(no subject)
Любая христианская традиция при "подключении" человека открывает две двери.
Первая - мания величия через избранничество, близость к "сильному" духовнику или проповеднику, "истинному" стаду и т.д.. Избранничество выделяет адепта из серой толпы "грешников", наполняя его жизнь новым содержанием. Эту манию необходимо уравновешивать т.н. смирением, то есть адепту нужно уметь "снисходить" до простого, не избранного грешника, чтобы, навязав ему "избранничество", затянуть в манию. Чтобы были мы едино (с).
Второе - это паранойя. Основа основ христианства. Всемирный заговор, дьявол, ищущий кого поглотити. Борьба за душу и выбор адепта в режиме онлайн со стороны могущественных космических сил, не прекращающаяся даже ночью. Добро и зло расщепляют психику на принципы.
То есть, что я хочу сказать: практика христианства это своего рода погружение в болезнь типа биполярного расстройства.
И в Средние века далеко не все хотели погружаться в болезнь, предпочитая быть лояльными "святым" людям грешниками. Но верные иногда проходили весь путь до конца и становились "святыми".
Религиозная болезнь мучила "святых", годами блуждающих в мистической ночи глубоких депрессий, что определяло их последующий светоносный контент, необходимый для удержания психологического равновесия.
Средневековый святой что-то вроде современного Экхарда Толле, годами пребывавшего в мрачном суицидальном настроении, пока инстинкт самосохранения не сработал и Толле не излечился с помощью нового, разгоняющего депрессию смысла.
Вся беда возрождённого православия, что в болезнь погружать мы научились очень хорошо, но нет тех, кто может дать приемлемые для современного человека смыслы "из глубины своего страдания".
Напротив, религиозной болезнью пользуются из чисто меркантильных соображений. Лоха надо стричь. Выход из болезни идёт через взросление лоха, предполагая встраивание в цепочку лицемерия, а не через новые смыслы, полученные посредством подвига. Почти любой поп - это повзрослевший лох, который плачет, что нет в последние времена никакого подвига.
Конечно, нет. Откуда ж ему взяться?