Кто разрушил Илион?
Хочу представить интересную и - в лучшем смысле этого слова - популярную статью замечательного петербургского историка-античника Юрия Викторовича Андреева «Кто разрушил Илион?» (из его книги «Поэзия мифа и проза истории»). Вокруг понятий "Троянская война", "открытие Трои, находки Шлимана" сложилось так много мифов и ложных представлений, что трезвый и аргументированный разбор "троянской проблемы", сделанный настоящим специалистом-историком, поможет увидеть "Трою-Илион" в реальном историческом свете.
КТО РАЗРУШИЛ ИЛИОН?
Ю.В. Андреев
Будет некогда день, и погибнет священная Троя...
Гомер
Он будет разрушен, высокий Приамов скворешник.
О. Мандельштам
Микилл. Ну, тогда расскажи мне сначала историю Трои. Всё это было так, как рассказывает Гомер? Петух. Но, откуда он мог получить свои сведения, Микилл? Когда всё это происходило, он был верблюдом в Бактрии.
Лукиан из Самосаты
День 11 октября 1871 года навсегда вошел в анналы мировой археологической науки как одна из самых прославленных дат в ее истории. В этот день Г. Шлиман, многие годы упорно готовившийся к этому величайшему подвигу всей своей жизни, наконец приступил к раскопкам на холме Гиссарлык на земле древней Троады. Здесь, как мы уже знаем, его ждали великие открытия, навсегда обессмертившие его имя, и вместе с тем страшные ошибки и разочарования. До начала своих раскопок Шлиман, никогда не расстававшийся с "Илиадой" и знавший чуть ли не наизусть каждую из 24 песен знаменитой поэмы, был твердо убежден в исторической достоверности гомеровского повествования и пользовался им так же, как другие пользуются путеводителем, попав в незнакомый город, или же заметками военного корреспондента, оказавшись на поле давно отгремевших боев. Вскоре эта чрезмерная доверчивость немецкого археолога к своему основному источнику сыграла с ним злую шутку, и к тому же не одну.
Ревностные почитатели Шлимана, лишь только заходит спор об исторической значимости сделанных им открытий, до сих пор ссылаются прежде всего на то, что он остановил свой выбор именно на Гиссарлыке, а не на несколько более удаленном от моря холме Бунарбаши, руководствуясь совершенно точными топографическими указаниями, содержащимися в "Илиаде". Что же это за указания? Два источника - один с холодной, другой с горячей водой. Но их Шлиман как раз ни на Гиссарлыке, ни вблизи от него не нашел. Смоковница, будто бы росшая близ Скейских ворот - главного входа в город. Ее тоже не оказалось. Не было нигде поблизости и кургана, который Гомер называл "могилой Ила" - одного из родоначальников троянцев (илионян). Остаются, однако, два, казалось бы, очень веских довода. Во-первых, Гиссарлык расположен всего в 5 милях от моря. Стало быть, ахейцы, как это и показано в "Илиаде", действительно могли каждый день от своего лагеря, расположенного у самой береговой кромки, подходить к стенам Трои и завязывать там сражения с защитниками города. Если бы Троя находилась не на Гиссарлыке, а на Бунарбаши, расположенном гораздо дальше от моря, ахейцы не могли бы до нее добраться даже к вечеру. И во-вторых, обежать вокруг Бунарбаши очень трудно - местность изрезана оврагами и расстояние довольно большое (Шлиман сам все это проверил). Стало быть, заключил он отсюда, Ахилл и Гектор никак не смогли бы трижды обежать вокруг Трои перед своим решительным поединком, как об этом рассказывается в XXII песни "Илиады". Зато вокруг Гиссарлыка оба героя могли бегать сколько угодно. Однако, если вдуматься, оба эти "бесспорных" довода ровным счетом ничего не доказывают. Если Шлиман не смог трижды обежать вокруг Бунарбаши, подражая Ахиллу и Гектору, то отсюда следует только одно: Шлиман был всего-навсего Шлиманом, а не Ахиллом и Гектором - величайшими эпическими героями, для которых ни холмы, ни овраги, ни протяженность дистанции абсолютно ничего не значили так же, как и для воспевшего их последнюю схватку поэта.
Среди широкой публики, обычно не очень хорошо разбирающейся в существе сложных исторических или историко-археологических вопросов, все еще прочно держится убеждение в том, что своими открытиями на Гиссарлыке Шлиман раз и навсегда решил троянскую проблему, доказав, как дважды два - четыре, историческую реальность описанных в "Илиаде" событий. В немалой степени эта убежденность укоренилась в сознании масс благодаря неоднократным заявлениям самого Шлимана, отнюдь не чуравшегося саморекламы. Выступая в печати, а также в своей личной переписке он упорно повторял, что проблема, поставленная Гомером в "Илиаде", раз и навсегда закрыта им, Г. Шлиманом, и после его раскопок археологам в Трое нечего больше делать. Тем не менее после каждого такого заявления начиналась новая археологическая кампания на Гиссарлыке, приносившая новые факты, из которых следовало, что проблема, которая казалась Шлиману вполне решенной, еще далеко не исчерпана, что за ней тянутся все новые и новые загадки и неясности.
Стремясь зарыться возможно глубже в недра открытого им древнего городища в поисках "подлинной гомеровской Трои", Шлиман в лихорадочном азарте завзятого кладоискателя безжалостно крушил и сметал на своем пути все, что мешало ему, что казалось слишком поздним и потому ненужным и неинтересным. Иногда ему мерещилось, будто он узнает среди раскопанных им руин остатки построек, описанных или хотя бы только упомянутых Гомером в "Илиаде". Так, во время второго сезона раскопок на Гиссарлыке (1872) ему показалось, что рабочие докопались до основания "великой башни Илиона", на которую в VI песни гомеровской поэмы поднимается жена Гектора Андромаха, чтобы посмотреть, далеко ли ахейцы оттеснили троянцев на поле битвы, но потом выяснилось, что то, что он принимал за башню, в действительности было лишь местом пересечения двух стен, принадлежащих к разным строительным фазам. Ошибочными оказались и другие определения открытых им построек. Например, сооружение, которое он принял поначалу за знаменитые "Скейские ворота", с которых в III песни "Илиады" Елена, Приам и троянские старцы наблюдают за ходом сражения, в действительности, как стало ясно после самого тщательного обследования этого места, было вовсе не воротами.
Вообще при раскопках так называемой Трои II, которую Шлиман принял за город, описанный Гомером, выделив этот второй снизу археологический слой среди девяти других, открытых им в массиве Гиссарлыка, ему пришлось столкнуться со многими курьезами и неожиданностями. С одной стороны, как будто бы налицо все признаки высокой культуры и материального достатка: мощная кладка оборонительных стен, просторное здание так называемого "мегарона", или "дворца Приама", в самом центре поселения, вымощенные каменными плитами улицы и, наконец, самая замечательная из всех находок, сделанная, как говорится, уже под занавес, в конце третьего раскопочного сезона, - знаменитый "клад Приама", включавший более десяти тысяч разнообразных изделий из золота, серебра или меди, все очень тонкой работы - настоящие шедевры древнего ювелирного искусства. С другой стороны, в этом же самом слое были найдены вещи, казалось бы пришедшие из совсем иной исторической эпохи и уж, во всяком случае, совершенно не вяжущиеся с хрестоматийным обликом гомеровской Трои. Примером могут служить небольшие каменные ножи, найденные в разных местах на территории Трои II. Шлиман долго не мог понять, откуда здесь взялись эти ножи и почему Гомер ни словом о них не упоминает в своем описании Троянской войны. В конце концов он пришел к выводу, что просто не пристало Гектору, Ахиллу и другим героям "Илиады" использовать во время своих поединков наряду с копьями и мечами такое примитивное и грубое оружие, и потому автор поэмы счел за лучшее вообще о нем умолчать.
Лишь после третьего года раскопок на Гиссарлыке Шлиман решился посмотреть правде в глаза и во вступлении к первой публикации своих находок в книге "Троянские древности" откровенно предупреждает читателя о том, что Гомер, свидетельствам которого он вначале склонен был верить, как святому Евангелию, все же "не историк, а всего лишь эпический поэт, склонный ко всевозможным преувеличениям... А если учесть, что он посетил Трою спустя долгое время после ее гибели, и место, где она стояла, было погребено глубоко под нагромождениями строительного мусора, образовавшегося во время катастрофы, а в дальнейшем застроено зданиями нового города, то вполне естественно, что он не мог уже больше увидеть ни великую башню Илиона, ни Скейские ворота, ни дворец Приама, ибо каждый, кто посетил мои раскопки во время путешествия по Троаде, мог убедиться в том, что все эти памятники, овеянные бессмертной славой, скрыты под напластованиями толщиной от полутора до трех метров. Сам Гомер не предпринимал никаких раскопок и знал об этих постройках лишь из предания". В общем, как мы видим, мысль вполне здравая, и, если бы Шлиман твердо ее придерживался, она, возможно, спасла бы его от многих заблуждений. Тем не менее замечательный археолог до конца своих дней так и не смог окончательно расстаться с юношескими иллюзиями, и убежденность в исторической достоверности гомеровских преданий, как некое гипнотическое внушение, продолжала руководить всеми его поступками.
Особенно тяжелый удар пришлось пережить Шлиману во время четвертой, последней по счету экспедиции в Трою, состоявшейся в 1890 году, всего за несколько месяцев до его неожиданной смерти. В этой экспедиции принял участие уже довольно известный в то время немецкий археолог и знаток античной архитектуры В. Дерпфельд, который вскоре пришел к мысли, что Шлиман допустил в своих хронологических расчетах грубую ошибку (он просто не способен был квалифицированно произвести такие расчеты, не имея для этого специальной подготовки). Поселение, которое он признал "гомеровской Троей", в действительности было отделено от нее целым тысячелетием и существовало еще в эпоху ранней бронзы, то есть в III тысячелетии до н.э., тогда как, согласно вычислениям античных хронографов, разумеется также в высшей степени приблизительным и неточным, Троянская война не могла происходить ранее 1334 года до н.э. или позже 1129 года до н.э.
Работая на Гиссарлыке сначала вместе со Шлиманом, а затем, после его смерти, уже самостоятельно, Дерпфельд в конце концов пришел к выводу, что гомеровская Троя, в существование которой он верил так же твердо, как и его предшественник, должна находиться гораздо выше, чем предполагал Шлиман, а именно в шестом, если считать снизу, культурном слое городища. Именно здесь было открыто самое большое из всех поселений эпохи бронзы, выявленных на Гиссарлыке,- могучая цитадель, обнесенная высокими (до 9 метров) и толстыми (до 4,5 метра) стенами. Эта так называемая Троя VI просуществовала около 600 лет - примерно с 1900 по 1300 год до н.э. - и погибла, судя по некоторым признакам, в результате сильного землетрясения. При раскопках было найдено довольно много камней, упавших на землю со стен и домов, видимо, под воздействием сильных подземных толчков, но зато не удалось обнаружить никаких следов пожара, что могло бы свидетельствовать о гибели поселения вследствие вражеского нападения. Поэтому гипотеза Дерпфельда продержалась в науке недолго - всего лишь около 40 лет. Уже в 30-х годах нынешнего столетия американский археолог К. Блеген (или Бледжен) снова начал археологические работы на Гиссарлыке и за несколько лет составил самый подробный и точный стратиграфический разрез троянского городища, с максимальной тщательностью датировав не только все девять существовавших здесь некогда поселений, но и отдельные строительные фазы внутри каждого из этих слоев. Всего их оказалось сорок шесть.
Вновь вернувшись к вопросу о местоположении гомеровской Трои, Блеген предложил передвинуть ее еще выше по вертикальному срезу городища, утверждая, что остатки поселения, описанного Гомером в "Илиаде", следует искать в слое VIIa, непосредственно сменяющем обследованную Дерпфельдом Трою VI. Это поселение, согласно расчетам Блегена, просуществовало около 50 лет - с 1300 по 1250 год до н.э. или несколько дольше. Примерно в середине XIII века до н.э. оно подверглось нападению и было сожжено. Во время раскопок здесь были найдены человеческие кости и черепа, лежавшие прямо на улицах, в домах, в городских воротах. Жители Трои VIIa явно готовились к длительной осаде. Их небольшие дома, сложенные из кирпича-сырца и почти вплотную пристроенные к оборонительной стене (во всех предшествующих Троях это пространство обычно оставалось незастроенным), по всей видимости, были рассчитаны на то, чтобы вместить под своими кровлями как можно больше людей, среди которых было, надо полагать, немало беженцев из разбросанных по равнине вокруг цитадели неукрепленных поселков. Во многих домах были обнаружены врытые в землю большие сосуды-пифосы, явно предназначавшиеся для хранения запасов продовольствия, которых должно было хватить на все время осады. Время гибели Трои VIIa Блеген определил, основываясь главным образом на обломках микенской керамики, найденных в пределах поселения. Правда, полученная им дата - около 1250 года до н.э. - совпала лишь с одной из целого ряда датировок Троянской войны, существовавших в древности, а именно с датировкой, которую мы находим в "Истории" Геродота.
Датировка эта была получена Геродотом путем нехитрых вычислений. Гомер, согласно этим расчетам, жил за 400 лет до его собственного времени, которым можно считать весьма приблизительно середину V века до н.э., а Троянская война происходила за 400 лет до Гомера. Обе цифры получены, это совершенно очевидно, путем десятикратного умножения одного поколения продолжительностью в сорок лет. Но откуда взялась такая строгая симметрия - именно 40 поколений между Геродотом и Гомером и ровно столько же между Гомером и Троянской войной - "отец истории" никак не объясняет. Как бы то ни было, 1250 год до н.э. в общем кажется весьма подходящим для реальной Троянской войны или, во всяком случае, более подходящим, чем другие, более поздние (1234 год - по Клитарху; 1212 год - по Дикеарху; 1209 год - согласно "Паросской хронике"; 1193 год - по Фрасиллу и Тимею; 1184 год - по Эратосфену и следующим за ним Аполлодору, Диодору, Евсевию) или, наоборот, более ранние (1334 год - по Дурису; 1270 год - согласно анонимному "Жизнеописанию Гомера"), ибо именно в это время микенская цивилизация в балканской Греции достигла в своем развитии зенита. Торговая и военная экспансия микенских государств продвинулась далеко на восток, захватив побережье Малой Азии, Сирию, Кипр и даже Египет. Лишь в это время могло быть подготовлено и организовано такое грандиозное военное предприятие с участием чуть ли не всех тогдашних греческих государств, каким в воображении греческих поэтов и историков, живших спустя многие столетия после ее окончания, должна была стать Троянская война. Спустя несколько десятилетий, когда микенский мир уже начал клониться к упадку и владыкам Микен, Тиринфа, Пилоса, Орхомена и других ахейских дворцов и цитаделей впору было подумать о своей собственной безопасности перед лицом все более ощутимой угрозы варварского нашествия, им явно было уже не до походов в Троаду за похищенной Еленой или сокровищами Приама.
Итак, казалось бы, все наконец встало на свои места, и Блеген мог с полным правом написать в первой главе своей книги "Троя и троянцы": "Больше не может быть никаких сомнений в том, что действительно происходила исторически реальная Троянская война, в которой коалиция ахейцев или микенян под предводительством царя, главенство которого было признано всеми остальными, сражалась с троянцами и их союзниками".
Тем не менее даже и это категорическое заявление маститого археолога, так же как и те аргументы, которые были приведены им в его поддержку, не смогло развеять все неясности и сомнения, мешавшие признать троянскую проблему окончательно решенной. Укажем лишь на некоторые из этих помех. Прежде всего внешний вид Трои VIIa, которую Блеген предложил считать "великим городом Приама", способен произвести лишь самое удручающее впечатление на каждого, кто внимательно читал гомеровскую "Илиаду". Маленький, очень бедный поселок, состоящий из нескольких десятков убогих домишек, тесно сгрудившихся под защитой стен цитадели, весь поперечник которой составляет около 200 метров. Ни одного сколько-нибудь примечательного сооружения, хотя бы отдаленно напоминающего царский дворец (нельзя, правда, забывать о том, что Шлиман безжалостно разметал во время своих раскопок всю центральную часть этого поселения, так же как и лежащих под ним Трои VI и V, не придавая им никакого серьезного исторического значения). Никаких следов несметных богатств, которыми цари Трои, если верить Гомеру, превосходили чуть ли не всех царей тогдашней Малой Азии (правда, поселение было, вероятно, весьма основательно разграблено захватившими его пришельцами, но хоть что-нибудь должно же было остаться!). Как бы то ни было, трудно поверить, чтобы огромная армия "пастыря народов" Агамемнона, собранная со всей Греции и насчитывавшая, по исчислениям весьма скептически настроенного Фукидида, никак не менее 100 тысяч воинов, простояла под стенами этого жалкого городишка целых десять лет, прежде чем ей удалось им завладеть. Да и была ли вообще какая-нибудь нужда в столь грандиозном предприятии, которое можно сравнить разве что с осадой Сиракуз - самого большого из греческих городов Сицилии, - предпринятой силами всей афинской морской державы как раз в то время, когда Фукидид начал писать свою "Историю Пелопоннесской войны", если его цель была столь ничтожна?
Еще более серьезного внимания заслуживает другой контрдовод. Представим на минуту, что в нашем распоряжении нет ни гомеровской "Илиады", ни других, более поздних произведений античной литературы, авторы которых в один голос называют виновниками падения Трои и гибели большей части ее обитателей греков-ахейцев, будто бы отомстивших таким образом коварным троянцам за похищение Елены Прекрасной - супруги спартанского царя Менелая. Как в этом случае можно было бы доказать, что поселение, условно названное Троей VIIa, действительно было взято и разрушено микенскими греками под предводительством Агамемнона, брата Менелая, или какого-нибудь другого вождя? При таком допущении сразу же становится ясно, что сам по себе археологический материал, добытый во время раскопок на Гиссарлыке Блегеном и его предшественниками, абсолютно ничего не доказывает*.
* Известный английский историк М. Финли мрачно констатировал в своей статье с вызывающим названием "Потеряна - Троянская война": "Ничего не было найдено... и следует подчеркнуть, что это "ничего" нужно понимать буквально. Ни единого клочка, который мог бы показать, кто были разрушители. Другими словами, троянская археология оказалась неспособной обосновать гомеровский рассказ в этом наиболее существенном пункте, несмотря на то, что археологи неоднократно утверждали обратное"
Правда, уже предшественникам Шлимана было известно, что в эллинистическо-римское время после длительного перерыва на этом месте возник городок, носивший гордое имя Илион. Оно встречается в одной из найденных здесь надписей. Но основатель нового Илиона, возможно это был сам Александр Македонский, высоко чтивший Гомера, мог вычислить местонахождение древней цитадели, основываясь на топографических указаниях, рассеянных в тексте "Илиады", так же как много веков спустя это сделал все тот же Шлиман. Как называлось это поселение во II тысячелетии до н.э., мы не знаем. Микенская керамика, а также местные гончарные изделия, изготовленные по микенским образцам, как уже было сказано, встречаются в пределах Трои VIIа в довольно большом количестве и потому в руках археологов могут служить основным датировочным материалом. Но эти обломки микенских сосудов отнюдь не обязательно следует связывать с десятилетней осадой городка греками-ахейцами, завершившейся его полным уничтожением. Трудно вообразить, чтобы победители, захватив и разрушив поселение, обосновались на какое-то время прямо тут же, среди обгорелых развалин домов и неубранных гниющих трупов, устраивали здесь свои пиршества, о которых нам теперь напоминают обломки расписных ваз и чаш микенского происхождения. Гораздо более правдоподобно, что эти образцы микенских гончарных изделий попали сюда, в Трою, если только это действительно была Троя, самым обычным для того времени способом - путем мирной торговли и обмена. Это тем более вероятно, что микенская керамика разных типов и форм была найдена также и при раскопках непосредственно предшествующей Трое VIIа Трои VI и в сменившей ее после непродолжительной паузы Трое VIIб.
Единственный предмет, который может служить косвенным подтверждением гипотезы о взятии Трои VIIа ахейцами, прибывшими в Троаду с западного побережья Эгейского моря, это бронзовый наконечник стрелы, похожий, хотя и не вполне, на наконечники микенского типа. Но пытаться воздвигнуть на этой, вполне может статься случайной, находке целую историческую конструкцию для объяснения того, что произошло в Трое VIIа где-то во второй половине XIII века до н.э., - занятие, которое пристало скорее цирковому жонглеру, а не серьезному исследователю древности.
При такой скудости конкретной исторической информации особое значение приобретает максимально точная датировка отдельных поселений, сменявших друг друга на Гиссарлыке, и в первую очередь, конечно, датировка Трои VIIа как главного претендента на то, чтобы считаться подлинной "гомеровской Троей". Между тем оказалось, что предложенное Блегеном решение этого жизненно важного для всей его концепции вопроса далеко не так бесспорно, как можно было бы ожидать от археолога, известного именно поразительной тщательностью своих стратиграфических и базирующихся на них хронологических разработок. Если сравнить указания самого Блегена в различных его работах, то можно проследить, как он постепенно опускал датировку гибели Трои VIIа вниз по хронологической шкале, видимо стремясь максимально отдалить ее от "опасной черты" - рубежа XIII-XII веков до н.э., хотя найденная им микенская керамика подходила вплотную к этой черте, и вместе с тем к принятой большинством античных авторов датировке Троянской войны, выдвинутой знаменитым александрийским географом и астрономом Эратосфеном, который вел отсчет так называемой "троянской эры" начиная с 1184 года до н.э.
Датировка Эратосфена не устраивала Блегена по причинам, о которых мы уже говорили прежде: конец XIII - начало XII века до н.э. были критическим, переломным моментом в истории микенской цивилизации. В это время она пережила страшный удар варварских орд, прошедших всю Грецию с севера на юг с огнем и мечом, удар, после которого она, по-видимому, так и не смогла уже оправиться и постепенно начала клониться к упадку. В этих условиях широкомасштабные военные операции на Востоке были уже недоступны даже и для самых сильных ахейских государств. Учитывая все это, Блеген после некоторых колебаний передвинул свою датировку гибели Трои VIIа к середине XIII века до н.э., то есть к тому времени, когда общегреческий поход в Малую Азию, описанный Гомером пусть даже с некоторой долей поэтического преувеличения, был еще вполне возможен.
Но если все-таки признать, что Блеген не прав в своих расчетах и Троя VIIа была сожжена и разрушена не в середине, а в конце XIII века до н.э., что сразу же заставляет нас снять принятую большинством историков и археологов кандидатуру греков-ахейцев, кем же были в таком случае враги, овладевшие поселением на Гиссарлыке, и откуда они пришли в Троаду? Ответить на этот вопрос как будто легко и вместе с тем не так-то просто. Дело в том, что рубеж XIII-XII столетий может считаться временем очередного великого переселения народов, охватившего все Восточное и также часть Западного Средиземноморья. Об этом свидетельствует целый ряд фактов, о которых мы узнаем частью из археологических, частью из письменных источников. В огне пожаров погибли не только микенские дворцы и цитадели на территории балканской Греции, но и Хаттуса - столица великой Хеттской державы в самом сердце Малой Азии. Следы пожаров и разрушений обнаружены на острове Кипр, на побережье Сирии и Финикии. Египет дважды подвергся нападению большой коалиции варварских племен (в египетских хрониках этого времени они именуются «народами моря»), но сумел оттеснить их от своих границ. В некоторых странах за эти несколько десятилетий успело почти полностью смениться население. Так обстояло дело, например, в Малой Азии, Палестине, возможно, также и в Греции.
На этом широком фоне поистине грандиозных катастрофических событий гибель одного не столь уж значительного поселения на азиатском берегу Эгейского моря, неподалеку от южного входа в Геллеспонт, должна была восприниматься как второстепенный рядовой эпизод, который, наверно, не заслуживал бы особого внимания ученых, если бы не целое созвездие легенд и мифов, связанных именно с этим местом. В обстановке всеобщего разброда и хаоса, царившего как на восточном, так и на западном побережьях Эгейского моря в это смутное и тревожное время, крепость на Гиссарлыке, или то поселение, которое мы называем теперь Троей VIIа, могла стать добычей любой варварской орды, двигавшейся через эти места к сердцу Малой Азии, например фригийцев, выступивших на завоевание Хеттского царства, или же какой-нибудь случайно высадившейся в этих местах шайки пиратов, которыми, как свидетельствуют восточные, в основном опять-таки египетские источники, в этот период буквально кишело все Восточное Средиземноморье, не исключая, вероятно, и Эгеиды.
Мысль о том, что события на Гиссарлыке могли разыгрываться по такой или примерно такой схеме, приходила в голову многим ученым. В разное время ее высказывали как историки, так и филологи-классики. Однако, если эта догадка верна и Троя VIIа была действительно разрушена вовсе не микенскими греками, а какой-то кочующей ордой, участвовавшей в грандиозном передвижении племен, повергшем в ужас весь Древний мир в последние века II тысячелетия до н.э., тогда перед нами встает вполне законный вопрос - каким образом этот, в общем не столь уж значительный, исторический эпизод мог стать в дальнейшем тем сюжетным стержнем, вокруг которого уже во второй половине VIII века до н.э. сформировался греческий национальный эпос, если, конечно, исходить из того, что между гибелью седьмого поселения на Гиссарлыке и сюжетом «Илиады» все же существует какая-то связь?
Некоторые авторы, например англо-американский историк М. Финли, допускают, что в составе орды, предавшей мечу и огню Трою VIIа, могли оказаться и отдельные дружины ахейских пиратов. В то время немало таких искателей приключений блуждало по всему Средиземноморью, действуя иногда на свой страх и риск, иногда же примыкая к более крупным племенным коалициям. Впоследствии, как думает Финли, произошло смещение реальной исторической перспективы, и ахейские авантюристы, затесавшиеся в варварскую орду, опустошавшую Троаду, по прихоти сказителей, сохранивших воспоминания об этом событии, выдвинулись на первый план, став главными действующими лицами всего эпического повествования, причем их образы постепенно слились с образами древних микенских царей и героев.
Еще более замысловатая гипотеза, направленная к той же самой цели - установить связь между реальной историей городища Гиссарлык в той мере, в которой ее удалось проследить археологам, и отчасти явно вымышленными, отчасти, вероятно, происходившими на самом деле событиями, о которых поведали миру Гомер и другие древние поэты, была выдвинута известным австрийским историком Фр. Шахермайром. В его понимании в основной сюжетной линии гомеровского эпоса совместились два разнородных и разновременных события, происходивших на Гиссарлыке, - гибель Трои VI около 1300 года до н.э.* и разрушение Трои VIIа в конце XIII века до н.э., в котором микенские греки, по-видимому, уже не принимали прямого участия.
* Как думает Шахермайр, она действительно была сначала разрушена землетрясением, но это только облегчило задачу осаждавших ее ахейцев, которые ворвались в цитадель через образовавшиеся проломы в стене и погубили все то, что еще не успела погубить грозная стихия. Позже это событие породило причудливое сказание об огромном деревянном коне, с помощью которого греки проникли в Трою, - конь у греков издавна считался символом и одним из воплощений могучего повелителя морской пучины Посейдона, на которого в древности возлагалась главная ответственность за подземные толчки и связанные с ними катастрофы. Отсюда и распространенное прозвище этого божества - "Землеколебатель".
часть 2
часть 3
КТО РАЗРУШИЛ ИЛИОН?
Ю.В. Андреев
Будет некогда день, и погибнет священная Троя...
Гомер
Он будет разрушен, высокий Приамов скворешник.
О. Мандельштам
Микилл. Ну, тогда расскажи мне сначала историю Трои. Всё это было так, как рассказывает Гомер? Петух. Но, откуда он мог получить свои сведения, Микилл? Когда всё это происходило, он был верблюдом в Бактрии.
Лукиан из Самосаты
День 11 октября 1871 года навсегда вошел в анналы мировой археологической науки как одна из самых прославленных дат в ее истории. В этот день Г. Шлиман, многие годы упорно готовившийся к этому величайшему подвигу всей своей жизни, наконец приступил к раскопкам на холме Гиссарлык на земле древней Троады. Здесь, как мы уже знаем, его ждали великие открытия, навсегда обессмертившие его имя, и вместе с тем страшные ошибки и разочарования. До начала своих раскопок Шлиман, никогда не расстававшийся с "Илиадой" и знавший чуть ли не наизусть каждую из 24 песен знаменитой поэмы, был твердо убежден в исторической достоверности гомеровского повествования и пользовался им так же, как другие пользуются путеводителем, попав в незнакомый город, или же заметками военного корреспондента, оказавшись на поле давно отгремевших боев. Вскоре эта чрезмерная доверчивость немецкого археолога к своему основному источнику сыграла с ним злую шутку, и к тому же не одну.
Ревностные почитатели Шлимана, лишь только заходит спор об исторической значимости сделанных им открытий, до сих пор ссылаются прежде всего на то, что он остановил свой выбор именно на Гиссарлыке, а не на несколько более удаленном от моря холме Бунарбаши, руководствуясь совершенно точными топографическими указаниями, содержащимися в "Илиаде". Что же это за указания? Два источника - один с холодной, другой с горячей водой. Но их Шлиман как раз ни на Гиссарлыке, ни вблизи от него не нашел. Смоковница, будто бы росшая близ Скейских ворот - главного входа в город. Ее тоже не оказалось. Не было нигде поблизости и кургана, который Гомер называл "могилой Ила" - одного из родоначальников троянцев (илионян). Остаются, однако, два, казалось бы, очень веских довода. Во-первых, Гиссарлык расположен всего в 5 милях от моря. Стало быть, ахейцы, как это и показано в "Илиаде", действительно могли каждый день от своего лагеря, расположенного у самой береговой кромки, подходить к стенам Трои и завязывать там сражения с защитниками города. Если бы Троя находилась не на Гиссарлыке, а на Бунарбаши, расположенном гораздо дальше от моря, ахейцы не могли бы до нее добраться даже к вечеру. И во-вторых, обежать вокруг Бунарбаши очень трудно - местность изрезана оврагами и расстояние довольно большое (Шлиман сам все это проверил). Стало быть, заключил он отсюда, Ахилл и Гектор никак не смогли бы трижды обежать вокруг Трои перед своим решительным поединком, как об этом рассказывается в XXII песни "Илиады". Зато вокруг Гиссарлыка оба героя могли бегать сколько угодно. Однако, если вдуматься, оба эти "бесспорных" довода ровным счетом ничего не доказывают. Если Шлиман не смог трижды обежать вокруг Бунарбаши, подражая Ахиллу и Гектору, то отсюда следует только одно: Шлиман был всего-навсего Шлиманом, а не Ахиллом и Гектором - величайшими эпическими героями, для которых ни холмы, ни овраги, ни протяженность дистанции абсолютно ничего не значили так же, как и для воспевшего их последнюю схватку поэта.
Среди широкой публики, обычно не очень хорошо разбирающейся в существе сложных исторических или историко-археологических вопросов, все еще прочно держится убеждение в том, что своими открытиями на Гиссарлыке Шлиман раз и навсегда решил троянскую проблему, доказав, как дважды два - четыре, историческую реальность описанных в "Илиаде" событий. В немалой степени эта убежденность укоренилась в сознании масс благодаря неоднократным заявлениям самого Шлимана, отнюдь не чуравшегося саморекламы. Выступая в печати, а также в своей личной переписке он упорно повторял, что проблема, поставленная Гомером в "Илиаде", раз и навсегда закрыта им, Г. Шлиманом, и после его раскопок археологам в Трое нечего больше делать. Тем не менее после каждого такого заявления начиналась новая археологическая кампания на Гиссарлыке, приносившая новые факты, из которых следовало, что проблема, которая казалась Шлиману вполне решенной, еще далеко не исчерпана, что за ней тянутся все новые и новые загадки и неясности.
Стремясь зарыться возможно глубже в недра открытого им древнего городища в поисках "подлинной гомеровской Трои", Шлиман в лихорадочном азарте завзятого кладоискателя безжалостно крушил и сметал на своем пути все, что мешало ему, что казалось слишком поздним и потому ненужным и неинтересным. Иногда ему мерещилось, будто он узнает среди раскопанных им руин остатки построек, описанных или хотя бы только упомянутых Гомером в "Илиаде". Так, во время второго сезона раскопок на Гиссарлыке (1872) ему показалось, что рабочие докопались до основания "великой башни Илиона", на которую в VI песни гомеровской поэмы поднимается жена Гектора Андромаха, чтобы посмотреть, далеко ли ахейцы оттеснили троянцев на поле битвы, но потом выяснилось, что то, что он принимал за башню, в действительности было лишь местом пересечения двух стен, принадлежащих к разным строительным фазам. Ошибочными оказались и другие определения открытых им построек. Например, сооружение, которое он принял поначалу за знаменитые "Скейские ворота", с которых в III песни "Илиады" Елена, Приам и троянские старцы наблюдают за ходом сражения, в действительности, как стало ясно после самого тщательного обследования этого места, было вовсе не воротами.
Вообще при раскопках так называемой Трои II, которую Шлиман принял за город, описанный Гомером, выделив этот второй снизу археологический слой среди девяти других, открытых им в массиве Гиссарлыка, ему пришлось столкнуться со многими курьезами и неожиданностями. С одной стороны, как будто бы налицо все признаки высокой культуры и материального достатка: мощная кладка оборонительных стен, просторное здание так называемого "мегарона", или "дворца Приама", в самом центре поселения, вымощенные каменными плитами улицы и, наконец, самая замечательная из всех находок, сделанная, как говорится, уже под занавес, в конце третьего раскопочного сезона, - знаменитый "клад Приама", включавший более десяти тысяч разнообразных изделий из золота, серебра или меди, все очень тонкой работы - настоящие шедевры древнего ювелирного искусства. С другой стороны, в этом же самом слое были найдены вещи, казалось бы пришедшие из совсем иной исторической эпохи и уж, во всяком случае, совершенно не вяжущиеся с хрестоматийным обликом гомеровской Трои. Примером могут служить небольшие каменные ножи, найденные в разных местах на территории Трои II. Шлиман долго не мог понять, откуда здесь взялись эти ножи и почему Гомер ни словом о них не упоминает в своем описании Троянской войны. В конце концов он пришел к выводу, что просто не пристало Гектору, Ахиллу и другим героям "Илиады" использовать во время своих поединков наряду с копьями и мечами такое примитивное и грубое оружие, и потому автор поэмы счел за лучшее вообще о нем умолчать.
Лишь после третьего года раскопок на Гиссарлыке Шлиман решился посмотреть правде в глаза и во вступлении к первой публикации своих находок в книге "Троянские древности" откровенно предупреждает читателя о том, что Гомер, свидетельствам которого он вначале склонен был верить, как святому Евангелию, все же "не историк, а всего лишь эпический поэт, склонный ко всевозможным преувеличениям... А если учесть, что он посетил Трою спустя долгое время после ее гибели, и место, где она стояла, было погребено глубоко под нагромождениями строительного мусора, образовавшегося во время катастрофы, а в дальнейшем застроено зданиями нового города, то вполне естественно, что он не мог уже больше увидеть ни великую башню Илиона, ни Скейские ворота, ни дворец Приама, ибо каждый, кто посетил мои раскопки во время путешествия по Троаде, мог убедиться в том, что все эти памятники, овеянные бессмертной славой, скрыты под напластованиями толщиной от полутора до трех метров. Сам Гомер не предпринимал никаких раскопок и знал об этих постройках лишь из предания". В общем, как мы видим, мысль вполне здравая, и, если бы Шлиман твердо ее придерживался, она, возможно, спасла бы его от многих заблуждений. Тем не менее замечательный археолог до конца своих дней так и не смог окончательно расстаться с юношескими иллюзиями, и убежденность в исторической достоверности гомеровских преданий, как некое гипнотическое внушение, продолжала руководить всеми его поступками.
Особенно тяжелый удар пришлось пережить Шлиману во время четвертой, последней по счету экспедиции в Трою, состоявшейся в 1890 году, всего за несколько месяцев до его неожиданной смерти. В этой экспедиции принял участие уже довольно известный в то время немецкий археолог и знаток античной архитектуры В. Дерпфельд, который вскоре пришел к мысли, что Шлиман допустил в своих хронологических расчетах грубую ошибку (он просто не способен был квалифицированно произвести такие расчеты, не имея для этого специальной подготовки). Поселение, которое он признал "гомеровской Троей", в действительности было отделено от нее целым тысячелетием и существовало еще в эпоху ранней бронзы, то есть в III тысячелетии до н.э., тогда как, согласно вычислениям античных хронографов, разумеется также в высшей степени приблизительным и неточным, Троянская война не могла происходить ранее 1334 года до н.э. или позже 1129 года до н.э.
Работая на Гиссарлыке сначала вместе со Шлиманом, а затем, после его смерти, уже самостоятельно, Дерпфельд в конце концов пришел к выводу, что гомеровская Троя, в существование которой он верил так же твердо, как и его предшественник, должна находиться гораздо выше, чем предполагал Шлиман, а именно в шестом, если считать снизу, культурном слое городища. Именно здесь было открыто самое большое из всех поселений эпохи бронзы, выявленных на Гиссарлыке,- могучая цитадель, обнесенная высокими (до 9 метров) и толстыми (до 4,5 метра) стенами. Эта так называемая Троя VI просуществовала около 600 лет - примерно с 1900 по 1300 год до н.э. - и погибла, судя по некоторым признакам, в результате сильного землетрясения. При раскопках было найдено довольно много камней, упавших на землю со стен и домов, видимо, под воздействием сильных подземных толчков, но зато не удалось обнаружить никаких следов пожара, что могло бы свидетельствовать о гибели поселения вследствие вражеского нападения. Поэтому гипотеза Дерпфельда продержалась в науке недолго - всего лишь около 40 лет. Уже в 30-х годах нынешнего столетия американский археолог К. Блеген (или Бледжен) снова начал археологические работы на Гиссарлыке и за несколько лет составил самый подробный и точный стратиграфический разрез троянского городища, с максимальной тщательностью датировав не только все девять существовавших здесь некогда поселений, но и отдельные строительные фазы внутри каждого из этих слоев. Всего их оказалось сорок шесть.
Вновь вернувшись к вопросу о местоположении гомеровской Трои, Блеген предложил передвинуть ее еще выше по вертикальному срезу городища, утверждая, что остатки поселения, описанного Гомером в "Илиаде", следует искать в слое VIIa, непосредственно сменяющем обследованную Дерпфельдом Трою VI. Это поселение, согласно расчетам Блегена, просуществовало около 50 лет - с 1300 по 1250 год до н.э. или несколько дольше. Примерно в середине XIII века до н.э. оно подверглось нападению и было сожжено. Во время раскопок здесь были найдены человеческие кости и черепа, лежавшие прямо на улицах, в домах, в городских воротах. Жители Трои VIIa явно готовились к длительной осаде. Их небольшие дома, сложенные из кирпича-сырца и почти вплотную пристроенные к оборонительной стене (во всех предшествующих Троях это пространство обычно оставалось незастроенным), по всей видимости, были рассчитаны на то, чтобы вместить под своими кровлями как можно больше людей, среди которых было, надо полагать, немало беженцев из разбросанных по равнине вокруг цитадели неукрепленных поселков. Во многих домах были обнаружены врытые в землю большие сосуды-пифосы, явно предназначавшиеся для хранения запасов продовольствия, которых должно было хватить на все время осады. Время гибели Трои VIIa Блеген определил, основываясь главным образом на обломках микенской керамики, найденных в пределах поселения. Правда, полученная им дата - около 1250 года до н.э. - совпала лишь с одной из целого ряда датировок Троянской войны, существовавших в древности, а именно с датировкой, которую мы находим в "Истории" Геродота.
Датировка эта была получена Геродотом путем нехитрых вычислений. Гомер, согласно этим расчетам, жил за 400 лет до его собственного времени, которым можно считать весьма приблизительно середину V века до н.э., а Троянская война происходила за 400 лет до Гомера. Обе цифры получены, это совершенно очевидно, путем десятикратного умножения одного поколения продолжительностью в сорок лет. Но откуда взялась такая строгая симметрия - именно 40 поколений между Геродотом и Гомером и ровно столько же между Гомером и Троянской войной - "отец истории" никак не объясняет. Как бы то ни было, 1250 год до н.э. в общем кажется весьма подходящим для реальной Троянской войны или, во всяком случае, более подходящим, чем другие, более поздние (1234 год - по Клитарху; 1212 год - по Дикеарху; 1209 год - согласно "Паросской хронике"; 1193 год - по Фрасиллу и Тимею; 1184 год - по Эратосфену и следующим за ним Аполлодору, Диодору, Евсевию) или, наоборот, более ранние (1334 год - по Дурису; 1270 год - согласно анонимному "Жизнеописанию Гомера"), ибо именно в это время микенская цивилизация в балканской Греции достигла в своем развитии зенита. Торговая и военная экспансия микенских государств продвинулась далеко на восток, захватив побережье Малой Азии, Сирию, Кипр и даже Египет. Лишь в это время могло быть подготовлено и организовано такое грандиозное военное предприятие с участием чуть ли не всех тогдашних греческих государств, каким в воображении греческих поэтов и историков, живших спустя многие столетия после ее окончания, должна была стать Троянская война. Спустя несколько десятилетий, когда микенский мир уже начал клониться к упадку и владыкам Микен, Тиринфа, Пилоса, Орхомена и других ахейских дворцов и цитаделей впору было подумать о своей собственной безопасности перед лицом все более ощутимой угрозы варварского нашествия, им явно было уже не до походов в Троаду за похищенной Еленой или сокровищами Приама.
Итак, казалось бы, все наконец встало на свои места, и Блеген мог с полным правом написать в первой главе своей книги "Троя и троянцы": "Больше не может быть никаких сомнений в том, что действительно происходила исторически реальная Троянская война, в которой коалиция ахейцев или микенян под предводительством царя, главенство которого было признано всеми остальными, сражалась с троянцами и их союзниками".
Тем не менее даже и это категорическое заявление маститого археолога, так же как и те аргументы, которые были приведены им в его поддержку, не смогло развеять все неясности и сомнения, мешавшие признать троянскую проблему окончательно решенной. Укажем лишь на некоторые из этих помех. Прежде всего внешний вид Трои VIIa, которую Блеген предложил считать "великим городом Приама", способен произвести лишь самое удручающее впечатление на каждого, кто внимательно читал гомеровскую "Илиаду". Маленький, очень бедный поселок, состоящий из нескольких десятков убогих домишек, тесно сгрудившихся под защитой стен цитадели, весь поперечник которой составляет около 200 метров. Ни одного сколько-нибудь примечательного сооружения, хотя бы отдаленно напоминающего царский дворец (нельзя, правда, забывать о том, что Шлиман безжалостно разметал во время своих раскопок всю центральную часть этого поселения, так же как и лежащих под ним Трои VI и V, не придавая им никакого серьезного исторического значения). Никаких следов несметных богатств, которыми цари Трои, если верить Гомеру, превосходили чуть ли не всех царей тогдашней Малой Азии (правда, поселение было, вероятно, весьма основательно разграблено захватившими его пришельцами, но хоть что-нибудь должно же было остаться!). Как бы то ни было, трудно поверить, чтобы огромная армия "пастыря народов" Агамемнона, собранная со всей Греции и насчитывавшая, по исчислениям весьма скептически настроенного Фукидида, никак не менее 100 тысяч воинов, простояла под стенами этого жалкого городишка целых десять лет, прежде чем ей удалось им завладеть. Да и была ли вообще какая-нибудь нужда в столь грандиозном предприятии, которое можно сравнить разве что с осадой Сиракуз - самого большого из греческих городов Сицилии, - предпринятой силами всей афинской морской державы как раз в то время, когда Фукидид начал писать свою "Историю Пелопоннесской войны", если его цель была столь ничтожна?
Еще более серьезного внимания заслуживает другой контрдовод. Представим на минуту, что в нашем распоряжении нет ни гомеровской "Илиады", ни других, более поздних произведений античной литературы, авторы которых в один голос называют виновниками падения Трои и гибели большей части ее обитателей греков-ахейцев, будто бы отомстивших таким образом коварным троянцам за похищение Елены Прекрасной - супруги спартанского царя Менелая. Как в этом случае можно было бы доказать, что поселение, условно названное Троей VIIa, действительно было взято и разрушено микенскими греками под предводительством Агамемнона, брата Менелая, или какого-нибудь другого вождя? При таком допущении сразу же становится ясно, что сам по себе археологический материал, добытый во время раскопок на Гиссарлыке Блегеном и его предшественниками, абсолютно ничего не доказывает*.
* Известный английский историк М. Финли мрачно констатировал в своей статье с вызывающим названием "Потеряна - Троянская война": "Ничего не было найдено... и следует подчеркнуть, что это "ничего" нужно понимать буквально. Ни единого клочка, который мог бы показать, кто были разрушители. Другими словами, троянская археология оказалась неспособной обосновать гомеровский рассказ в этом наиболее существенном пункте, несмотря на то, что археологи неоднократно утверждали обратное"
Правда, уже предшественникам Шлимана было известно, что в эллинистическо-римское время после длительного перерыва на этом месте возник городок, носивший гордое имя Илион. Оно встречается в одной из найденных здесь надписей. Но основатель нового Илиона, возможно это был сам Александр Македонский, высоко чтивший Гомера, мог вычислить местонахождение древней цитадели, основываясь на топографических указаниях, рассеянных в тексте "Илиады", так же как много веков спустя это сделал все тот же Шлиман. Как называлось это поселение во II тысячелетии до н.э., мы не знаем. Микенская керамика, а также местные гончарные изделия, изготовленные по микенским образцам, как уже было сказано, встречаются в пределах Трои VIIа в довольно большом количестве и потому в руках археологов могут служить основным датировочным материалом. Но эти обломки микенских сосудов отнюдь не обязательно следует связывать с десятилетней осадой городка греками-ахейцами, завершившейся его полным уничтожением. Трудно вообразить, чтобы победители, захватив и разрушив поселение, обосновались на какое-то время прямо тут же, среди обгорелых развалин домов и неубранных гниющих трупов, устраивали здесь свои пиршества, о которых нам теперь напоминают обломки расписных ваз и чаш микенского происхождения. Гораздо более правдоподобно, что эти образцы микенских гончарных изделий попали сюда, в Трою, если только это действительно была Троя, самым обычным для того времени способом - путем мирной торговли и обмена. Это тем более вероятно, что микенская керамика разных типов и форм была найдена также и при раскопках непосредственно предшествующей Трое VIIа Трои VI и в сменившей ее после непродолжительной паузы Трое VIIб.
Единственный предмет, который может служить косвенным подтверждением гипотезы о взятии Трои VIIа ахейцами, прибывшими в Троаду с западного побережья Эгейского моря, это бронзовый наконечник стрелы, похожий, хотя и не вполне, на наконечники микенского типа. Но пытаться воздвигнуть на этой, вполне может статься случайной, находке целую историческую конструкцию для объяснения того, что произошло в Трое VIIа где-то во второй половине XIII века до н.э., - занятие, которое пристало скорее цирковому жонглеру, а не серьезному исследователю древности.
При такой скудости конкретной исторической информации особое значение приобретает максимально точная датировка отдельных поселений, сменявших друг друга на Гиссарлыке, и в первую очередь, конечно, датировка Трои VIIа как главного претендента на то, чтобы считаться подлинной "гомеровской Троей". Между тем оказалось, что предложенное Блегеном решение этого жизненно важного для всей его концепции вопроса далеко не так бесспорно, как можно было бы ожидать от археолога, известного именно поразительной тщательностью своих стратиграфических и базирующихся на них хронологических разработок. Если сравнить указания самого Блегена в различных его работах, то можно проследить, как он постепенно опускал датировку гибели Трои VIIа вниз по хронологической шкале, видимо стремясь максимально отдалить ее от "опасной черты" - рубежа XIII-XII веков до н.э., хотя найденная им микенская керамика подходила вплотную к этой черте, и вместе с тем к принятой большинством античных авторов датировке Троянской войны, выдвинутой знаменитым александрийским географом и астрономом Эратосфеном, который вел отсчет так называемой "троянской эры" начиная с 1184 года до н.э.
Датировка Эратосфена не устраивала Блегена по причинам, о которых мы уже говорили прежде: конец XIII - начало XII века до н.э. были критическим, переломным моментом в истории микенской цивилизации. В это время она пережила страшный удар варварских орд, прошедших всю Грецию с севера на юг с огнем и мечом, удар, после которого она, по-видимому, так и не смогла уже оправиться и постепенно начала клониться к упадку. В этих условиях широкомасштабные военные операции на Востоке были уже недоступны даже и для самых сильных ахейских государств. Учитывая все это, Блеген после некоторых колебаний передвинул свою датировку гибели Трои VIIа к середине XIII века до н.э., то есть к тому времени, когда общегреческий поход в Малую Азию, описанный Гомером пусть даже с некоторой долей поэтического преувеличения, был еще вполне возможен.
Но если все-таки признать, что Блеген не прав в своих расчетах и Троя VIIа была сожжена и разрушена не в середине, а в конце XIII века до н.э., что сразу же заставляет нас снять принятую большинством историков и археологов кандидатуру греков-ахейцев, кем же были в таком случае враги, овладевшие поселением на Гиссарлыке, и откуда они пришли в Троаду? Ответить на этот вопрос как будто легко и вместе с тем не так-то просто. Дело в том, что рубеж XIII-XII столетий может считаться временем очередного великого переселения народов, охватившего все Восточное и также часть Западного Средиземноморья. Об этом свидетельствует целый ряд фактов, о которых мы узнаем частью из археологических, частью из письменных источников. В огне пожаров погибли не только микенские дворцы и цитадели на территории балканской Греции, но и Хаттуса - столица великой Хеттской державы в самом сердце Малой Азии. Следы пожаров и разрушений обнаружены на острове Кипр, на побережье Сирии и Финикии. Египет дважды подвергся нападению большой коалиции варварских племен (в египетских хрониках этого времени они именуются «народами моря»), но сумел оттеснить их от своих границ. В некоторых странах за эти несколько десятилетий успело почти полностью смениться население. Так обстояло дело, например, в Малой Азии, Палестине, возможно, также и в Греции.
На этом широком фоне поистине грандиозных катастрофических событий гибель одного не столь уж значительного поселения на азиатском берегу Эгейского моря, неподалеку от южного входа в Геллеспонт, должна была восприниматься как второстепенный рядовой эпизод, который, наверно, не заслуживал бы особого внимания ученых, если бы не целое созвездие легенд и мифов, связанных именно с этим местом. В обстановке всеобщего разброда и хаоса, царившего как на восточном, так и на западном побережьях Эгейского моря в это смутное и тревожное время, крепость на Гиссарлыке, или то поселение, которое мы называем теперь Троей VIIа, могла стать добычей любой варварской орды, двигавшейся через эти места к сердцу Малой Азии, например фригийцев, выступивших на завоевание Хеттского царства, или же какой-нибудь случайно высадившейся в этих местах шайки пиратов, которыми, как свидетельствуют восточные, в основном опять-таки египетские источники, в этот период буквально кишело все Восточное Средиземноморье, не исключая, вероятно, и Эгеиды.
Мысль о том, что события на Гиссарлыке могли разыгрываться по такой или примерно такой схеме, приходила в голову многим ученым. В разное время ее высказывали как историки, так и филологи-классики. Однако, если эта догадка верна и Троя VIIа была действительно разрушена вовсе не микенскими греками, а какой-то кочующей ордой, участвовавшей в грандиозном передвижении племен, повергшем в ужас весь Древний мир в последние века II тысячелетия до н.э., тогда перед нами встает вполне законный вопрос - каким образом этот, в общем не столь уж значительный, исторический эпизод мог стать в дальнейшем тем сюжетным стержнем, вокруг которого уже во второй половине VIII века до н.э. сформировался греческий национальный эпос, если, конечно, исходить из того, что между гибелью седьмого поселения на Гиссарлыке и сюжетом «Илиады» все же существует какая-то связь?
Некоторые авторы, например англо-американский историк М. Финли, допускают, что в составе орды, предавшей мечу и огню Трою VIIа, могли оказаться и отдельные дружины ахейских пиратов. В то время немало таких искателей приключений блуждало по всему Средиземноморью, действуя иногда на свой страх и риск, иногда же примыкая к более крупным племенным коалициям. Впоследствии, как думает Финли, произошло смещение реальной исторической перспективы, и ахейские авантюристы, затесавшиеся в варварскую орду, опустошавшую Троаду, по прихоти сказителей, сохранивших воспоминания об этом событии, выдвинулись на первый план, став главными действующими лицами всего эпического повествования, причем их образы постепенно слились с образами древних микенских царей и героев.
Еще более замысловатая гипотеза, направленная к той же самой цели - установить связь между реальной историей городища Гиссарлык в той мере, в которой ее удалось проследить археологам, и отчасти явно вымышленными, отчасти, вероятно, происходившими на самом деле событиями, о которых поведали миру Гомер и другие древние поэты, была выдвинута известным австрийским историком Фр. Шахермайром. В его понимании в основной сюжетной линии гомеровского эпоса совместились два разнородных и разновременных события, происходивших на Гиссарлыке, - гибель Трои VI около 1300 года до н.э.* и разрушение Трои VIIа в конце XIII века до н.э., в котором микенские греки, по-видимому, уже не принимали прямого участия.
* Как думает Шахермайр, она действительно была сначала разрушена землетрясением, но это только облегчило задачу осаждавших ее ахейцев, которые ворвались в цитадель через образовавшиеся проломы в стене и погубили все то, что еще не успела погубить грозная стихия. Позже это событие породило причудливое сказание об огромном деревянном коне, с помощью которого греки проникли в Трою, - конь у греков издавна считался символом и одним из воплощений могучего повелителя морской пучины Посейдона, на которого в древности возлагалась главная ответственность за подземные толчки и связанные с ними катастрофы. Отсюда и распространенное прозвище этого божества - "Землеколебатель".
часть 2
часть 3