Ночью каждый тащит свой чемодан сам
Когда ты, торчащий на балконе третьего этажа, замечаешь зеленоватое свечение в окне дома напротив, расположенном в сорока-пятидесяти метрах, и понимаешь, что это снайпер разглядывает твою голову в упор - в организме появляются странные ощущения.
Во-первых, ты понимаешь, что ты мудак. Даже не «мудак», а - МУДАК. И еще, как ни странно, успеваешь понять, что слово «МУДАК» будет последним электроимпульсом в твоем мозгу, когда его разобьет пуля.
Сейчас это все это ложится в долгие слова и долго читается, и время, которое вы затратили на прочтение первого абзаца, соизмеряется с тем временем, которое ушло на то, чтобы этот первый абзац взорвался тогда в моей голове, примерно так же, как пятьдесят томов сочинений Ленина вот с этой вот точкой: «.» Все это мгновенно. Тысячные доли секунды. Даже состязания бобслеистов за тринадцать сотых - танец криогенно замороженных улиток.
Невропатологам это было бы очень интересно - скорость восприятия мира на мушке. Я, пожалуй, даже соглашусь с тем, что суслик чувствует импульс охотника и успевает спрятаться в норку прежде, чем охотник решит - убивать ему суслика или нет. Юрк - и только удивленные глаза над стволом - чем же я себя выдал?
Мыслью. Импульсом. Я за эти две тысячных увидел и просек того чеха до самых кишок. Узнал его мысли, семью, предыдущую жизнь и представления о собственной смерти, его характер и раздражения. Узнал, что ему было лет двадцать семь - тридцать, что у него короткая аккуратно постриженная борода, чистая повязка на голове, умные глаза. Он был поджар и одет в спортивный костюм. И это был не наемник - он приехал в Чечню из России специально, чтобы воевать за независимость своей родины. Идейный мужик, короче.
Через две тысячных - это мгновенно, сразу, но про мудака я все же успел понять, и чеха успел увидеть тоже, хотя это даже не отразилось в моих зрачках - импульс от мозга до глаз еще не дошел, он еще по дороге, и если бы в этот момент кто-то наблюдал бы меня со стороны, глядя мне прямо в глаза, он так и не узнал бы, что я понял все!
Так вот, самое удивительное, что этих двух тысячных хватает еще на одну мысль: «не выстрелил». И в башке тут же начинается вторая стадия: что-то лопается - мозги, наверное - и кипяток мгновенно обдает тебя жаром, течет из ушей по плечам и спине в сапоги. Звон в голове и кровь в глазах, давление такое, что перепонки надуваются пузырями и торчат из ушей. Все красное. Это как раз тот внезапный страх, когда ты не цепенеешь от ледяного ужаса, как под минометным обстрелом, а наоборот - кровь вскипает от адреналина и бешенство застилает глаза - заорать, саперную лопатку наперевес и вперед рубить головы! Ты готов и можешь свернуть горы, опрокинуть дом плечом, порвать двести чертей и разломать напополам планету!
Все это я прочувствовал, понял и узнал за то короткое время, пока глаза мои даже не закончили еще движение вправо вниз, куда я собирался посмотреть.
Что бы вы сделали в такой ситуации?
Что сделал я? Я нагнулся еще ниже, чем собирался - почти перегнулся через балкон - и посмотрел туда, куда хотел посмотреть - вправо вниз. И не просто посмотрел, а вглядываясь и вслушиваясь. Пожалуй, даже слишком демонстративно и нагло - сейчас я это понимаю. Но тогда я не слетел мешком с этого балкона, как висел - пробитой башкой вниз.
Не заметив ничего подозрительного (точнее, сделав вид, что «не заметив ничего подозрительного») я втянулся обратно на балкон, тихо-тихо потопал ногами для сугреву, пару раз крутнул торсом, а потом вдруг достал сигарету и закурил.
Это было неожиданно даже для меня самого. Но сработало. Он не выстрелил. Он не просек, что я просек его. А у меня появился плюс в том, что он считает меня за полного придурка.
Закурил я, конечно, не на виду у всей Чечни, не переигрывая, а так, как курит часовой, когда запалиться никак нельзя, но терпеть уже сил нету, да и возможность вроде позволяет - в рукав, накрывшись полой бушлата.
Сигарета дала мне возможность присесть за стенку балкона - вроде как спрятался подымить. Уйти я все равно не мог - он должен был видеть свечение затяжек. Но подумать пару минут - вполне.
Итак, что мы имеем. Балкон, меня на балконе, снайпера в доме напротив, мое знание о нем и его незнание о моем знании, и если я сейчас встану из-за стеночки и продолжу наблюдать, как ни в чем не бывало, он не будет стрелять еще как минимум пятьдесят пять минут.
Почему пятьдесят пять? Расклад простой. Чехи всегда приходят после темноты, часов в одиннадцать-двенадцать. Это мы уже знаем точно, это их тактика - после сумерек группы занимают первые дома от наших позиций, всю ночь наблюдают, а с рассветом дают один - два залпа из гранатометов и уходят. Сейчас - три ночи. Значит, сидят они там уже часа три-четыре. Соответственно, знают всю нашу смену фишки - двенадцать, два, четыре и шесть. Я зашел на фишку в два, значит смена у меня в четыре. Следовательно, уйти с балкона я могу только в три пятьдесят пять, чтобы разбудить Шишигина и затем снова вернуться на балкон на десять минут до его прихода. Если я даже с тем же каменным лицом, которое мне удалось сохранить при хлещущих из башки кипящих мозгах, повернусь и уйду, ковыряя в носу и покуривая, то не дойду и до середины комнаты. Он меня снимет.
Можно конечно, тихонечко лечь на пол и поползти - в таком случае он меня, конечно, не достанет. Но здесь в дело вступает вторая беда.
Гранатометчик. С ним - гранатометчик. Это обязательно. Потому что ходят они по двое - по трое. Поэтому, если вспышки моих затяжек на балконе прекратятся, следующий их шаг - граната в окно, где спит все мое отделение, а потом вторая граната в окно той комнаты, по которой буду ползти я. Это уж по-любому.
Здесь, пожалуй, надо сделать отступление и расписать всю диспозицию - как я оказался на этом дурацком балконе, как мы оказались в этой дурацкой квартире всеми окнами во фронт, почему наша спальня лишь завешена одеялом и светится, как Манхеттен, и почему я не могу шепотом позвать моих долбогрызов товарищей и всем потихоньку не слинять из этой квартиры на пятый этаж и не вмазать из всех стволов и из «Шмеля» по окнам в доме напротив.
На ночь роте нарезали три одноподъездные девятиэтажки, стоящие друг за другом. Нашему отделению досталась средняя. Спереди было отделение Шепеля, сзади - Игоря, кажется. Мы вроде как оказались в тылу - спереди наши, сзади наши, справа наши, слева - улица и за ней полукилометровый пустырь, не подобраться. Поэтому квартиру выбирали не по науке, а по комфортабельности. Остановились в двухкомнатной на третьем этаже, с огромной кроватью, паркетом на растопку и уже установленной чехами паршивенькой печуркой. Завесили окна одеялами, вывели трубу, натопили. Ташкент. Красота. «Шератон Палас».
Но с наступлением темноты отделение Шепеля почему-то снимают и перебрасывают вправо. Мы оказываемся первыми. Все окна квартиры во фронт, печка кочегарит на всю Чечню, шумели мы не таясь - спереди-то наши были, в общем: ночь, чехи, жопа. Искать другую квартиру уже поздно, надо просто сваливать наверх и сидеть всю ночь на фишке без тепла и печки.
В отделении на тот момент были постоянные терки. Оно не было единым целым, не было единым организмом. Мы с Шишигиным были вроде как вдвоем. Король еще с одним контрабасом, Славкой, тоже вдвоем. Молодой не в счет. Вася-сапожник вообще вроде как сам по себе. В общем, говенное отделение, что там говорить. Обреченное. Отделение мудаков. Все время гавкались. Жили на ножах, ссоры вспыхивали как спички. За оружие хватались постоянно. А началось это с Короля. «А, по хрен» - это был его девиз. Пацаны, надо сменить квартиру. А, похрен… Пацаны, там чехи. А, похрен…
Пришел ротный, привел саперов. Сказал Королю дать людей. Я вызвался сам. Протянули маскхалат. Часа полтора ползали по снегу, ставили растяжки с «монками». За несколько домов перед нами взлетела осветилка. Саперы попадали. Я остался стоять, только шагнул на всякий пожарный за дерево - вы чего, мужики, это ж наши! «Какие наши, придурок, мы первые…» зашипел ротный. Стало жутко. При каждой ракете тыкались мордой в снег. Стали постреливать - еще не по нам, правда. Совсем обнаглели, суки.
Эти полтора часа войны были одними из самых запомнившихся. Было действительно страшно. Сталинград. Форсирование Днепра. Образовалась какая-никакая линия фронта. Чехи - вон они, впереди. И драпать не собираются. Пока саперы еще ползают, нас вроде много, но сейчас они доставят свои «монки» и уйдут…
Когда саперы ушли и я вернулся, то отделение… лежало в кровати! Никто попросту не захотел уходить! И как мы с Шишигиным их не материли, никто не стронулся с места.
Вместо этого они забарикадировали дверь, полудурки.
Тут надо сделать еще одно отступление. Днем, когда мы устанавливали печку, в окне этого чертового дома напротив показался Берия. Сказал, что в пятиэтажке перед ними ходят какие-то люди с повязками на головах. Спросил, не знаю ли я, кто такие. Я уточнил какого цвета повязки. Белые. Отличительный признак федералов - белая повязка на рукаве. А у этих - на башке. Хрен их разберет с местными обычаями. Царандой, наверное, гантамировцы. Берия улыбнулся как-то странно и ушел.
За Берией нужно было приглядывать - парень нормальный, но «слон» еще. Поэтому, бывает, притормаживает. Не может самостоятельно принять решения. Однажды он с такой вот улыбкой вернулся с фишки, растолкал сменщика: «Фишку запалили. Из граника вмазали. В стену легла. Иди, твоя очередь…»
Но чего мне париться - впереди же свои. Шепель - парень шаристый, голова на плечах имеется, сам все сделает как надо. А мы вообще в тылу.
В общем, что там говорить, просрали мы чехов. Даже не то чтобы просрали - просто пока мы с саперами тыкались мордой в снег, а эти друзья судорожно закладывали дверь шкафами, они спокойненько пришли в дом напротив, сели у окошка и стали смотреть кино. Имакс-видео. Экран высотой с семиэтажный дом.
Палить фишку в квартире оказалось невозможно - кроме двора ничего не видно.
В итоге я и оказался на этом балконе, откуда можно было наблюдать хотя бы еще вправо-влево. А в доме напротив, в сорока-пятидесяти метрах, сидят два чеха - один разглядывает меня в ночник, второй по стволу гранатомета. Если снайпер поймет, что я его засек, он выстрелит. Если я попытаюсь уйти с балкона, он выстрелит. Если… Он выстрелит по-любому, если я сделаю что-нибудь кроме одного - не продолжу палить фишку.
Уйти мы не можем. Вмазать из «Шмеля» тоже - даже если этих накроем первым выстрелом, все равно придется отходить - а кто даст гарантию, что в том доме нет второй группы? Баррикаду уже не разобрать. Начнем шуметь - выстрелят. По балкону успеет уйти один. Квартира непроходная, ни одна стена не пробита - специально выбирали, для спокойствия.
Никогда не приходилось сидеть на крючке?
«Ночью каждый тащит свой чемодан сам» - любимая поговорка ротного. Он понимал, что если чехам вздумается давануть ночью, то роте кранты. Держать десять домов по пять-шесть человек в доме невозможно. Начнется у нас стрельба - и что? Рации нет, ничего в роту не передашь. Может, это мы со страху пуляем. То отделение, что за нами, ночью из квартиры не высунется - разбежится по этажам занимать оборону. В чужой дом через пустой неприкрытый двор, где тоже поползали саперы, никто не полезет - глупо. Рота подойдет? Подойдет, конечно. Минут через двадцать. Пока чехи гранатами вмажут, пока в роте сообразят, что это не мы пуляем, пока людей соберут, пока пройдут эти двести метров... Нас уже не будет.
Начальная скорость гранаты РПГ-18 «Муха» - сто четырнадцать метров в секунду. Чтобы преодолеть разделяющие нас сорок метров, ей понадобится 0,3 секунды. На принятие решения стрелку нужно еще две-три секунды - такова средняя скорость реакции человека. И еще полсекунды на шевеление пальцем, нажимающим гашетку. Всего около четырех секунд.
На войне расстояние и время меняют свои значения. Человек здесь живет сантиметрами, мыслит секундами.
Двадцать минут - катастрофически долго. За это время нас можно убить триста один раз.
Ротный это знал. Но сделать ничего не мог - не он начал эту войну. И не он обеспечивал роту техникой.
«Ночью каждый тащит свой чемодан сам» - эта война была под таким девизом. Попал в жопу? Что ж. Не повезло тебе парень. Извини, никто не придет. Потому что попросту некому. Это действительно невозможно. В России сто шестьдесят миллионов человек, но наскрести десяток, чтобы вытащить тебя из задницы, почему-то нельзя.
Ночью каждый тащит свой чемодан сам
Без пяти четыре поднял Шишигина. Все ему объяснил. Он принял спокойно, нормально.
Остальным похрен. Баррикаду разбирать отказались - «да это не чехи… куда идти… не выстрелят...» Королю просто влом, Славке и правда по хрен - в Чечню он поехал после того, как его жену и сына насмерть сбило машиной. Не в себе мужик. Ненавидит всех. Смерти не то чтобы ищет, но и терпеть не может.
Молодой не в счет. Король его задрочил так, что тот уже мало что соображает. Гниет постоянно, на одну ногу уже даже сапог не налезает - кожа слезла от колена и до стопы. Сказал ему, чтобы шел в ванную. Он остался в кровати.
Комната для войны у нас была только одна - та самая, с балконом. Без вариантов. Воевать нельзя. Но время еще есть - часа полтора.
Решили так - идем с Шишигиным на фишку вдвоем. Он чуть посветится на балконе, чтобы чехи поняли - один по-прежнему на фишке, затем уходит в комнату. Снайпер не должен снять его первым.
Я сижу за углом - меня они видеть не должны, типа спать пошел. «Шмель» наготове.
Первый выстрел из граника стопудово будет во вторую комнату, где спят четверо. Спите, если вам по хрен… Нам-то с Шишигиным нет. Может, еще и выберемся из этой мышеловки, в которую сами себя же и засунули.
Расклад такой - после того, как гранатометчик устраивает подъем-переворот, Шишигин должен засечь комнату, откуда он стрелял - гаденыш не сидит на месте, постоянно передвигается по дому. Ходит очень аккуратно, но иногда все же давит ногой стекло, а на таком расстоянии это слышно. Но выше четвертого этажа вроде не поднимается - чтобы уходить было быстрее. Так вот, Шишигин должен засечь, откуда он будет бить и одновременно подавить очередями снайпера - убить, понятное дело, не получится, но задавить он его должен. Все это долго и неуклюже, конечно, и шансов мало, но по-другому никак.
Я тем временем бью из «Шмеля» в гранатометчика. Этого придется завалить с первого выстрела, иначе кранты. После этого меняю Шишигина на подавлении снайпера, он бросается разбирать баррикаду и уходим.
Но первым должен выстрелить чех и именно в ту комнату, где спят четверо. Иначе все не имеет смысла.
В пять двадцать, чуть раньше, чем мы ожидали, Шишигин услышал два коротких свиста. Свистел снайпер. Гранатометчик спустился к нему и они ушли. Больше групп в доме не оказалось.
Часов в семь, когда совсем рассвело, мы пошли туда.
Снайпер все время сидел в одной комнате на табуретке. Гранатометчик наверх тоже не ушел, был на кухне - соседнее окно.
На полу кухни валялась взведенная «муха».
Он стрелял. Он стрелял, просто «муха» не сработала.
«Муху» эту взяли с собой - я хотел разбить её об башку Короля. И еще прихватили печку - на кухне оказалась совершенно нормальная солдатская буржуйка. Обратно пришлось лезть через балкон, и когда мы уже спускались по лестнице в подъезде, сработала одна из сигналок, поставленных саперами. Оказалась, что пятиэтажка, торцом стоящая за этим домом, была битком набита людьми с белыми повязками на головах. Это нам уже ротный потом рассказал. Они засекли нас, когда мы перелезали по балкону и захотели взять двух русских придурков живыми. Но сработала сигналка, и мы свалили. Печку и «муху» так и не бросили - неслись с ними как сайгаки через весь двор.
В нашем доме долго ржали как безумные. Сидели в обнимку с этой печкой и гоготали. Потом пошли и насрали две огроменных кучи.
Из этого отделения я ушел. Шишигин тоже. Тем же утром он пошел к ротному, сказал что посылает все на хрен и пусть его переводят куда хотят, но в отделении Короля он больше не останется. Ротный вернул его на родную «шишигу» - Шишигин это не фамилия, кликуха. Я встречал его потом еще несколько раз.
Молодой загнил окончательно. Последний раз я видел его, когда он ковылял по снегу в своем тапочке в санбат - Король пинками уже погнал его к медикам - а гной по ноге стекал кусками. В роту он больше не вернулся.
Короля перевели на бортовой «ЗиЛ», от ненавистной ему должности «комода» он все же избавился. Я с трудом переносил его, когда встречал. Все вспоминалось, как он привязал гранату к кошке и выкинул её в окно: «Задолбала мяукать, сука…»
Что со Славкой, не помню.
Когда мы виделись, об этой ночи не разговаривали.
Все равно они нас убили.
Просто муха не сработала.
Насколько я понял, наша девятиэтажка в центре, помечена буквой "А". Балкон на левую сторону. Пятиэтажка с людьми в белых повязках - левее через дорогу
Во-первых, ты понимаешь, что ты мудак. Даже не «мудак», а - МУДАК. И еще, как ни странно, успеваешь понять, что слово «МУДАК» будет последним электроимпульсом в твоем мозгу, когда его разобьет пуля.
Сейчас это все это ложится в долгие слова и долго читается, и время, которое вы затратили на прочтение первого абзаца, соизмеряется с тем временем, которое ушло на то, чтобы этот первый абзац взорвался тогда в моей голове, примерно так же, как пятьдесят томов сочинений Ленина вот с этой вот точкой: «.» Все это мгновенно. Тысячные доли секунды. Даже состязания бобслеистов за тринадцать сотых - танец криогенно замороженных улиток.
Невропатологам это было бы очень интересно - скорость восприятия мира на мушке. Я, пожалуй, даже соглашусь с тем, что суслик чувствует импульс охотника и успевает спрятаться в норку прежде, чем охотник решит - убивать ему суслика или нет. Юрк - и только удивленные глаза над стволом - чем же я себя выдал?
Мыслью. Импульсом. Я за эти две тысячных увидел и просек того чеха до самых кишок. Узнал его мысли, семью, предыдущую жизнь и представления о собственной смерти, его характер и раздражения. Узнал, что ему было лет двадцать семь - тридцать, что у него короткая аккуратно постриженная борода, чистая повязка на голове, умные глаза. Он был поджар и одет в спортивный костюм. И это был не наемник - он приехал в Чечню из России специально, чтобы воевать за независимость своей родины. Идейный мужик, короче.
Через две тысячных - это мгновенно, сразу, но про мудака я все же успел понять, и чеха успел увидеть тоже, хотя это даже не отразилось в моих зрачках - импульс от мозга до глаз еще не дошел, он еще по дороге, и если бы в этот момент кто-то наблюдал бы меня со стороны, глядя мне прямо в глаза, он так и не узнал бы, что я понял все!
Так вот, самое удивительное, что этих двух тысячных хватает еще на одну мысль: «не выстрелил». И в башке тут же начинается вторая стадия: что-то лопается - мозги, наверное - и кипяток мгновенно обдает тебя жаром, течет из ушей по плечам и спине в сапоги. Звон в голове и кровь в глазах, давление такое, что перепонки надуваются пузырями и торчат из ушей. Все красное. Это как раз тот внезапный страх, когда ты не цепенеешь от ледяного ужаса, как под минометным обстрелом, а наоборот - кровь вскипает от адреналина и бешенство застилает глаза - заорать, саперную лопатку наперевес и вперед рубить головы! Ты готов и можешь свернуть горы, опрокинуть дом плечом, порвать двести чертей и разломать напополам планету!
Все это я прочувствовал, понял и узнал за то короткое время, пока глаза мои даже не закончили еще движение вправо вниз, куда я собирался посмотреть.
Что бы вы сделали в такой ситуации?
Что сделал я? Я нагнулся еще ниже, чем собирался - почти перегнулся через балкон - и посмотрел туда, куда хотел посмотреть - вправо вниз. И не просто посмотрел, а вглядываясь и вслушиваясь. Пожалуй, даже слишком демонстративно и нагло - сейчас я это понимаю. Но тогда я не слетел мешком с этого балкона, как висел - пробитой башкой вниз.
Не заметив ничего подозрительного (точнее, сделав вид, что «не заметив ничего подозрительного») я втянулся обратно на балкон, тихо-тихо потопал ногами для сугреву, пару раз крутнул торсом, а потом вдруг достал сигарету и закурил.
Это было неожиданно даже для меня самого. Но сработало. Он не выстрелил. Он не просек, что я просек его. А у меня появился плюс в том, что он считает меня за полного придурка.
Закурил я, конечно, не на виду у всей Чечни, не переигрывая, а так, как курит часовой, когда запалиться никак нельзя, но терпеть уже сил нету, да и возможность вроде позволяет - в рукав, накрывшись полой бушлата.
Сигарета дала мне возможность присесть за стенку балкона - вроде как спрятался подымить. Уйти я все равно не мог - он должен был видеть свечение затяжек. Но подумать пару минут - вполне.
Итак, что мы имеем. Балкон, меня на балконе, снайпера в доме напротив, мое знание о нем и его незнание о моем знании, и если я сейчас встану из-за стеночки и продолжу наблюдать, как ни в чем не бывало, он не будет стрелять еще как минимум пятьдесят пять минут.
Почему пятьдесят пять? Расклад простой. Чехи всегда приходят после темноты, часов в одиннадцать-двенадцать. Это мы уже знаем точно, это их тактика - после сумерек группы занимают первые дома от наших позиций, всю ночь наблюдают, а с рассветом дают один - два залпа из гранатометов и уходят. Сейчас - три ночи. Значит, сидят они там уже часа три-четыре. Соответственно, знают всю нашу смену фишки - двенадцать, два, четыре и шесть. Я зашел на фишку в два, значит смена у меня в четыре. Следовательно, уйти с балкона я могу только в три пятьдесят пять, чтобы разбудить Шишигина и затем снова вернуться на балкон на десять минут до его прихода. Если я даже с тем же каменным лицом, которое мне удалось сохранить при хлещущих из башки кипящих мозгах, повернусь и уйду, ковыряя в носу и покуривая, то не дойду и до середины комнаты. Он меня снимет.
Можно конечно, тихонечко лечь на пол и поползти - в таком случае он меня, конечно, не достанет. Но здесь в дело вступает вторая беда.
Гранатометчик. С ним - гранатометчик. Это обязательно. Потому что ходят они по двое - по трое. Поэтому, если вспышки моих затяжек на балконе прекратятся, следующий их шаг - граната в окно, где спит все мое отделение, а потом вторая граната в окно той комнаты, по которой буду ползти я. Это уж по-любому.
Здесь, пожалуй, надо сделать отступление и расписать всю диспозицию - как я оказался на этом дурацком балконе, как мы оказались в этой дурацкой квартире всеми окнами во фронт, почему наша спальня лишь завешена одеялом и светится, как Манхеттен, и почему я не могу шепотом позвать моих долбогрызов товарищей и всем потихоньку не слинять из этой квартиры на пятый этаж и не вмазать из всех стволов и из «Шмеля» по окнам в доме напротив.
На ночь роте нарезали три одноподъездные девятиэтажки, стоящие друг за другом. Нашему отделению досталась средняя. Спереди было отделение Шепеля, сзади - Игоря, кажется. Мы вроде как оказались в тылу - спереди наши, сзади наши, справа наши, слева - улица и за ней полукилометровый пустырь, не подобраться. Поэтому квартиру выбирали не по науке, а по комфортабельности. Остановились в двухкомнатной на третьем этаже, с огромной кроватью, паркетом на растопку и уже установленной чехами паршивенькой печуркой. Завесили окна одеялами, вывели трубу, натопили. Ташкент. Красота. «Шератон Палас».
Но с наступлением темноты отделение Шепеля почему-то снимают и перебрасывают вправо. Мы оказываемся первыми. Все окна квартиры во фронт, печка кочегарит на всю Чечню, шумели мы не таясь - спереди-то наши были, в общем: ночь, чехи, жопа. Искать другую квартиру уже поздно, надо просто сваливать наверх и сидеть всю ночь на фишке без тепла и печки.
В отделении на тот момент были постоянные терки. Оно не было единым целым, не было единым организмом. Мы с Шишигиным были вроде как вдвоем. Король еще с одним контрабасом, Славкой, тоже вдвоем. Молодой не в счет. Вася-сапожник вообще вроде как сам по себе. В общем, говенное отделение, что там говорить. Обреченное. Отделение мудаков. Все время гавкались. Жили на ножах, ссоры вспыхивали как спички. За оружие хватались постоянно. А началось это с Короля. «А, по хрен» - это был его девиз. Пацаны, надо сменить квартиру. А, похрен… Пацаны, там чехи. А, похрен…
Пришел ротный, привел саперов. Сказал Королю дать людей. Я вызвался сам. Протянули маскхалат. Часа полтора ползали по снегу, ставили растяжки с «монками». За несколько домов перед нами взлетела осветилка. Саперы попадали. Я остался стоять, только шагнул на всякий пожарный за дерево - вы чего, мужики, это ж наши! «Какие наши, придурок, мы первые…» зашипел ротный. Стало жутко. При каждой ракете тыкались мордой в снег. Стали постреливать - еще не по нам, правда. Совсем обнаглели, суки.
Эти полтора часа войны были одними из самых запомнившихся. Было действительно страшно. Сталинград. Форсирование Днепра. Образовалась какая-никакая линия фронта. Чехи - вон они, впереди. И драпать не собираются. Пока саперы еще ползают, нас вроде много, но сейчас они доставят свои «монки» и уйдут…
Когда саперы ушли и я вернулся, то отделение… лежало в кровати! Никто попросту не захотел уходить! И как мы с Шишигиным их не материли, никто не стронулся с места.
Вместо этого они забарикадировали дверь, полудурки.
Тут надо сделать еще одно отступление. Днем, когда мы устанавливали печку, в окне этого чертового дома напротив показался Берия. Сказал, что в пятиэтажке перед ними ходят какие-то люди с повязками на головах. Спросил, не знаю ли я, кто такие. Я уточнил какого цвета повязки. Белые. Отличительный признак федералов - белая повязка на рукаве. А у этих - на башке. Хрен их разберет с местными обычаями. Царандой, наверное, гантамировцы. Берия улыбнулся как-то странно и ушел.
За Берией нужно было приглядывать - парень нормальный, но «слон» еще. Поэтому, бывает, притормаживает. Не может самостоятельно принять решения. Однажды он с такой вот улыбкой вернулся с фишки, растолкал сменщика: «Фишку запалили. Из граника вмазали. В стену легла. Иди, твоя очередь…»
Но чего мне париться - впереди же свои. Шепель - парень шаристый, голова на плечах имеется, сам все сделает как надо. А мы вообще в тылу.
В общем, что там говорить, просрали мы чехов. Даже не то чтобы просрали - просто пока мы с саперами тыкались мордой в снег, а эти друзья судорожно закладывали дверь шкафами, они спокойненько пришли в дом напротив, сели у окошка и стали смотреть кино. Имакс-видео. Экран высотой с семиэтажный дом.
Палить фишку в квартире оказалось невозможно - кроме двора ничего не видно.
В итоге я и оказался на этом балконе, откуда можно было наблюдать хотя бы еще вправо-влево. А в доме напротив, в сорока-пятидесяти метрах, сидят два чеха - один разглядывает меня в ночник, второй по стволу гранатомета. Если снайпер поймет, что я его засек, он выстрелит. Если я попытаюсь уйти с балкона, он выстрелит. Если… Он выстрелит по-любому, если я сделаю что-нибудь кроме одного - не продолжу палить фишку.
Уйти мы не можем. Вмазать из «Шмеля» тоже - даже если этих накроем первым выстрелом, все равно придется отходить - а кто даст гарантию, что в том доме нет второй группы? Баррикаду уже не разобрать. Начнем шуметь - выстрелят. По балкону успеет уйти один. Квартира непроходная, ни одна стена не пробита - специально выбирали, для спокойствия.
Никогда не приходилось сидеть на крючке?
«Ночью каждый тащит свой чемодан сам» - любимая поговорка ротного. Он понимал, что если чехам вздумается давануть ночью, то роте кранты. Держать десять домов по пять-шесть человек в доме невозможно. Начнется у нас стрельба - и что? Рации нет, ничего в роту не передашь. Может, это мы со страху пуляем. То отделение, что за нами, ночью из квартиры не высунется - разбежится по этажам занимать оборону. В чужой дом через пустой неприкрытый двор, где тоже поползали саперы, никто не полезет - глупо. Рота подойдет? Подойдет, конечно. Минут через двадцать. Пока чехи гранатами вмажут, пока в роте сообразят, что это не мы пуляем, пока людей соберут, пока пройдут эти двести метров... Нас уже не будет.
Начальная скорость гранаты РПГ-18 «Муха» - сто четырнадцать метров в секунду. Чтобы преодолеть разделяющие нас сорок метров, ей понадобится 0,3 секунды. На принятие решения стрелку нужно еще две-три секунды - такова средняя скорость реакции человека. И еще полсекунды на шевеление пальцем, нажимающим гашетку. Всего около четырех секунд.
На войне расстояние и время меняют свои значения. Человек здесь живет сантиметрами, мыслит секундами.
Двадцать минут - катастрофически долго. За это время нас можно убить триста один раз.
Ротный это знал. Но сделать ничего не мог - не он начал эту войну. И не он обеспечивал роту техникой.
«Ночью каждый тащит свой чемодан сам» - эта война была под таким девизом. Попал в жопу? Что ж. Не повезло тебе парень. Извини, никто не придет. Потому что попросту некому. Это действительно невозможно. В России сто шестьдесят миллионов человек, но наскрести десяток, чтобы вытащить тебя из задницы, почему-то нельзя.
Ночью каждый тащит свой чемодан сам
Без пяти четыре поднял Шишигина. Все ему объяснил. Он принял спокойно, нормально.
Остальным похрен. Баррикаду разбирать отказались - «да это не чехи… куда идти… не выстрелят...» Королю просто влом, Славке и правда по хрен - в Чечню он поехал после того, как его жену и сына насмерть сбило машиной. Не в себе мужик. Ненавидит всех. Смерти не то чтобы ищет, но и терпеть не может.
Молодой не в счет. Король его задрочил так, что тот уже мало что соображает. Гниет постоянно, на одну ногу уже даже сапог не налезает - кожа слезла от колена и до стопы. Сказал ему, чтобы шел в ванную. Он остался в кровати.
Комната для войны у нас была только одна - та самая, с балконом. Без вариантов. Воевать нельзя. Но время еще есть - часа полтора.
Решили так - идем с Шишигиным на фишку вдвоем. Он чуть посветится на балконе, чтобы чехи поняли - один по-прежнему на фишке, затем уходит в комнату. Снайпер не должен снять его первым.
Я сижу за углом - меня они видеть не должны, типа спать пошел. «Шмель» наготове.
Первый выстрел из граника стопудово будет во вторую комнату, где спят четверо. Спите, если вам по хрен… Нам-то с Шишигиным нет. Может, еще и выберемся из этой мышеловки, в которую сами себя же и засунули.
Расклад такой - после того, как гранатометчик устраивает подъем-переворот, Шишигин должен засечь комнату, откуда он стрелял - гаденыш не сидит на месте, постоянно передвигается по дому. Ходит очень аккуратно, но иногда все же давит ногой стекло, а на таком расстоянии это слышно. Но выше четвертого этажа вроде не поднимается - чтобы уходить было быстрее. Так вот, Шишигин должен засечь, откуда он будет бить и одновременно подавить очередями снайпера - убить, понятное дело, не получится, но задавить он его должен. Все это долго и неуклюже, конечно, и шансов мало, но по-другому никак.
Я тем временем бью из «Шмеля» в гранатометчика. Этого придется завалить с первого выстрела, иначе кранты. После этого меняю Шишигина на подавлении снайпера, он бросается разбирать баррикаду и уходим.
Но первым должен выстрелить чех и именно в ту комнату, где спят четверо. Иначе все не имеет смысла.
В пять двадцать, чуть раньше, чем мы ожидали, Шишигин услышал два коротких свиста. Свистел снайпер. Гранатометчик спустился к нему и они ушли. Больше групп в доме не оказалось.
Часов в семь, когда совсем рассвело, мы пошли туда.
Снайпер все время сидел в одной комнате на табуретке. Гранатометчик наверх тоже не ушел, был на кухне - соседнее окно.
На полу кухни валялась взведенная «муха».
Он стрелял. Он стрелял, просто «муха» не сработала.
«Муху» эту взяли с собой - я хотел разбить её об башку Короля. И еще прихватили печку - на кухне оказалась совершенно нормальная солдатская буржуйка. Обратно пришлось лезть через балкон, и когда мы уже спускались по лестнице в подъезде, сработала одна из сигналок, поставленных саперами. Оказалась, что пятиэтажка, торцом стоящая за этим домом, была битком набита людьми с белыми повязками на головах. Это нам уже ротный потом рассказал. Они засекли нас, когда мы перелезали по балкону и захотели взять двух русских придурков живыми. Но сработала сигналка, и мы свалили. Печку и «муху» так и не бросили - неслись с ними как сайгаки через весь двор.
В нашем доме долго ржали как безумные. Сидели в обнимку с этой печкой и гоготали. Потом пошли и насрали две огроменных кучи.
Из этого отделения я ушел. Шишигин тоже. Тем же утром он пошел к ротному, сказал что посылает все на хрен и пусть его переводят куда хотят, но в отделении Короля он больше не останется. Ротный вернул его на родную «шишигу» - Шишигин это не фамилия, кликуха. Я встречал его потом еще несколько раз.
Молодой загнил окончательно. Последний раз я видел его, когда он ковылял по снегу в своем тапочке в санбат - Король пинками уже погнал его к медикам - а гной по ноге стекал кусками. В роту он больше не вернулся.
Короля перевели на бортовой «ЗиЛ», от ненавистной ему должности «комода» он все же избавился. Я с трудом переносил его, когда встречал. Все вспоминалось, как он привязал гранату к кошке и выкинул её в окно: «Задолбала мяукать, сука…»
Что со Славкой, не помню.
Когда мы виделись, об этой ночи не разговаривали.
Все равно они нас убили.
Просто муха не сработала.
Насколько я понял, наша девятиэтажка в центре, помечена буквой "А". Балкон на левую сторону. Пятиэтажка с людьми в белых повязках - левее через дорогу