Почему военные не спасли СССР?
Оригинал взят у rsa_4ever в Почему военные не спасли СССР?
За годы жизни неоднократно сталкивался (и продолжаю сталкиваться, -- вот типичный пример) с той позицией, что советские офицеры и, вообще, военные СССР совершили преступление, допустив распад своей Родины, страны, которой они приносили присягу. Фразы типа "можете смело плюнуть в лицо любому офицеру, пришедшему в вооружённые силы до 1992 года как изменнику" я время от времени слышу с 90-х. Действительно, как так получилось, что огромная многомиллионная армия, на которую не особо богатый СССР не жалел средств, "проморгала" Союз, почему она не выступила на защиту своего Отечества? Почему офицеры и генералы не совершили военный переворот и не спасли Союзное государство?
В целом, лично для себя я объясняю это следующим образом. Это не попытка какого-то там "оправдания" советских военных, это именно что попытка найти рациональное объяснение данному феномену.
Прежде всего, следует отметить, что, в терминах советской системы, наличия у вооружённых сил государственно-политических функций не предполагалось (точнее, последние были, но относились к другим сферам, -- например, к участию в формировании новой исторической общности -- советского народа, политическом воспитании призывников и проч.) В стране победившей революции выработка форм сначала диктатуры пролетариата, а далее -- политики "общенародного государства" была законодательно монополизирована партией, "авангардом всего народа". Армия должна была обеспечивать оборону страны, но и только. В политическом смысле, она была институционально поставлена в подчинённое по отношению к партийным и государственным органам положение.
На протяжении советского периода высшее руководство ВС СССР принимало участие в ряде политических выступлений, имеющих признаки переворота (в качестве примеров можно привести устранение Хрущова, которое вряд ли состоялось бы, если бы его не поддерживали военные, и ГКЧП, в состав которого входил министр обороны страны; в свою очередь, в провале "антипартийной группы" свою роль сыграла позиция Жукова, поддержавшего Хрущова), однако вопрос о природе этого участия можно считать открытым. Очевидно, что, во-первых, военные руководители в известных случаях политической борьбы в СССР с их участием не занимали ведущих мест, действуя на важных, но вторых ролях при (прочих) политических деятелях, а, во-вторых, в ряде случаев выступали не в качестве военных как таковых, а в качестве политических руководителей, занимавших военные посты в партийной и государственной структурах власти.
С вышеуказанной реалией связана и полная техническая подконтрольность армии политическому руководству страны. Напомню, что вся армейская система сверху донизу была пронизана механизмами непосредственного политико-идеологического и полицейского контроля. Во-первых, за армией "присматривала" партия, представленная Главным политическим управлением СА и ВМФ (ГлавПУРом), опиравшимся на разветвлённую структуру политотделов, ответственных как за "политическое воспитание", т.е. идеологическую индоктринацию военнослужащих, так и за мониторинг настроений в ВС, осведомительную работу и поддержание лояльности партии. Во-вторых, армию контролировал Комитет Государственной Безопасности (КГБ). Именно его Третьему Главному управлению ("особым отделам") вменялось ведение военной контрразведки и, соответственно, оперативной работы в военных частях. Следует подчеркнуть, что исторически функции контрразведывательных органов КГБ в войсках были несколько шире, чем собственно контрразведка, и охватывали, в частности, наблюдение за политическим и моральным состоянием подразделений, а также выявление "контрреволюционных организаций и групп лиц, ведущих антисоветскую агитацию", что превращало "особые отделы" в механизм полицейского контроля КГБ и, опять же, партии за Вооружёнными Силами.
Все эти факторы объективным образом деполитизировали армию, максимально затрудняя любые политические "акции" со стороны вооружённых сил, вообще, в принципе, в отрыве от любых конкретных обстоятельств момента.
Однако, помимо вышупомянутого, по моему мнению, весьма значительную, если не определяющую роль в том, что военные "просидели" роспуск СССР, сыграли именно конкретные обстоятельства, сопровождавшие данное событие.
Ключевым шоковым эпизодом, лишившим армию мотивации и идейных и организационных средств к осуществлению переворота стало выступление ГКЧП. До сих пор непонятно, являлось ли введение ГКЧП (никудышно организованной) попыткой спасения Союза или специальной операцией по окончательной дискредитации и коммунистической партии, и СССР как государства, вообще, с последующим выходом на их демонтаж, но вполне очевидно, что именно провал ГКЧП открыл путь к сворачиванию процесса "перезапуска" союзного государства, подготовке к упразднению СССР и, что важно в контексте данной статьи, делегитимации армии и погрома военного руководства. Во-первых, в результате произошедшего, вооружённые силы стали представляться как один из реакционных столпов режима, скомпрометировавший себя попыткой удушения нарождающейся демократии, тогда как само учреждение ГКЧП подавалось как попытка именно военного переворота ("путча"), ведшего к установлению "хунты" (т.е. военного руководства). Опыт провала ГКЧП, прочно "привязанного" к армии в пропаганде и общественном сознании, а равно и лёгкость, с которой произошло "подавление путча" и публичное посрамление его участников из силовой среды, демотивировали армейское руководство любого уровня от любых поползновений подобного рода в дальнейшем, объективно став своего рода "прививкой" от планов армейского госпереворота*. Во-вторых, вооружённые силы оказались переподчинены "демократам": президент РСФСР Ельцин "продавил" назначение министром обороны маршала Шапошникова, который в дальнейшем ориентировался не столько на своего формального начальника Горбачова, сколько на своего "патрона" Ельцина, что тоже не способствовало успеху гипотетического переворота. Известен такой эпизод: когда в ноябре 1991 г. Горбачёв позволил себе в присутствии Шапошникова порассуждать о возможности спасения Союза с помощью взятия власти военными, его формальный подчинённый недвусмысленно ответил, что этого не будет**. В-третьих, с целью устранения угрозы "военной оппозиции", непосредственно после погрома ГКЧП в министерстве обороны СССР развернула свою деятельность комиссия Волкогонова, созданная с одобрения российского президента (не советского, что примечательно) и его ставленника Шапошникова, призванная провести чистку кадров от "сторонников переворота". По данным Баранца, в результате чистки в рядах высшего генералитета армии и флота только на первом этапе "по подозрению в причастности к инициативным попыткам проведения в жизнь установок ГКЧП" были освобождены от занимаемых должностей 8 заместителей министра обороны, 9 начальников центральных и главных управлений МО и ГШ, 7 командующих войсками военных округов и флотами; очевидно, что замещались вакантные должности людьми более лояльными, а сами вооружённые силы получили дополнительный предметный урок на тему недопустимости "участия в политике".
Второй блок причин, купировавших протестный потенциал военной среды СССР, с моей т.з., связан с такими факторами, как формальная управляемость процесса демонтажа СССР и условная плановость (сочетаемая с постепенностью) трансформации его вооружённых сил. Все крупные изменения обставлялись рядом смягчающих, компенсаторных шагов.
Сам шок от утраты общего государства, общей большой Родины для большинства советских граждан, в т.ч. и носивших погоны, был частично купирован, во-первых, масштабной операцией прикрытия, представленной умелым пиаром, в рамках которого можно было встретить целый ассортимент успокаивающих объяснений-анестетиков, а, во-вторых, осуществлением демонтажа через участие в переходных межреспубликанских форматах, имитирующих интеграцию (а, точнее, камуфлирующих дезинтеграцию), прежде всего, -- СНГ. При этом нигде в пост-СССР в сколько-нибудь заметном масштабе не возникало вакуума власти, могшего, теоретически, востребовать вмешательство военных как политического игрока: функции государства постепенно перераспределялись, "перетекали" от "центра" к национальным республикам, создавая ощущение преемственности, тогда как пассивное согласие на всё это главы государства и Верховного Главнокомандующего СССР легитимизировало данный процесс и делегитимизировало протест против него.
Следует подчеркнуть, что, в случае с военными, распад СССР на национальные государства был дополнительно "прикрыт", на первых порах, сохранением единых ВС посредством учреждения Объединенных Вооруженных сил (ОВС) СНГ, а далее -- "переходным периодом", который продлился до 31 декабря 1994 г. (!).
В этом плане, с т.з. военных, распада Союза [сразу] не произошло: вместо него оставалось Содружество (как тогда казалось, с потенциалом скорой пересборки в новый Союз), а армия и флоты по-прежнему были едины как ОВС и имели общее командование в Москве. Лишь с течением времени, по мере становления местных республик и их министерств обороны, по мере продвижения их усилий по формированию республиканских армий, процессы дезинтеграции вооружённых сил и их развода по "национальным квартирам" стали очевидны, -- но на тот момент, в силу как исчезновения союзного центра, за который можно было бы постоять, так и превращения самих ОВС в фикцию, крупная и координированная реакция военных "в пользу Союза" была уже невозможна.
Также необходмо помнить, что важным, а, возможно, и ключевым элементом этой управляемости стало то, что данный процесс, в немалой степени, имел признаки плановости и его одобрения официальной Москвой. Так, известно, что на запросы из военных частей ГРУ, расположенных в национальных республиках о том, как поступать в связи с требованием местных властей принять новую присягу, московское военное руководство отвечало, что принятие новой присяги не противоречит старой. Как офицеру или солдату выступать на защиту Родины, если она всем своим поведением демнстрирует то, что происходящее овечает её интересам и прямо одобряется её властями?
Таким образом, сама система государственной власти, сложившаяся в послереволюционной России, была выстроена так, чтобы ВС страны носили исключительно оборонный характер и не имели значения как внутриполитический игрок. В тех случаях, когда высшие чины МО участвовали в смене власти в СССР, они оперировали как политические деятели и/или вспомогательные, а не ключевые, участники процесса. Для обеспечения подчинённого положения ВС по отношению к политическому руководству страны был выстроен комплексный механизм, предусматривающий наличие перекрывающих систем полицейско-контрразведывательного и политико-идеологического контроля за военными. Действие данных факторов вылилось, в частности, в отсутствие "культуры" и "традиции" военного переворота в СССР.
Нейтрализации протестного потенциала военных и, соответственно, предотвращения попыток военного переворота в период кризиса и распада СССР дополнительно способствовали такие факторы, как провал ГКЧП, послуживший "прививкой" от последующих инициатив такого рода со стороны военных; перехват высшего руководства ВС силами, взявшими курс на демонтаж Союзного государства; кадровая чистка ВС, проводимая по принципу лояльности "демократам" и сторонникам президента РСФСР Ельцина, приведшая к устранению из командования ВС людей, способных на переворт; управляемость процесса демонтажа СССР и ВС Союза, камуфлируемого пропагандой и созданием переходных форм государственной и военной организации, а также санкционированность такого демонтажа "центром" в его сперва союзной, а далее российской ипостаси.
(Продолжение, возможно, следует)
___________
* Это, кстати, некоторые исследователи и публицисты и называют одной из истинных целей ГКЧП, осмысливая выступление как лже-переворот, как преднамеренную провокацию, призванную не допустить реального переворота, могшего быть осуществлённым частью политического или военного руководства страны
** Из мемуаров полковника Баранца:
"...Угостив Шапошникова кофе, президент произнес долгую и пылкую речь о необходимости спасти Союз. В конце ее Михаил Сергеевич сказал слова, которые ошпарили Евгения Ивановича:
- Вы, военные, берете власть в свои руки, сажаете удобное вам правительство, стабилизируете обстановку и уходите в сторону...
Перепуганный Шапошников возразил, дескать, такая акция может закончиться «Матросской тишиной». Поняв, что маршал не тот человек, на которого можно ставить, Горбачев дал задний ход:
- Ты что, Женя? Я тебе ничего не предлагаю, я просто излагаю варианты."
За годы жизни неоднократно сталкивался (и продолжаю сталкиваться, -- вот типичный пример) с той позицией, что советские офицеры и, вообще, военные СССР совершили преступление, допустив распад своей Родины, страны, которой они приносили присягу. Фразы типа "можете смело плюнуть в лицо любому офицеру, пришедшему в вооружённые силы до 1992 года как изменнику" я время от времени слышу с 90-х. Действительно, как так получилось, что огромная многомиллионная армия, на которую не особо богатый СССР не жалел средств, "проморгала" Союз, почему она не выступила на защиту своего Отечества? Почему офицеры и генералы не совершили военный переворот и не спасли Союзное государство?
В целом, лично для себя я объясняю это следующим образом. Это не попытка какого-то там "оправдания" советских военных, это именно что попытка найти рациональное объяснение данному феномену.
Прежде всего, следует отметить, что, в терминах советской системы, наличия у вооружённых сил государственно-политических функций не предполагалось (точнее, последние были, но относились к другим сферам, -- например, к участию в формировании новой исторической общности -- советского народа, политическом воспитании призывников и проч.) В стране победившей революции выработка форм сначала диктатуры пролетариата, а далее -- политики "общенародного государства" была законодательно монополизирована партией, "авангардом всего народа". Армия должна была обеспечивать оборону страны, но и только. В политическом смысле, она была институционально поставлена в подчинённое по отношению к партийным и государственным органам положение.
На протяжении советского периода высшее руководство ВС СССР принимало участие в ряде политических выступлений, имеющих признаки переворота (в качестве примеров можно привести устранение Хрущова, которое вряд ли состоялось бы, если бы его не поддерживали военные, и ГКЧП, в состав которого входил министр обороны страны; в свою очередь, в провале "антипартийной группы" свою роль сыграла позиция Жукова, поддержавшего Хрущова), однако вопрос о природе этого участия можно считать открытым. Очевидно, что, во-первых, военные руководители в известных случаях политической борьбы в СССР с их участием не занимали ведущих мест, действуя на важных, но вторых ролях при (прочих) политических деятелях, а, во-вторых, в ряде случаев выступали не в качестве военных как таковых, а в качестве политических руководителей, занимавших военные посты в партийной и государственной структурах власти.
С вышеуказанной реалией связана и полная техническая подконтрольность армии политическому руководству страны. Напомню, что вся армейская система сверху донизу была пронизана механизмами непосредственного политико-идеологического и полицейского контроля. Во-первых, за армией "присматривала" партия, представленная Главным политическим управлением СА и ВМФ (ГлавПУРом), опиравшимся на разветвлённую структуру политотделов, ответственных как за "политическое воспитание", т.е. идеологическую индоктринацию военнослужащих, так и за мониторинг настроений в ВС, осведомительную работу и поддержание лояльности партии. Во-вторых, армию контролировал Комитет Государственной Безопасности (КГБ). Именно его Третьему Главному управлению ("особым отделам") вменялось ведение военной контрразведки и, соответственно, оперативной работы в военных частях. Следует подчеркнуть, что исторически функции контрразведывательных органов КГБ в войсках были несколько шире, чем собственно контрразведка, и охватывали, в частности, наблюдение за политическим и моральным состоянием подразделений, а также выявление "контрреволюционных организаций и групп лиц, ведущих антисоветскую агитацию", что превращало "особые отделы" в механизм полицейского контроля КГБ и, опять же, партии за Вооружёнными Силами.
Все эти факторы объективным образом деполитизировали армию, максимально затрудняя любые политические "акции" со стороны вооружённых сил, вообще, в принципе, в отрыве от любых конкретных обстоятельств момента.
Однако, помимо вышупомянутого, по моему мнению, весьма значительную, если не определяющую роль в том, что военные "просидели" роспуск СССР, сыграли именно конкретные обстоятельства, сопровождавшие данное событие.
Ключевым шоковым эпизодом, лишившим армию мотивации и идейных и организационных средств к осуществлению переворота стало выступление ГКЧП. До сих пор непонятно, являлось ли введение ГКЧП (никудышно организованной) попыткой спасения Союза или специальной операцией по окончательной дискредитации и коммунистической партии, и СССР как государства, вообще, с последующим выходом на их демонтаж, но вполне очевидно, что именно провал ГКЧП открыл путь к сворачиванию процесса "перезапуска" союзного государства, подготовке к упразднению СССР и, что важно в контексте данной статьи, делегитимации армии и погрома военного руководства. Во-первых, в результате произошедшего, вооружённые силы стали представляться как один из реакционных столпов режима, скомпрометировавший себя попыткой удушения нарождающейся демократии, тогда как само учреждение ГКЧП подавалось как попытка именно военного переворота ("путча"), ведшего к установлению "хунты" (т.е. военного руководства). Опыт провала ГКЧП, прочно "привязанного" к армии в пропаганде и общественном сознании, а равно и лёгкость, с которой произошло "подавление путча" и публичное посрамление его участников из силовой среды, демотивировали армейское руководство любого уровня от любых поползновений подобного рода в дальнейшем, объективно став своего рода "прививкой" от планов армейского госпереворота*. Во-вторых, вооружённые силы оказались переподчинены "демократам": президент РСФСР Ельцин "продавил" назначение министром обороны маршала Шапошникова, который в дальнейшем ориентировался не столько на своего формального начальника Горбачова, сколько на своего "патрона" Ельцина, что тоже не способствовало успеху гипотетического переворота. Известен такой эпизод: когда в ноябре 1991 г. Горбачёв позволил себе в присутствии Шапошникова порассуждать о возможности спасения Союза с помощью взятия власти военными, его формальный подчинённый недвусмысленно ответил, что этого не будет**. В-третьих, с целью устранения угрозы "военной оппозиции", непосредственно после погрома ГКЧП в министерстве обороны СССР развернула свою деятельность комиссия Волкогонова, созданная с одобрения российского президента (не советского, что примечательно) и его ставленника Шапошникова, призванная провести чистку кадров от "сторонников переворота". По данным Баранца, в результате чистки в рядах высшего генералитета армии и флота только на первом этапе "по подозрению в причастности к инициативным попыткам проведения в жизнь установок ГКЧП" были освобождены от занимаемых должностей 8 заместителей министра обороны, 9 начальников центральных и главных управлений МО и ГШ, 7 командующих войсками военных округов и флотами; очевидно, что замещались вакантные должности людьми более лояльными, а сами вооружённые силы получили дополнительный предметный урок на тему недопустимости "участия в политике".
Второй блок причин, купировавших протестный потенциал военной среды СССР, с моей т.з., связан с такими факторами, как формальная управляемость процесса демонтажа СССР и условная плановость (сочетаемая с постепенностью) трансформации его вооружённых сил. Все крупные изменения обставлялись рядом смягчающих, компенсаторных шагов.
Сам шок от утраты общего государства, общей большой Родины для большинства советских граждан, в т.ч. и носивших погоны, был частично купирован, во-первых, масштабной операцией прикрытия, представленной умелым пиаром, в рамках которого можно было встретить целый ассортимент успокаивающих объяснений-анестетиков, а, во-вторых, осуществлением демонтажа через участие в переходных межреспубликанских форматах, имитирующих интеграцию (а, точнее, камуфлирующих дезинтеграцию), прежде всего, -- СНГ. При этом нигде в пост-СССР в сколько-нибудь заметном масштабе не возникало вакуума власти, могшего, теоретически, востребовать вмешательство военных как политического игрока: функции государства постепенно перераспределялись, "перетекали" от "центра" к национальным республикам, создавая ощущение преемственности, тогда как пассивное согласие на всё это главы государства и Верховного Главнокомандующего СССР легитимизировало данный процесс и делегитимизировало протест против него.
Следует подчеркнуть, что, в случае с военными, распад СССР на национальные государства был дополнительно "прикрыт", на первых порах, сохранением единых ВС посредством учреждения Объединенных Вооруженных сил (ОВС) СНГ, а далее -- "переходным периодом", который продлился до 31 декабря 1994 г. (!).
В этом плане, с т.з. военных, распада Союза [сразу] не произошло: вместо него оставалось Содружество (как тогда казалось, с потенциалом скорой пересборки в новый Союз), а армия и флоты по-прежнему были едины как ОВС и имели общее командование в Москве. Лишь с течением времени, по мере становления местных республик и их министерств обороны, по мере продвижения их усилий по формированию республиканских армий, процессы дезинтеграции вооружённых сил и их развода по "национальным квартирам" стали очевидны, -- но на тот момент, в силу как исчезновения союзного центра, за который можно было бы постоять, так и превращения самих ОВС в фикцию, крупная и координированная реакция военных "в пользу Союза" была уже невозможна.
Также необходмо помнить, что важным, а, возможно, и ключевым элементом этой управляемости стало то, что данный процесс, в немалой степени, имел признаки плановости и его одобрения официальной Москвой. Так, известно, что на запросы из военных частей ГРУ, расположенных в национальных республиках о том, как поступать в связи с требованием местных властей принять новую присягу, московское военное руководство отвечало, что принятие новой присяги не противоречит старой. Как офицеру или солдату выступать на защиту Родины, если она всем своим поведением демнстрирует то, что происходящее овечает её интересам и прямо одобряется её властями?
Таким образом, сама система государственной власти, сложившаяся в послереволюционной России, была выстроена так, чтобы ВС страны носили исключительно оборонный характер и не имели значения как внутриполитический игрок. В тех случаях, когда высшие чины МО участвовали в смене власти в СССР, они оперировали как политические деятели и/или вспомогательные, а не ключевые, участники процесса. Для обеспечения подчинённого положения ВС по отношению к политическому руководству страны был выстроен комплексный механизм, предусматривающий наличие перекрывающих систем полицейско-контрразведывательного и политико-идеологического контроля за военными. Действие данных факторов вылилось, в частности, в отсутствие "культуры" и "традиции" военного переворота в СССР.
Нейтрализации протестного потенциала военных и, соответственно, предотвращения попыток военного переворота в период кризиса и распада СССР дополнительно способствовали такие факторы, как провал ГКЧП, послуживший "прививкой" от последующих инициатив такого рода со стороны военных; перехват высшего руководства ВС силами, взявшими курс на демонтаж Союзного государства; кадровая чистка ВС, проводимая по принципу лояльности "демократам" и сторонникам президента РСФСР Ельцина, приведшая к устранению из командования ВС людей, способных на переворт; управляемость процесса демонтажа СССР и ВС Союза, камуфлируемого пропагандой и созданием переходных форм государственной и военной организации, а также санкционированность такого демонтажа "центром" в его сперва союзной, а далее российской ипостаси.
(Продолжение, возможно, следует)
___________
* Это, кстати, некоторые исследователи и публицисты и называют одной из истинных целей ГКЧП, осмысливая выступление как лже-переворот, как преднамеренную провокацию, призванную не допустить реального переворота, могшего быть осуществлённым частью политического или военного руководства страны
** Из мемуаров полковника Баранца:
"...Угостив Шапошникова кофе, президент произнес долгую и пылкую речь о необходимости спасти Союз. В конце ее Михаил Сергеевич сказал слова, которые ошпарили Евгения Ивановича:
- Вы, военные, берете власть в свои руки, сажаете удобное вам правительство, стабилизируете обстановку и уходите в сторону...
Перепуганный Шапошников возразил, дескать, такая акция может закончиться «Матросской тишиной». Поняв, что маршал не тот человек, на которого можно ставить, Горбачев дал задний ход:
- Ты что, Женя? Я тебе ничего не предлагаю, я просто излагаю варианты."