Наверно, о взрослении
Не помню точно возраст, в котором мой мозг претерпел эти dramatic changes, но могу предположить, что это было лет в 11 или 12. А суть изменений сводилась к тому, что ВНЕЗАПНО я стал сильно раздражаться по самым банальным поводам, на которые раньше не обращал внимания, скорее всего, за недостатком критического мышления и запасов желчи в одном месте. В один момент я начал внимательней прислушиваться к разговорам дома, голосу, интонации, обращать внимание на жесты, а самое главное - меня стали выводить из равновесия, по моему мнению, тупые вопросы и, особенно, любые гениальные умозаключения типа: «Аааа, они там все арабы и бабы у них никуда не могут выйти и ходят в плащах круглый год, потом что муж запрещает.»; «тааа, а то я не знаю, как у нас шо делается - все воруют, а Якунович точно будет президентом». Это вольные примеры, чтобы дать понять, какого характера речи возмущали мое душевное равновесие. Что хуже, так это неизвестно откуда появившаяся у моих родителей способность задавать интересные и одновременно тупые вопросы ни о чем. Многие их слышат до сих пор или слышали в пору своего отрочества или юности. В один момент я придумал два простых ответа на все виды таких вопросов: не скажу и не знаю.
- Что ты сегодня ел на обед?
- Не скажу.
- Как там в школе?
- Не знаю.
- Где твой зонтик со слониками?
- Не скажу.
И так далее в таком духе. Сперва это, конечно, их тоже злило, они не понимали, в чем суть таких подколов, и почему я это вообще делаю. Но кроме способности злиться направо и налево, я еще начал стремиться к какой-то оригинальности во всем, наверно, кроме одежды - это как-то тогда еще не волновало мои думы. Именно поэтому я постоянно делаю, то есть люблю делать не так, как все: все говорят дезик, фотик, я буду говорить дезодорант и фотоаппарат. Отсюда у меня до сих пор осталась любовь к дословному переводу всяких иноязычных фраз, типа на другой руке, это берет время, я имел мою машину отремонтированную и прочее. Насколько я помню, результатом этой оригинальности были лютые вины в последних классах школы и дикий ржач на уроках. Я так до сих пор и не понял, откуда появилось такое желание, которое, кстати, автоматически повлекло за собой осознание собственной небыдлинности, а значит, отмежевание от остального некошерного плебса нашего рабочего города.
Ближе к концу 11 класса родители повысили градус идиотизма своих высказываний и суждений, что возымело свой разрушающий эффект на мою психику, так что мне в итоге пришлось максимально ограничить не только общение, но и пересечение с ними. Параллельно с этими изменениями моей личности, усиленно развивался шкандаль родителей с братом из-за многих причин, которые тут нет смысла пересказывать, но итогом его стало полное безразличие и охлаждение отношений между ними. Я тогда еще не совсем отдуплял в ситуации, поэтому просто стоял в стороне. Но иногда, очень редко, были разговоры с ним, из которых я узнавал причины его ухода от родителей и такого злого отношения, или скорее даже безразличного, что несколько хуже. Но тут был еще один фактор: его личность изменилась еще круче, чем об этом могли догадываться наши родители, так что он, например, перестал поздравлять кого бы то ни было на их День рождения, а если сформулировать его философии нынешнюю вкратце, то можно сказать, что он считает людей полными лицемерия и лжи, что они никогда не говорят правду друг другу и, главное, не хотят этого делать, и что, собственно, поздравления - это еще один акт лицемерия, даже если ты действительно желаешь человеку добра и прочего веселья в жизни.
Потом и я тоже не стал отставать и начал часто повышать голос на отца за, в сущности, такие мелочи, как взятая на прочтение книга, но так и не прочитанная, или когда он часто спрашивал, какая у меня сейчас звучит группа из динамиков, я точно знал, что он ее не будет слушать, поэтому просто отрезал - не скажу, что он воспринимал с юмором, но потом я уже стал замечать легкую обиду в его мимике за такое отношении к нему. В то время у меня в уме была мысль только о том, что ему это не надо, он не станет слушать, так зачем тогда спрашивать, но я даже не допускал самой банальной мысли, что ему, вообще-то, некогда послушать эту группу, потому что, порой, он и на выходных работал не то что до 18, как все нормальные люди, а и до 20. С матерью я просто разучился с некоторого времени общаться, во-первых, потому что не о чем, во-вторых, из-за ее великолепной манеры слушать резонные 100% доводы и все равно, поразмыслив минутку, еще сильнее убедиться в своей правоте. Это выглядело примерно так:
- Я тут собираюсь загран делать, так что завтра приеду домой и схожу в военкомат за справкой о непригодности.
- Как??!! Какой военкомат? Тебе там напишут, что ты непригодный и, я слышала от бабки Параски, что в загране ТОЧНО ставят отметку о том, что ты непригоден, и тогда в посольстве увидят эту печать и влепят тебе отказ из-за этого, так что не делай ничего и сиди там.
- Я спрашивал у проверенных людей, ничего там не ставят и никогда не ставили.
- Все равно, а вдруг?! Я точно знаю, что ставят.
Передаю трубку проверенному человеку, который непригоден для строевой службы и недавно делал загран:
- Я недавно делал загран и там никаких печатей не ставят.
Теперь я беру трубку:
- Ну, теперь ты успокоилась?
- Нуууу, не знаю, НО Я СЛЫШАЛА, ЧТО СТАВЯТ, поэтому не делай.
Это всего лишь один из немногих примеров тех аргументированных дискуссий с кучей испорченных нервов и сорванных голосов. В итоге оказалось, что ничего там никто не ставит и никому это не надо. В прошлое лето я дома находился аж три месяца и было совсем тяжко в общении с ними: тут градус раздражения достиг небывалых доселе высот, так что я мог завестись с пол-оборота от любой невинной фразы. Короче, в сентябре я был рад, что учеба началась. Таким образом, как ни прискорбно это утверждать, но поездки домой стали содержать в себе одну цель: взять денег и на следующий день умотать, не всегда даже попрощавшись. Задумавшись однажды над таким положением вещей, я понял, что потихоньку превращаюсь в своего циничного брата с его весьма асоциальными устоями и правилами жизни. В какой-то книге автор констатировал такой печальный факт, что родители нужны детям до тех пор, пока первые финансово состоятельны и могут еще давать последним деньги на что-либо. Я как-то долго поразмышлял над этой фразой, и решил, что уж мои родители такого отношения к себе точно ничем не заслужили, достаточно просто того факта, например, что отец меня, вообще-то, ни разу не ударил за всю жизнь. Кто-то скажет, ну и зря, а я скажу ему спасибо за адекватность. Так вот я все чаще стал удаляться от дома, бывая там раз в месяц минимум, зависая на выходных где-то в другом городе на выезде, лишь не ездить домой потому, что я знал, что меня там ждет. Но в то время я хоты бы футболом интересовался, то есть мог с отцом по телефону обсудить ЛЧ или какие-то другие матчи, хотя бы самого Днепра. Но недавно меня и это перестало интересовать, и я все чаще стал молчать во время наших, уже коротких разговоров, превращая их в печальные монологи отца с отсутствующим сыном на другом конце провода. И вот тут встает эта дилемма лицемерия: ведь фактически тебе не интересно это слушать и ты можешь с полным правом, никого не обижая, резко обрезать и сказать, что тебя это больше не волнует и вообще я занят, но на другой руке получается, что ты не можешь так сказать, потому что это не буйный Славик звонит тебе, чтобы позвать на пьянку, а вообще-то самый родной человек в мире, с которым ты когда-то мог до полуночи разговаривать на всевозможные темы и тебя это не утомляло. В какой-то момент мне просто стало тяжело слышать этот тяжело скрываемый тяжелый и печальный голос из трубки, он далеко не пытался давить на жалость, быть навязчивым, задавать тупые вопросы, дабы продлить никому не нужный разговор - ему уже хотелось только услышать голос единственного сына, с котором он еще действительно может поговорить, а не молчать, с укоризной смотря друг на друга. По сути, сейчас он уже превращается постепенно в старика, хотя благодаря генам его матери у него в его 56 лет нет ни одного седого волоса. И это превращение не могло остаться незамеченным мною: оно стаяло такой себе укоризной моем инфантильному поведению по отношению к ним за последние годы, и только теперь я действительно начинаю что-то понимать. Когда он как обычно звонит в четверг спросить, не приеду ли я не выходные, то я не спешу отказываться, а пытаюсь найти время, чтобы побывать дома хотя бы день-полтора. Я уже не ухожу из зала, когда он включает футбол или даже какое-то тупое ток-шоу, потому, что понимаю, чем стал для него телевизор после моего отъезда в другой город, и что, по сути, он его не смотрит, тот играет роль радиоприемника на кухне, а сам он просто хочет поболтать о чем угодно со мной. Даже если у меня есть планы посмотреть эпичный фильм, слухнуть альбум или запилить книгу, когда он с радостью в голосе бежит в комнату, чтобы сказать, что там немцы щас играть будут, я слегка улыбаюсь и иду через несколько минут смотреть с ним мне не нужный футбол, обсуждая гада Франкова, который опять обеляет Металлист и Динамо, политику, о которой я уже основательно позабыл и потерял все навыки срачей на подобные темы.
Когда маман или отец начинают разговор, я уже просто не могу резко оборвать их с презренным видом лица, мол, я на столь малоэпичные темы не собираюсь вести тупую дискуссию. Наоборот, пытаюсь учиться задавать пустые вопросы и давать пустые ответы, ведь в сущности им не тема разговора важна, а сам факт моего пребывания дома и возможность узнать, что в моей жизни происходит нового.
Полностью я все это осознал на последних выходных, когда мать попросила меня порыгать на огороде с лопаткой с пятой точкой в зенит солнца, и я, против своего обычая, почему-то не отказался и не смотал из дома по-быстрому под любым смехотворным предлогом, а пошел в сарай, взял лопату и начал рыгать за Сталина. В этот момент что-то там окончательно повернулось в голову: я ведь мог начать свою любимую и беспроигрышную волынку о том, что блять тебе не нужен этот огород, там ничего не будет посажено, зачем его вообще копать, как будто делать больше нечего. Но это все мозг, а сердцем понимаешь, что для них любой повод заговорить со мной, попросить что-либо - уже радость, пускай им самим не нужен тот кусок земли или дебильная картина, которую нужно непременно повесить, для чего я должен запилиться в тот же сарай за дрелью и потратить на это все минут 25-30 моего платинового времени, которое зачастую уходит на чесание кокеров, чтение бесполезных книг и прослушивание эпичной музыки.
Я не скажу, что они вдруг стали выглядеть, как жалкие тупые пенсионеры, которые устраивают мегабатлы за место в троллбасе и метро, махая сумками и тачками во все стороны. Просто я на них стал уже смотреть по-другому, хотя они вполне еще здоровые и не очень старые люди, а маман так вообще не стыдно в ее возрасте на пляже появиться. Я не уверен, признак ли это моего взросления или что-то другое, но я рад, что внутри что-то изменилось, скорее всего, навсегда.