ОТРАБОТАННЫЙ МАТЕРИАЛ 2
Мы продолжаем серию статей под общим названием «Отработанный материал» о поиске пропавших в Чечне солдат. В прошлый раз было опубликовано интервью с Вячеславом Бенчарским, который в 1996-ом году возглавлял рабочую группу при Комиссии по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести. В сегодняшнем номере - интервью с Вячеславом Измайловым, офицером управления 205-й бригады, членом рабочей группы Комиссии, который занимался вызволением пленных непосредственно. Всего Вячеслав Измайлов вытащил более 200 человек. Разговор идет о том, КАК государство искало своих солдат.
ВЯЧЕСЛАВ ИЗМАЙЛОВ: «В Чечне о людях забывали сразу же..»
- Первого своего пленного я освободил пятого апреля 96-го. Рядовой Алексей Магер из Тюмени. Первого апреля же Ельцин сказал, что в Чечне наступил мир и нам была поставлена задача подписать договоренности с селами, по которому мы обязались не стрелять, а они обязались не пускать в села боевиков. Как будто боевики их спрашивали… Это был мир по-ельцински. Первого апреля подписали, а уже четвертого «Ураганы» обстреляли Пригородное. Меня вызывают в штаб бригады - поедешь в это село, скажешь, что это не мы стреляли, не наши снаряды, с космоса прилетели. Дали бронегруппу. Сам я сел в «Жигули» с главой администрации села, они меня уже знали. Когда подъехали, я бронегруппу оставил, пошел в село сам. Из оружия взял только пистолет. Мне показали осколки этих снарядов, на них даже маркировка осталась. Стреляли по Гойскому, а три снаряда залетели в это Пригородное. Я признал, что это наши снаряды. Взял объяснительные, сказал, что все получат компенсации, будет рапорт. После этого чеченцы мне говорят - раз ты к нам с добром пришел, мы тебе тоже доброе дело сделаем. Вчера по селу шел солдат, в одной руке пузырь водки, в другой автомат. Пил из горла и стрелял по селу. Мы могли бы его закопать здесь, и никто не узнал бы, но мы тебе его отдаем.
В общем-то я тогда этой работой - освобождением, не занимался. Просто знал Бенчарского. Мы с ним познакомились в декабре 95-го, он подошел ко мне и попросил заселить солдатских матерей в наши казармы (потом нам каждый день приказывали их выселить, но мы не сделали этого). И так продолжалось до августа 96-го, когда боевики захватили город.
Нашей задача тогда было не пропустить группы, которые шли со Старых Промыслов. Возглавлял их Ваха Арсанов, будущий вице-премьер Чечни. За этот период были два моих непосредственных контакта с боевиками. Первый произошел 14 августа. Мы сидели в окопах, а через поле - пятиэтажки и там боевики. У нас были постоянные потери от их снайперов. Комбат, Станислав Кравцов, погиб (посмертно он был представлен к званию Героя РФ). И.о. комбата стал Ильин. Я ему говорю - наша задача не пропустить боевиков. Не надо лезть туда. У нас сейчас плохая позиция - между домами, мы несем потери. Давай перенесем окопы за дома. Он согласился. Несколько дней потерь не было. Потом его заменили, прислали комбата Касатурова. И в первый день он послал разведгруппу захватывать снайпера, не зная обстановки, не зная что там, в этих пятиэтажках. А там боевиков было больше чем нас. Разведгруппа пошла, потеряла людей, бросила их там и вернулась. На следующий день Касатуров посылает новую группу за брошенными. Они идут, снова теряют людей, снова бросают их, опять уходят. Я начал на него кричать - кто будет отвечать за этих людей перед их матерями? Как их вытаскивать теперь? Тогда «эфэсбэшники» предложили пойти к чеченским «гаишникам» - может они договорятся. Начальник ГАИ дал людей, те сходили к боевикам, вернулись вечером, сказали, что боевики отдадут убитых, если разведбат уйдет. Куда мы уйдем - мы там по приказу стоим, мы не можем уйти.
На следующий день ко мне подходит Касатуров и ФСБшник и с улыбкой говорят - вы бы не могли сами поехать за убитыми? Дали «Урал», водителя, белый флаг. Я поехал.
Подъехал к окопам - никого нет. Оставил водителя, пошел сам с флагом. И тут началось. Со всех окон - «Алах Акбар! Аллах Акбар!». Меня сразу окружила толпа, я не знаю сколько там было человек, огромная толпа. Я им говорю - я майор Измайлов, мы вот здесь стоим, у нас есть погибшие. Отдайте нам наших, если у нас будут ваши, мы вам тоже отдадим. Один из них говорит: «мы тебя знаем, ты много делаешь для своих солдат». Дали команду своим рабочим, там были и русские, местные жители, рыли им окопы, загрузили мне трупы в машину. Так получился с ними контакт. Я им говорю: это дерьмо рано или поздно закончится, давайте не стрелять друг в друга, чтобы не нести жертв. Не надо убитых. Они согласились.
Второй раз… В ГУОШе было много раненных, они просили помощи. Подходят ко мне: «не могли бы вы сесть на бэтэр, Вас боевики знают, они стрелять не будут. Снимите кепку, чтобы они вас узнали» Я снял кепку - я уже тогда лысый был, меня издалека видно было - снова вывез оттуда раненных. Потом, после войны, я встречался с Арсановым, с теми людьми которые воевали против нас, и один из них сказал: «благодари Ваху, это он приказал в лысого майора не стрелять. Это он спас тебе жизнь».
После этого случая меня вызывает командир бригады Назаров. Говорит - жалуются на тебя. Вот офицер ФСБ и разведчики говорят - не даешь им воевать. К боевикам ездишь. Да, - говорю, - езжу. Да, встречаюсь. Да, вывожу. Назаров мне: «Я решил, что тебя надо отправить в отпуск». Война идет, никого не отпускают, а меня в отпуск. Я говорю - на сколько? «Бери на сколько хочешь» Дали 90 дней. Наказание такое. Потом мне рассказали, что о моих похождениях узнал Квашнин, и это он дал команду - убрать Измайлова отсюда.
Десятого сентября я должен был уезжать. Девятого иду по Ханкале, вдруг смотрю - бежит Бенчарский. «Вячеслав Яковлевич, вы что?» «Да вот, в отпуск». А он в этот день должен был ехать на переговоры по пленным и у него сломалась машина. Он просит меня сопроводить его в комендатуру. А у меня приказ - пока не уеду, на сто метров к КПП не подходить. Я говорю - мне запретили. Он договорился.
Поехали в Центральную комендатуру. Все боевики, которые там находились, стали ко мне подходить - они видели меня по телевизору, меня «Взгляд» снимал, стали здороваться. И когда Виталий Иванович увидел, как они ко мне относятся, то сказал, что я обязательно должен работать с ними. Я говорю: «Я согласен, но меня выгоняют отсюда, я в отпуск завтра уезжаю». Он пошел к генерал-лейтенанту Вячеславу Тихомирову (на тот момент - командующий группировкой - А.Б.). Тихомиров всегда относился ко мне хорошо, в этот же день прикомандировал меня к группе розыска. Мне было поставлено две задачи: по розыску и вызволению солдат из плена и нахождению мест захоронений погибших. Так я попал в рабочую группу при Комиссии. Я не был в штате - они все были назначены приказом Ельцина, а я был прикомандирован.
К пленным тогда относились, как к скотам. К солдатам вообще относились как к скотам, а пленные - это вообще были не люди. Все, что я тогда делал, я делал не во исполнение приказа, а вопреки приказам. Мне не давали вытаскивать людей. Солдаты были не нужны - их надо было списать в расход, а тут Измайлов под ногами вошкается, мешается, притаскивает их. Кому они нужны?
Я первого пленного увидел в первый же день пребывания в Чечне. Он пошел за дровами, его и выкрали. После освобождения его посадили на губу и там свои же его так изметелили! Жестоко. И вот Назаров строит бригаду…Впечатления были как у Толстого в «После бала» - провести сквозь строй. Выводят этого солдата и комбриг начинает его чмырить - он подонок, он сволочь, его надо расстрелять. Я когда увидел это, думаю - е-моё, куда я попал! Человек из плена только, а его свои хотят расстрелять! Его действительно ставили к стенке. Имитировали расстрел. Потом отправили обратно в танковый батальон и над ним и там продолжили издеваться. Я служил в Афгане, уже там человек - это было последнее, о чем думали, но там за потери хоть драли, там людей старались беречь. В Чечне о людях забывали сразу же, как только они туда попадали. Я уговорил командира танкового батальона отправить его в отпуск, взяв ответственность на себя, что он вернется. А ему сказал - беги отсюда, не возвращайся.
А были такие пленные, которых после плена убивали, которых попросту забивали. Такой случай произошел в Северном. Один солдат сидел в плену с отцом Сергием, служителем Московской патриархии. К Сергию в Москве обратилась Галина Сорокина с просьбой освободить сына. Он поехал в Чечню и сам попал в плен. Их взяли вместе с настоятелем Грозненского храма Архангела Михаила отцом Анатолием. Отца Анатолия расстреляли потом, а Сергия нет. Так вот, ребята, которые сидели с ним - двоих забили после освобождения, двух солдатиков, один остался живой. С ним я встречался потом у Сергия в Даниловском монастыре, он покалеченный был.
Вывез москвича Бориса Сорокина и дальневосточника Виктора Андриенкова. Они служили в 245 полку, в Шатое. Четырнадцатого декабря - эта дата у меня в голове засела - боевики полностью взяли блокпост в плен, тридцать одного человека. Впоследствии всех контрактников расстреляли. Почему? Они обменяли четырех солдат на одного боевика, который был так избит, что через час умер у них. Если бы не это, контрактников, может быть, и не расстреляли бы. Наши власти ничего не сделали для их освобождения, ничего. Они все находились в лагере в Старом Ачхое. Как раз там были Лимонов и Клочков (Лимонов и Клочков - двое солдат, перешедших на сторону боевиков. Были охранниками в концлагере, издевались над пленными. Боевики их сами же потом и сдали. Осуждены Ростовским военным трибуналом, сейчас сидят - А.Б.). Чеченцы обменяли тогда 32 человека, не только солдат с того блокпоста, но и строителей, и офицеров. А Сорокина и Андриенкова не отдали. Они девять месяцев в плену просидели. Работали уже пастухами у боевиков в горах. Мать Сорокина была тогда в Ханкале, отец Андриенкова тоже был там. Я стал договариваться с Мовлади Раисовым - отдай этих ребят. Подключил всех. Мовлади сначала пообещал их отдать, но не отдал. Стал бегать от меня. Я ему говорю - ты же офицер, ты давал слово. А меня к тому времени уже второй раз выгоняли из Чечни в отпуск насильно, после того как я сказал в эфире «Свободы», что это по вине Квашниных и Шамановых такое дерьмо тут творится. Я нашел уже десятки могил наших солдат, а меня отправляют. Я пошел в госпиталь, сказал, чтобы мне сделали справку о высоком давлении, день пролежал в госпитале, потом ушел. Попросил врачей говорить, что я в госпитале, и ушел. Я знал - если я этих ребят не вытащу сейчас, то их уже никто не вытащит.
За два часа до того, как генерал Лебедь прилетел в Новые Атаги на встречу с Масхадовым, меня подвели к Масахдову, познакомили. Мы пили чай, и он сказал - я тебе помогу. Познакомил меня с Завали Ахаевым: «вот, этот человек тебе поможет». И два месяца я жил у боевиков. Говорю Раисову - меня выгоняют отсюда, давай ребят. Ты офицер и я офицер. Раисов - пока президент (Яндарбиев - А.Б) не даст приказ, я не могу их отдать. Мне нужен приказ Яндарбиева.
Завали Ахаев говорит - ладно поехали, мы Яндарбиева из-под земли достанем. Приехали в Старые Атаги, нашли его водителя, нашли помощника. Тот сказал, что, Яндарбиев меня, конечно, не примет, скажи мне, что хочешь ему сказать. Я при свете фар пишу письмо: вот я, Измайлов, спас столько-то солдат, спас столько то чеченцев - одного уже расстреливали, я его спас - вот, Раисов дал слово отдать Сорокина и Андриенкова, но слово не сдержал, сказал без вашего приказа отдать не могу. Через два часа мне привозят ответ. Там написано: «Казбеку Махашеву - решить вопрос с майором Измайловым согласно договоренностей». Махашев подписал: «Выполнить приказ презитдента». Отдать.
Ловлю Мовлади Раисова, даю ему читать. И только тогда он мне их отдал. Когда я их привез, они были уже невменяемые…
Потом были не только военные, я вытаскивал женщин, детей. Я мог бы многое рассказать. Одна мать приехала с мужем в Чечню, он там заболел и умер. Дочь в это время попала под машину, погибла. Она надеялась хоть сына живым…. Одного мальчика я вытащил - Андрюшу Латыпова. Он был сирота из питерских беспризорников. В девяносто пятом году “Взгляд” показал репортаж о них. Они спали в машинах, заводили их для тепла, и одна машина загорелась. Латыпов стал вытаскивать своего товарища, но тот все равно погиб. И «Взгляд» им занимался. И один майор, десантник, Сергей Данильченко, его усыновил. В 98-ом году Данильченко дали путевку в санаторий в Пятигорске. И Данильченко решил в выходной из Пятигорска съездить в Моздок к друзьям. Взял Андрюшу с собой. Электричка шла «Минводы - Ищерская», а они думали что конечная - Моздок. (станица Ищерская - это уже Чечня, первая железнодорожная станция после пересечения административной границы - А.Б). И их захватили. Я на тот момент уже работал в «Новой Газете». Мне редакция дала задание - вытащить этого мальчишку, это надо было делать срочно, потому что он больной.
Боевики запросили за мальчишку Гантамирова. Мы, говорят, за него заплатим большие деньги. Я говорю - сколько? Они говорят - 500 тысяч долларов. Я говорю - ладно, я сделаю. Принял их игру. Пишу расписку: «Я, майор Измайлов, обещаю доставить вам Гантамирова, а если не получится, готов возместить все расходы в размере 500 тысяч долларов». Они мне поверили. Ясно, что платить не собирался, я понятия не имею, где можно достать такие деньги. В общем, я этого мальчика вытащил. Как получилось - Данильченко удалось бежать. Но с мальчиком он бежать не мог. Добрался до нашего представительства в Ханкале - тогда уже боевики были у власти. Он добрался до нас, рассказал, где мальчик сидит. Я попросил одного человека помочь мне вытащить мальчишку. Его родственник сидел здесь в тюрьме. Я пообещал, что освобожу его взамен. Они мне мальчика отдали. В тот день я вытаскивал четверых, мальчика, двух солдат и одного инженера Мосдорстроя, Василия Поклонского. За него требовали миллион долларов. С ним мне помогал родственник одного чеченца, который работал здесь в метро. Он ограбил турка в Москве, на него было дело заведено. Я говорю - даете Поклонского, ваш родственник садится под подписку о невыезде. Короче, троих мне привезли, а мальчика нет. А в этот день, 23 июля 1998 года, было покушение на Масхадова, и тот человек, который вез мне мальчика, опоздал. Мне пришлось задержать самолет на час, авиакомпания «Карат» меня знала, они помогли, задержали самолет. В Москве меня встречают Сергей Бодров, он работал тогда во «Взгляде» и Сунцов, начальник этнического отдела ГУБОПа. Я солдат отдаю Сунцову, Поклонского отдаю племяннику, а мальчика привожу в редакцию - у него не было денег на дорогу. Редакция дала им денег, 300 долларов. Через полгода они проездом были в Москве, зашли ко мне - протягивают триста долларов…
Вот так работали. Государство ничего не делало, наоборот, мне все время только палки в колеса вставляли. Что, нельзя было отдать этих боевиков за солдат? Что важнее - посадить их, они восемь лет отсидят и все равно выйдут, или спасти жизни людей? Если их посадить - пленным отрежут головы. Для государства же это не составляло никакого труда, если бы это действительно было бы нужно, можно было наладить процесс, можно было бы сколько людей еще вытащить, спасти. Мне же приходилось изгаляться вот так вот, пробивать все время что-то, договариваться в обход, окольными путями…
Мы могли решать вопросы только по тем, кто находился в тюрьмах. Но мы не могли решать вопрос по убийцам, по особо тяжким преступлениям. А попробуй согласуй все. Это надо запросить материалы из суда, договориться с региональной прокуратурой… Если бы мы начали заниматься всей этой бюрократией, многих пленных уже не было бы. Поэтому приходилось заниматься самодеятельностью, говорить - вы помогите сначала мне, а я отвечаю, что ваш человек тоже выйдет. Но я же не генпрокурор и не судья… То есть наших пленных приходилось брать в долг и потом годами эти долги возвращать. Но вернуть их удавалось не всегда, навстречу государство нам не шло. При этом я никогда не старался обмануть тех, кто помог мне. Я боролся за их людей вплоть до того, что выступал общественным защитником по их делам.
На Юрия Щекочихина, как на депутата, выходили чеченцы, готовые помочь в освобождении. В свою очередь они просили помочь им - им были предъявлены обвинения, но вина так и не была доказана, и они просили помочь снять себя с розыска. Щекочихин вышел на Юрия Скуратова и Михаила Катышева, который тогда возглавлял следственное Управление Генпрокуратуры. Они помогли этих чеченцев снять с розыска. В ответ те помогли освободить четырех солдат. Щекочихина я представлял потом как гаранта, что он дает гарантии.
В 95-ом году к Щекочихину обратились пограничники - помогите, у нас трое в плену. Леча Идигов помог мне выйти на тех, кто их держал. Живых уже было только двое. Но вывести удалось только одного, правда, боевики впридачу освободили еще и солдата из Минобороны - Данилова. Когда я привез их в Осетию, позвонил Щекочихину, чтобы он встречал нас в Москве. Тот перезвонил Николаю Бордюже: везут вашего, встречайте. Мы прилетаем, самолет приземлился, я смотрю - Щекочихина нет. Только подали трап, поднимаются двое, оттесняют меня от трапа - пускай солдатики первыми спустятся. Я подумал, что это нужно для телевидения. Они спустились, их внизу посадили в машину и увезли. Я когда вышел - смотрю, солдат нет. Подумал, что их опять похитили. Потом уже звонил Бордюжа, извинялся: я не давал команду их похищать, я сказал им встретить Вас, но заставь дурака Богу молиться… А эти офицеры, когда узнали, что Данилов не пограничник, просто высадили его на дороге и уехали.
Анна Ивановна Пясецкая, она тоже была членом рабочей группы при Комиссии, у неё сын погиб 1 января 95-го. Тело отправили на Алтай совершенно другим людям и там похоронили под чужой фамилией. А ей объявили, что сын пропал без вести. Она десять месяцев ходила по Чечне, искала его. А потом той женщине, которая похоронила Пясецкого как своего, прислали тело её сына. Через 124 лабораторию опознали. Это нормально? Никому они не нужны были…
Последнюю пленную, Светлану Кузьмину, я вытащил в 2001 году. А сегодня в Чечне работать уже невозможно. Задачи спасать людей государство перед собой не ставит. Их попросту бросили. В этническом отделе ГУБОПа из тех, кто занимался этой задачей, не осталось никого. Президентскую Комисию по военнопленным расформировали.
Опубликовано в седьмом номере "Искусство войны"
ВЯЧЕСЛАВ ИЗМАЙЛОВ: «В Чечне о людях забывали сразу же..»
- Первого своего пленного я освободил пятого апреля 96-го. Рядовой Алексей Магер из Тюмени. Первого апреля же Ельцин сказал, что в Чечне наступил мир и нам была поставлена задача подписать договоренности с селами, по которому мы обязались не стрелять, а они обязались не пускать в села боевиков. Как будто боевики их спрашивали… Это был мир по-ельцински. Первого апреля подписали, а уже четвертого «Ураганы» обстреляли Пригородное. Меня вызывают в штаб бригады - поедешь в это село, скажешь, что это не мы стреляли, не наши снаряды, с космоса прилетели. Дали бронегруппу. Сам я сел в «Жигули» с главой администрации села, они меня уже знали. Когда подъехали, я бронегруппу оставил, пошел в село сам. Из оружия взял только пистолет. Мне показали осколки этих снарядов, на них даже маркировка осталась. Стреляли по Гойскому, а три снаряда залетели в это Пригородное. Я признал, что это наши снаряды. Взял объяснительные, сказал, что все получат компенсации, будет рапорт. После этого чеченцы мне говорят - раз ты к нам с добром пришел, мы тебе тоже доброе дело сделаем. Вчера по селу шел солдат, в одной руке пузырь водки, в другой автомат. Пил из горла и стрелял по селу. Мы могли бы его закопать здесь, и никто не узнал бы, но мы тебе его отдаем.
В общем-то я тогда этой работой - освобождением, не занимался. Просто знал Бенчарского. Мы с ним познакомились в декабре 95-го, он подошел ко мне и попросил заселить солдатских матерей в наши казармы (потом нам каждый день приказывали их выселить, но мы не сделали этого). И так продолжалось до августа 96-го, когда боевики захватили город.
Нашей задача тогда было не пропустить группы, которые шли со Старых Промыслов. Возглавлял их Ваха Арсанов, будущий вице-премьер Чечни. За этот период были два моих непосредственных контакта с боевиками. Первый произошел 14 августа. Мы сидели в окопах, а через поле - пятиэтажки и там боевики. У нас были постоянные потери от их снайперов. Комбат, Станислав Кравцов, погиб (посмертно он был представлен к званию Героя РФ). И.о. комбата стал Ильин. Я ему говорю - наша задача не пропустить боевиков. Не надо лезть туда. У нас сейчас плохая позиция - между домами, мы несем потери. Давай перенесем окопы за дома. Он согласился. Несколько дней потерь не было. Потом его заменили, прислали комбата Касатурова. И в первый день он послал разведгруппу захватывать снайпера, не зная обстановки, не зная что там, в этих пятиэтажках. А там боевиков было больше чем нас. Разведгруппа пошла, потеряла людей, бросила их там и вернулась. На следующий день Касатуров посылает новую группу за брошенными. Они идут, снова теряют людей, снова бросают их, опять уходят. Я начал на него кричать - кто будет отвечать за этих людей перед их матерями? Как их вытаскивать теперь? Тогда «эфэсбэшники» предложили пойти к чеченским «гаишникам» - может они договорятся. Начальник ГАИ дал людей, те сходили к боевикам, вернулись вечером, сказали, что боевики отдадут убитых, если разведбат уйдет. Куда мы уйдем - мы там по приказу стоим, мы не можем уйти.
На следующий день ко мне подходит Касатуров и ФСБшник и с улыбкой говорят - вы бы не могли сами поехать за убитыми? Дали «Урал», водителя, белый флаг. Я поехал.
Подъехал к окопам - никого нет. Оставил водителя, пошел сам с флагом. И тут началось. Со всех окон - «Алах Акбар! Аллах Акбар!». Меня сразу окружила толпа, я не знаю сколько там было человек, огромная толпа. Я им говорю - я майор Измайлов, мы вот здесь стоим, у нас есть погибшие. Отдайте нам наших, если у нас будут ваши, мы вам тоже отдадим. Один из них говорит: «мы тебя знаем, ты много делаешь для своих солдат». Дали команду своим рабочим, там были и русские, местные жители, рыли им окопы, загрузили мне трупы в машину. Так получился с ними контакт. Я им говорю: это дерьмо рано или поздно закончится, давайте не стрелять друг в друга, чтобы не нести жертв. Не надо убитых. Они согласились.
Второй раз… В ГУОШе было много раненных, они просили помощи. Подходят ко мне: «не могли бы вы сесть на бэтэр, Вас боевики знают, они стрелять не будут. Снимите кепку, чтобы они вас узнали» Я снял кепку - я уже тогда лысый был, меня издалека видно было - снова вывез оттуда раненных. Потом, после войны, я встречался с Арсановым, с теми людьми которые воевали против нас, и один из них сказал: «благодари Ваху, это он приказал в лысого майора не стрелять. Это он спас тебе жизнь».
После этого случая меня вызывает командир бригады Назаров. Говорит - жалуются на тебя. Вот офицер ФСБ и разведчики говорят - не даешь им воевать. К боевикам ездишь. Да, - говорю, - езжу. Да, встречаюсь. Да, вывожу. Назаров мне: «Я решил, что тебя надо отправить в отпуск». Война идет, никого не отпускают, а меня в отпуск. Я говорю - на сколько? «Бери на сколько хочешь» Дали 90 дней. Наказание такое. Потом мне рассказали, что о моих похождениях узнал Квашнин, и это он дал команду - убрать Измайлова отсюда.
Десятого сентября я должен был уезжать. Девятого иду по Ханкале, вдруг смотрю - бежит Бенчарский. «Вячеслав Яковлевич, вы что?» «Да вот, в отпуск». А он в этот день должен был ехать на переговоры по пленным и у него сломалась машина. Он просит меня сопроводить его в комендатуру. А у меня приказ - пока не уеду, на сто метров к КПП не подходить. Я говорю - мне запретили. Он договорился.
Поехали в Центральную комендатуру. Все боевики, которые там находились, стали ко мне подходить - они видели меня по телевизору, меня «Взгляд» снимал, стали здороваться. И когда Виталий Иванович увидел, как они ко мне относятся, то сказал, что я обязательно должен работать с ними. Я говорю: «Я согласен, но меня выгоняют отсюда, я в отпуск завтра уезжаю». Он пошел к генерал-лейтенанту Вячеславу Тихомирову (на тот момент - командующий группировкой - А.Б.). Тихомиров всегда относился ко мне хорошо, в этот же день прикомандировал меня к группе розыска. Мне было поставлено две задачи: по розыску и вызволению солдат из плена и нахождению мест захоронений погибших. Так я попал в рабочую группу при Комиссии. Я не был в штате - они все были назначены приказом Ельцина, а я был прикомандирован.
К пленным тогда относились, как к скотам. К солдатам вообще относились как к скотам, а пленные - это вообще были не люди. Все, что я тогда делал, я делал не во исполнение приказа, а вопреки приказам. Мне не давали вытаскивать людей. Солдаты были не нужны - их надо было списать в расход, а тут Измайлов под ногами вошкается, мешается, притаскивает их. Кому они нужны?
Я первого пленного увидел в первый же день пребывания в Чечне. Он пошел за дровами, его и выкрали. После освобождения его посадили на губу и там свои же его так изметелили! Жестоко. И вот Назаров строит бригаду…Впечатления были как у Толстого в «После бала» - провести сквозь строй. Выводят этого солдата и комбриг начинает его чмырить - он подонок, он сволочь, его надо расстрелять. Я когда увидел это, думаю - е-моё, куда я попал! Человек из плена только, а его свои хотят расстрелять! Его действительно ставили к стенке. Имитировали расстрел. Потом отправили обратно в танковый батальон и над ним и там продолжили издеваться. Я служил в Афгане, уже там человек - это было последнее, о чем думали, но там за потери хоть драли, там людей старались беречь. В Чечне о людях забывали сразу же, как только они туда попадали. Я уговорил командира танкового батальона отправить его в отпуск, взяв ответственность на себя, что он вернется. А ему сказал - беги отсюда, не возвращайся.
А были такие пленные, которых после плена убивали, которых попросту забивали. Такой случай произошел в Северном. Один солдат сидел в плену с отцом Сергием, служителем Московской патриархии. К Сергию в Москве обратилась Галина Сорокина с просьбой освободить сына. Он поехал в Чечню и сам попал в плен. Их взяли вместе с настоятелем Грозненского храма Архангела Михаила отцом Анатолием. Отца Анатолия расстреляли потом, а Сергия нет. Так вот, ребята, которые сидели с ним - двоих забили после освобождения, двух солдатиков, один остался живой. С ним я встречался потом у Сергия в Даниловском монастыре, он покалеченный был.
Вывез москвича Бориса Сорокина и дальневосточника Виктора Андриенкова. Они служили в 245 полку, в Шатое. Четырнадцатого декабря - эта дата у меня в голове засела - боевики полностью взяли блокпост в плен, тридцать одного человека. Впоследствии всех контрактников расстреляли. Почему? Они обменяли четырех солдат на одного боевика, который был так избит, что через час умер у них. Если бы не это, контрактников, может быть, и не расстреляли бы. Наши власти ничего не сделали для их освобождения, ничего. Они все находились в лагере в Старом Ачхое. Как раз там были Лимонов и Клочков (Лимонов и Клочков - двое солдат, перешедших на сторону боевиков. Были охранниками в концлагере, издевались над пленными. Боевики их сами же потом и сдали. Осуждены Ростовским военным трибуналом, сейчас сидят - А.Б.). Чеченцы обменяли тогда 32 человека, не только солдат с того блокпоста, но и строителей, и офицеров. А Сорокина и Андриенкова не отдали. Они девять месяцев в плену просидели. Работали уже пастухами у боевиков в горах. Мать Сорокина была тогда в Ханкале, отец Андриенкова тоже был там. Я стал договариваться с Мовлади Раисовым - отдай этих ребят. Подключил всех. Мовлади сначала пообещал их отдать, но не отдал. Стал бегать от меня. Я ему говорю - ты же офицер, ты давал слово. А меня к тому времени уже второй раз выгоняли из Чечни в отпуск насильно, после того как я сказал в эфире «Свободы», что это по вине Квашниных и Шамановых такое дерьмо тут творится. Я нашел уже десятки могил наших солдат, а меня отправляют. Я пошел в госпиталь, сказал, чтобы мне сделали справку о высоком давлении, день пролежал в госпитале, потом ушел. Попросил врачей говорить, что я в госпитале, и ушел. Я знал - если я этих ребят не вытащу сейчас, то их уже никто не вытащит.
За два часа до того, как генерал Лебедь прилетел в Новые Атаги на встречу с Масхадовым, меня подвели к Масахдову, познакомили. Мы пили чай, и он сказал - я тебе помогу. Познакомил меня с Завали Ахаевым: «вот, этот человек тебе поможет». И два месяца я жил у боевиков. Говорю Раисову - меня выгоняют отсюда, давай ребят. Ты офицер и я офицер. Раисов - пока президент (Яндарбиев - А.Б) не даст приказ, я не могу их отдать. Мне нужен приказ Яндарбиева.
Завали Ахаев говорит - ладно поехали, мы Яндарбиева из-под земли достанем. Приехали в Старые Атаги, нашли его водителя, нашли помощника. Тот сказал, что, Яндарбиев меня, конечно, не примет, скажи мне, что хочешь ему сказать. Я при свете фар пишу письмо: вот я, Измайлов, спас столько-то солдат, спас столько то чеченцев - одного уже расстреливали, я его спас - вот, Раисов дал слово отдать Сорокина и Андриенкова, но слово не сдержал, сказал без вашего приказа отдать не могу. Через два часа мне привозят ответ. Там написано: «Казбеку Махашеву - решить вопрос с майором Измайловым согласно договоренностей». Махашев подписал: «Выполнить приказ презитдента». Отдать.
Ловлю Мовлади Раисова, даю ему читать. И только тогда он мне их отдал. Когда я их привез, они были уже невменяемые…
Потом были не только военные, я вытаскивал женщин, детей. Я мог бы многое рассказать. Одна мать приехала с мужем в Чечню, он там заболел и умер. Дочь в это время попала под машину, погибла. Она надеялась хоть сына живым…. Одного мальчика я вытащил - Андрюшу Латыпова. Он был сирота из питерских беспризорников. В девяносто пятом году “Взгляд” показал репортаж о них. Они спали в машинах, заводили их для тепла, и одна машина загорелась. Латыпов стал вытаскивать своего товарища, но тот все равно погиб. И «Взгляд» им занимался. И один майор, десантник, Сергей Данильченко, его усыновил. В 98-ом году Данильченко дали путевку в санаторий в Пятигорске. И Данильченко решил в выходной из Пятигорска съездить в Моздок к друзьям. Взял Андрюшу с собой. Электричка шла «Минводы - Ищерская», а они думали что конечная - Моздок. (станица Ищерская - это уже Чечня, первая железнодорожная станция после пересечения административной границы - А.Б). И их захватили. Я на тот момент уже работал в «Новой Газете». Мне редакция дала задание - вытащить этого мальчишку, это надо было делать срочно, потому что он больной.
Боевики запросили за мальчишку Гантамирова. Мы, говорят, за него заплатим большие деньги. Я говорю - сколько? Они говорят - 500 тысяч долларов. Я говорю - ладно, я сделаю. Принял их игру. Пишу расписку: «Я, майор Измайлов, обещаю доставить вам Гантамирова, а если не получится, готов возместить все расходы в размере 500 тысяч долларов». Они мне поверили. Ясно, что платить не собирался, я понятия не имею, где можно достать такие деньги. В общем, я этого мальчика вытащил. Как получилось - Данильченко удалось бежать. Но с мальчиком он бежать не мог. Добрался до нашего представительства в Ханкале - тогда уже боевики были у власти. Он добрался до нас, рассказал, где мальчик сидит. Я попросил одного человека помочь мне вытащить мальчишку. Его родственник сидел здесь в тюрьме. Я пообещал, что освобожу его взамен. Они мне мальчика отдали. В тот день я вытаскивал четверых, мальчика, двух солдат и одного инженера Мосдорстроя, Василия Поклонского. За него требовали миллион долларов. С ним мне помогал родственник одного чеченца, который работал здесь в метро. Он ограбил турка в Москве, на него было дело заведено. Я говорю - даете Поклонского, ваш родственник садится под подписку о невыезде. Короче, троих мне привезли, а мальчика нет. А в этот день, 23 июля 1998 года, было покушение на Масхадова, и тот человек, который вез мне мальчика, опоздал. Мне пришлось задержать самолет на час, авиакомпания «Карат» меня знала, они помогли, задержали самолет. В Москве меня встречают Сергей Бодров, он работал тогда во «Взгляде» и Сунцов, начальник этнического отдела ГУБОПа. Я солдат отдаю Сунцову, Поклонского отдаю племяннику, а мальчика привожу в редакцию - у него не было денег на дорогу. Редакция дала им денег, 300 долларов. Через полгода они проездом были в Москве, зашли ко мне - протягивают триста долларов…
Вот так работали. Государство ничего не делало, наоборот, мне все время только палки в колеса вставляли. Что, нельзя было отдать этих боевиков за солдат? Что важнее - посадить их, они восемь лет отсидят и все равно выйдут, или спасти жизни людей? Если их посадить - пленным отрежут головы. Для государства же это не составляло никакого труда, если бы это действительно было бы нужно, можно было наладить процесс, можно было бы сколько людей еще вытащить, спасти. Мне же приходилось изгаляться вот так вот, пробивать все время что-то, договариваться в обход, окольными путями…
Мы могли решать вопросы только по тем, кто находился в тюрьмах. Но мы не могли решать вопрос по убийцам, по особо тяжким преступлениям. А попробуй согласуй все. Это надо запросить материалы из суда, договориться с региональной прокуратурой… Если бы мы начали заниматься всей этой бюрократией, многих пленных уже не было бы. Поэтому приходилось заниматься самодеятельностью, говорить - вы помогите сначала мне, а я отвечаю, что ваш человек тоже выйдет. Но я же не генпрокурор и не судья… То есть наших пленных приходилось брать в долг и потом годами эти долги возвращать. Но вернуть их удавалось не всегда, навстречу государство нам не шло. При этом я никогда не старался обмануть тех, кто помог мне. Я боролся за их людей вплоть до того, что выступал общественным защитником по их делам.
На Юрия Щекочихина, как на депутата, выходили чеченцы, готовые помочь в освобождении. В свою очередь они просили помочь им - им были предъявлены обвинения, но вина так и не была доказана, и они просили помочь снять себя с розыска. Щекочихин вышел на Юрия Скуратова и Михаила Катышева, который тогда возглавлял следственное Управление Генпрокуратуры. Они помогли этих чеченцев снять с розыска. В ответ те помогли освободить четырех солдат. Щекочихина я представлял потом как гаранта, что он дает гарантии.
В 95-ом году к Щекочихину обратились пограничники - помогите, у нас трое в плену. Леча Идигов помог мне выйти на тех, кто их держал. Живых уже было только двое. Но вывести удалось только одного, правда, боевики впридачу освободили еще и солдата из Минобороны - Данилова. Когда я привез их в Осетию, позвонил Щекочихину, чтобы он встречал нас в Москве. Тот перезвонил Николаю Бордюже: везут вашего, встречайте. Мы прилетаем, самолет приземлился, я смотрю - Щекочихина нет. Только подали трап, поднимаются двое, оттесняют меня от трапа - пускай солдатики первыми спустятся. Я подумал, что это нужно для телевидения. Они спустились, их внизу посадили в машину и увезли. Я когда вышел - смотрю, солдат нет. Подумал, что их опять похитили. Потом уже звонил Бордюжа, извинялся: я не давал команду их похищать, я сказал им встретить Вас, но заставь дурака Богу молиться… А эти офицеры, когда узнали, что Данилов не пограничник, просто высадили его на дороге и уехали.
Анна Ивановна Пясецкая, она тоже была членом рабочей группы при Комиссии, у неё сын погиб 1 января 95-го. Тело отправили на Алтай совершенно другим людям и там похоронили под чужой фамилией. А ей объявили, что сын пропал без вести. Она десять месяцев ходила по Чечне, искала его. А потом той женщине, которая похоронила Пясецкого как своего, прислали тело её сына. Через 124 лабораторию опознали. Это нормально? Никому они не нужны были…
Последнюю пленную, Светлану Кузьмину, я вытащил в 2001 году. А сегодня в Чечне работать уже невозможно. Задачи спасать людей государство перед собой не ставит. Их попросту бросили. В этническом отделе ГУБОПа из тех, кто занимался этой задачей, не осталось никого. Президентскую Комисию по военнопленным расформировали.
Опубликовано в седьмом номере "Искусство войны"