих писем хорошую новость, припомнить детали, засвидетельствовать события.
Помимо прочего, здесь кроется и примета времени. Сейчас посвящение книги тому или иному человеку сохранилось в качестве рудимента, вишенки на торте, жеста, приятного адресату и иногда полезного адресанту, но в общем ни к чему не обязывающего. Вряд ли кто-то будет ожидать, что от перемены или утраты посвящения содержание современной книги сколько-нибудь серьёзно изменится. Писатель где-то с Нового времени всё чаще (теперь - уже практически безраздельно) обращает свой труд к массовому читателю, наличному или же предполагаемому - то есть к незнакомым ему людям, ничем между собой не связанным, кроме теоретической возможности выбрать и купить именно этот фолиант в книжной лавке.
Так было не всегда. Почти каноничным для античной и, пожалуй, части средневековой литературы было обращение к конкретному адресату. Философские трактаты, исторические труды, пересказанные и придуманные сюжеты - всё сочинялось не просто так, в пространство. Автор напрямую (насколько возможно в переписке) общался с персонифицированным главным читателем, исходя из этого подбирал и стиль, и манеру изложения, и самый язык. Литература, по сути, была собранием личных писем - в эпоху, когда личные письма были публичным жанром (что при Плинии Секунде, что при Эразме, что даже ещё при Льве Толстом). Канон этот соблюдался, естественно, не всегда, но существовал и подчас диктовал свои условия.
Нигде это не видно так хорошо, как в Новом Завете. Лука пересказывает Благую весть Феофилу и в его лице новообращённым христианам. Марк пускается в подробности, которые нужно объяснять язычникам, а Матфей обходится без этого, зато упирает на связи и параллели с Ветхим заветом - его аудитория, видимо, больше иудейская. Иоанн в своём Евангелии добавляет упущенное Матфеем, Марком и Лукой, обращаясь, предположительно, к более «продвинутым», что ли, христианам (но в то же самое время, в какой-то мере и косвенно к троим евангелистам, с оглядкой на их тексты). Его же Апокалипсис - «семи церквам, находящимся в Асии», то есть тем же христианам, поднаторевшим в изучении предмета (книга трудна и сама по себе, а уж без понимания отсылок к Ветхому завету и пророкам попросту невнятна и темна). Остальные два десятка текстов, входящих в корпус Нового завета, прямо названы Посланиями, эпистолами.
Не будет ли в таком случае позволено и саму Книгу отнести к эпистолярному жанру? Ведь все эти тексты (а сколько не вошло в канон! А сколько написано после канона - святыми отцами, богословами, на полях, на полях полей…) представляют собой циркулирующую, саму в себя впадающую и несущуюся дальше Благую весть. При внешней простоте уложенного в два слова она всё ещё до конца не ясна, не дорассказана. Личные свидетельства участников событий, как щедро ни отмеряй им земной век, закончились задолго до Вселенских соборов. Дальше обсуждаться может не фактическая канва (всё сообщено, а что не сообщено - того уже некому передать), а нечто иное, содержащееся в той же новости…
Переписка продолжается по сию пору.
Собственно, церковь в первооснове есть не что иное, как собрание людей, делящихся друг с другом, с городом и миром этой вестью. Кружок читателей. Клуб любителей хорошей новости, всегда находящих в ней повод возликовать и возрадоваться. Большинство претензий к самой идее церкви, к религии, основанной на Писании, заключается в кажущейся архаичности, неуместности самой формы такой организации. Ну, кому нужен кружок читателей - тем более если Книга-то из века в век одна и та же?!Я пришел к попу.
Он всю жизнь читал одну и ту
же книгу.
- Как же можно! - сказал я, -
ведь мир бесконечен!
Сколько книг в нём, и сколько
явлений!
И всю жизнь он продолжал
читать одну книгу, а я -
стоять около него и говорить:
«Мир бесконечен. Бесконечен.
Бесконе…»
(Алексей Верницкий)
Человечество испокон веков организовывается во что-нибудь более понятное и привычное - о чём шутят: в итоге некоторых изысканий, что ты ни делай, всегда получается пулемёт. Люди сбиваются в армию, в государство, в присутственные места, в правящую партию. Церковь - не та, идеальная, а исторически существующая - тоже ведь, в конце концов, перебывала за свою историю не только библиотекой и госпиталем, но куда чаще и армией, и канцелярией, и прочим вышеперечисленным. Это просто, это понятно и привычно; но это не естественно. Естественен как раз кружок по интересам. Естественно поделиться радостью с близкими. Естественно, узнав большую, ошеломляющую, не умещающуюся в тебе весть, понести её дальше, передать - друзьям, знакомым, всем встречным. И человек входит в церковь именно тогда, когда в нём возникает необходимость включиться в эту цепочку, воспринять весть и обсудить её с такими же, как он. Иначе человек идёт в церковь от беды, как ко врачу за исцелением, или по привычке и обычаю, от безразличия. Плохого в таком случае, кажется, не происходит, но и хорошего тоже не столько, сколько могло бы быть. Полезно, если человека излечит церковь, если даже что угодно излечит - человеку просто полезно быть здоровым, - но врач и больной не состоят в одном кружке, в одном карассе, и вряд ли будут.
Большая весть, огромная весть, рыба, полная икрой, вплывает в мир, косяком идёт на нерест, плодится и размножается. Первое - уже, как второе, как молния от востока и до самого запада, здесь и там, в каждой точке каждого города. Не укрыться в подвалах, не проспать брачного пира, не ослепнуть во тьме от шестого часа до девятого, не найти тела в опустевшей гробнице: Его нет здесь - Он воскрес, как сказал.
Помимо прочего, здесь кроется и примета времени. Сейчас посвящение книги тому или иному человеку сохранилось в качестве рудимента, вишенки на торте, жеста, приятного адресату и иногда полезного адресанту, но в общем ни к чему не обязывающего. Вряд ли кто-то будет ожидать, что от перемены или утраты посвящения содержание современной книги сколько-нибудь серьёзно изменится. Писатель где-то с Нового времени всё чаще (теперь - уже практически безраздельно) обращает свой труд к массовому читателю, наличному или же предполагаемому - то есть к незнакомым ему людям, ничем между собой не связанным, кроме теоретической возможности выбрать и купить именно этот фолиант в книжной лавке.
Так было не всегда. Почти каноничным для античной и, пожалуй, части средневековой литературы было обращение к конкретному адресату. Философские трактаты, исторические труды, пересказанные и придуманные сюжеты - всё сочинялось не просто так, в пространство. Автор напрямую (насколько возможно в переписке) общался с персонифицированным главным читателем, исходя из этого подбирал и стиль, и манеру изложения, и самый язык. Литература, по сути, была собранием личных писем - в эпоху, когда личные письма были публичным жанром (что при Плинии Секунде, что при Эразме, что даже ещё при Льве Толстом). Канон этот соблюдался, естественно, не всегда, но существовал и подчас диктовал свои условия.
Нигде это не видно так хорошо, как в Новом Завете. Лука пересказывает Благую весть Феофилу и в его лице новообращённым христианам. Марк пускается в подробности, которые нужно объяснять язычникам, а Матфей обходится без этого, зато упирает на связи и параллели с Ветхим заветом - его аудитория, видимо, больше иудейская. Иоанн в своём Евангелии добавляет упущенное Матфеем, Марком и Лукой, обращаясь, предположительно, к более «продвинутым», что ли, христианам (но в то же самое время, в какой-то мере и косвенно к троим евангелистам, с оглядкой на их тексты). Его же Апокалипсис - «семи церквам, находящимся в Асии», то есть тем же христианам, поднаторевшим в изучении предмета (книга трудна и сама по себе, а уж без понимания отсылок к Ветхому завету и пророкам попросту невнятна и темна). Остальные два десятка текстов, входящих в корпус Нового завета, прямо названы Посланиями, эпистолами.
Не будет ли в таком случае позволено и саму Книгу отнести к эпистолярному жанру? Ведь все эти тексты (а сколько не вошло в канон! А сколько написано после канона - святыми отцами, богословами, на полях, на полях полей…) представляют собой циркулирующую, саму в себя впадающую и несущуюся дальше Благую весть. При внешней простоте уложенного в два слова она всё ещё до конца не ясна, не дорассказана. Личные свидетельства участников событий, как щедро ни отмеряй им земной век, закончились задолго до Вселенских соборов. Дальше обсуждаться может не фактическая канва (всё сообщено, а что не сообщено - того уже некому передать), а нечто иное, содержащееся в той же новости…
Переписка продолжается по сию пору.
Собственно, церковь в первооснове есть не что иное, как собрание людей, делящихся друг с другом, с городом и миром этой вестью. Кружок читателей. Клуб любителей хорошей новости, всегда находящих в ней повод возликовать и возрадоваться. Большинство претензий к самой идее церкви, к религии, основанной на Писании, заключается в кажущейся архаичности, неуместности самой формы такой организации. Ну, кому нужен кружок читателей - тем более если Книга-то из века в век одна и та же?!Я пришел к попу.
Он всю жизнь читал одну и ту
же книгу.
- Как же можно! - сказал я, -
ведь мир бесконечен!
Сколько книг в нём, и сколько
явлений!
И всю жизнь он продолжал
читать одну книгу, а я -
стоять около него и говорить:
«Мир бесконечен. Бесконечен.
Бесконе…»
(Алексей Верницкий)
Человечество испокон веков организовывается во что-нибудь более понятное и привычное - о чём шутят: в итоге некоторых изысканий, что ты ни делай, всегда получается пулемёт. Люди сбиваются в армию, в государство, в присутственные места, в правящую партию. Церковь - не та, идеальная, а исторически существующая - тоже ведь, в конце концов, перебывала за свою историю не только библиотекой и госпиталем, но куда чаще и армией, и канцелярией, и прочим вышеперечисленным. Это просто, это понятно и привычно; но это не естественно. Естественен как раз кружок по интересам. Естественно поделиться радостью с близкими. Естественно, узнав большую, ошеломляющую, не умещающуюся в тебе весть, понести её дальше, передать - друзьям, знакомым, всем встречным. И человек входит в церковь именно тогда, когда в нём возникает необходимость включиться в эту цепочку, воспринять весть и обсудить её с такими же, как он. Иначе человек идёт в церковь от беды, как ко врачу за исцелением, или по привычке и обычаю, от безразличия. Плохого в таком случае, кажется, не происходит, но и хорошего тоже не столько, сколько могло бы быть. Полезно, если человека излечит церковь, если даже что угодно излечит - человеку просто полезно быть здоровым, - но врач и больной не состоят в одном кружке, в одном карассе, и вряд ли будут.
Большая весть, огромная весть, рыба, полная икрой, вплывает в мир, косяком идёт на нерест, плодится и размножается. Первое - уже, как второе, как молния от востока и до самого запада, здесь и там, в каждой точке каждого города. Не укрыться в подвалах, не проспать брачного пира, не ослепнуть во тьме от шестого часа до девятого, не найти тела в опустевшей гробнице: Его нет здесь - Он воскрес, как сказал.