Тётя Фира и первая любовь
Тётя Фира имела ответы на все вопросы. И всегда готова была поделиться мудростью с окружающим миром. А если мир не интересовался мнением тёти Фиры, - тем хуже для него. Так она считала. Она-то жизнь прожила (тьфу-тьфу, невроко), дай боже каждому. Столько перенесла. Детей-внуков вырастила. Правнуков дожила увидеть. Ей было бы чему поучить так неправильно устроенный мир. Но кто поймёт и оценит, если даже собственные дочери всё норовят себя умными показать. Лезут с советами, когда не спрашивают.
- Мама, - пыталась как-то надавить на неё семидесятилетняя дочь, - твоя помощница просто лентяйка! Скажи ей, чтобы убралась и пыль вытерла. А то перед людьми стыдно. Сидит целыми днями, лясы с тобой точит!
- Не говори мне ничего за Валю! Я ей дорожу и никто другой мне не нужен. Всё! - вскипела тётушка.
- Но она развела у тебя такой срач! Ничего же не делает! - дочь не уступала маме в темпераменте.
- Очень даже делает!!!
- Что?!
- Она меня слушает...
- ...Ей не за твою болтовню деньги платят... - неуверенно возражает дочь.
- Это не болтовня. Это - моё здоровье, - как ножом обрезает тётя Фира и бросает телефонную трубку.
- Ишь, - усмехается она, - чего захотели! Валю я в обиду не дам. Вот что они получат, а не Валю, - и азартно демонстрирует фигуру из трёх пальцев.
Я тётю Фиру понимаю. Мы все навещаем её раз в сто лет. А компаньонка Валя приходит каждый день и слушает одни и те же майсы, и кивает, где надо, и смеётся, и огорчается. Это действительно тётино здоровье. То золото, которое молчание, - ей без надобности. Серебро слов - для неё всё. Когда заканчивается Валин рабочий день, наступает время телефонных переговоров с многочисленной роднёй и общения с соседями. Только две вещи способны заставить тётю Фиру взять паузу - сон и телевизор. Но, поди ещё засни в свои девяносто пять. Разве что под утро. И то - не всегда. Сны - штука непредсказуемая. А вот телевизор - другое дело. Тётя Фира постоянна в привязанностях. Её пленил китайский телеканал. Вечером она откладывает дела, отключает телефон и смотрит все подряд мыльные оперы. Естественно, тоже китайские. Без перевода и субтитров.
- Тётя Фира, почему именно китайский канал? - решила я как-то выяснить.
- У них про любовь. Скромно так, красиво. Без нынешних глупостей! Как у нас когда-то было. Смотрю - вспоминаю.
- Так вы же китайского языка не знаете.
- Вейз мир! Та что ж там знать? Всё ясно. Этот (ткнула она пальцем в экран) - скромный. Тот - подлый. А она - дурочка, подлецу верит и подружку слушает. А у той - свой интерес. Всё то же самое. Во все времена.
- Ой, тётя Фира, что-то все истории у вас про то, как у хорошей девушки плохая любимого увела. Всё своего Абрама вспоминаете?
- Абрама? Нет... Его я потом встретила. А влюблялась и до него. Когда мне было 14 лет, папа, помню, учителя нанял. Ах, какой он был красивый, какой красивый! Учитель, не папа. Нет, папа - тоже, конечно. Но учитель... Как увидела его, - прям всё внутри задрожало и сердце подпрыгнуло. Какая там наука! Со страху - что знала, позабывала. Сейчас вот - помню (и протянула ко мне сухие ладошки): Руки - ядайм. Ноги - рэглайм. Это по-древнееврейски. А тогда - язык отнимался. А он даже не глядел на меня. Ха, (между нами): та было бы там на что глядеть! Я тогда худая была. Бледная. Аж зелёная. Мама меня всем врачам показывала. Какие деньжищи за визиты платила! А они заладили: вполне здоровая девушка, просто такая конституция. И откуда, вот скажи, у меня вдруг эта конституция взялась? А?! А я тебе так скажу: Жулики они, и всё! Точно как нынешние. Жалуюсь ему, что на погоду кости ломит. А он: Что же вы хотите, Фира Львовна, в ваши года? Каким это боком тебя Фиры Львовны года касаются, спрашивается? Ты с ревматизмом разбирайся, если доктор. А с годами своими как-нибудь без тебя разберусь! - осерчала внезапно тётушка.
- Так ничего и не вышло у вас с учителем? - пытаюсь вернуть её «в тему».
Она поудобнее устраивается в любимом кресле, задумывается:
- Да... Красивый. Вежливый такой. Воспитанный. И всегда голодный. Как говорится: Бедняк постит, не глядя в календарь. Ох, как я старалась угодить ему! Как старалась. Всегда на стол к его приходу угощение ставила и чай устраивала. То с медовыми пряниками, то с маковыми булками. Он ел и с собой прихватывал. Думал, что я не вижу. А я всё видела и радовалась. Как же: будет дома есть и меня вспоминать. Такая вот дурочка была.
- Да почему ж дурочка? Проверенное веками средство обольщения: накормить, напоить...
- Потому, что любовь у него была с моей подругой. Лейкой. Дочерью портного. Он у них угол снимал. Этой бесстыжей Лейке и таскал мои булки-пряники! Я потом всё узнала. Ох, как я тогда на маму сердилась!
- На прабабушку Сару? За что? Она такая добрая была. Разве на неё можно было сердиться?
- В тот раз - да. Она же знала всё. И про меня, и про Меира, и про Лейку. Местечко маленькое. Не чихнуть, ни пукнуть, чтоб тут же не разнесли по всем дворам. Я когда узнала о сватовстве Меира. Так плакала, так плакала. А мама подошла и говорит:
- Не плачь, Фиреле. Если любовь закончилась, то она и не начиналась.
- Мама, как же так? - говорю. - Если ты знала, что ж раньше шидуха с папой не заслали. Меир был бы мой! Я первая в него влюбилась, а Лейка мне дорогу перешла! Из-за неё у нас всё не сложилось.
- Если девушка плохо танцует, она ругает оркестр... - грустно так говорит мама.
- Но я же старалась. Столько сил потратила.
- Да каких же сил, мейделе? Накормила голодного человека тем, что кухарка состряпала?
- Ты меня совсем не понимаешь. Никто не понимает! А я не знаю, как дальше жить, - плачу я. - Мне без Меира свет не мил.
- Это тебе так сейчас кажется, дочка. Дом горит, а часы идут. Это про нас. Евреев.
И знаешь - (словно очнувшись, взглянула она в мою сторону) - мама была права. Сколько раз в жизни приходили мне на память эти её слова. Порой казалось, - сердце лопнет от боли и обиды. А пройдут годы, вспоминаешь и думаешь:
«Нет. То было ещё счастье. Вот потом пришла настоящая беда».
- Ох, тётя Фира, бед и горя в вам в жизни на десятерых выпало, - соглашаюсь я.
- Что поделаешь. В такие времена жить довелось. И вот спокойные дни настали. И дети, и внуки, и правнуки - тьфу, тьфу. Всё у всех хорошо, невроко. Только страшно что-то.
- Отчего?
- Как мама говорила: «Не следует молиться, чтобы окончились беды. Когда кончатся беды, кончится и жизнь».