Жертвы режима: чтобы не повторилось. Часть первая
Писал для "Города на Цне"
30 октября в Тамбове, как и по всей стране, отмечался День памяти жертв политических репрессий. Отмечался скромно, почти незаметно. Об этой чёрной странице истории сейчас вспоминают нечасто. А ведь наша область, как и вся страна, испытала на себе все ужасы бесчеловечной и абсурдной машины террора. Актуальности данной теме добавляют результаты прошлогодних опросов Фонда «Общественное мнение» - около половины россиян допускают, что при их жизни репрессии, аналогичные сталинским, могут повториться.
«ГнЦ» начинает своё историческое расследование «Жертвы режима: чтобы не повторилось». Мы поведаем вам непридуманные трагические истории наших земляков - ещё живых жертв той эпохи. Своё слово скажут историки, краеведы и архивисты.
Василий Терентьевич Жужлов - скорее всего, последний из оставшихся в живых тамбовчан, репрессированных в годы «ежовщины». В этот период (1937-1938 годы), по мнению ряда исследователей, в СССР было вынесено 681692 смертных приговора. Ещё большее число невинных отправились в лагеря. Многие из них так и не вернулись из мест заключения. Недавно бывшему узнику «Архипелага ГУЛАГ» исполнилось 98. Минуло столько времени, но страшный день 2 ноября 1937-го он запомнил на всю жизнь.
Василий Терентьевич родился в крестьянской семье в Саратовской губернии. В 1921 году его семья, спасаясь от голода, была вынуждена сбежать на Тамбовщину. Отец скоро умер, а сын какое-то время скитался по детским домам, потом окончил ФЗУ и устроился на работу в одну из пекарен Петровска Саратовской области. Из этой самой пекарни его и забрали сотрудники НКВД.
Василий Жужлов - последние годы на свободе
Каргопольлаг и его обитатели
«Ни суда, ни дознания не было», - поясняет Василий Терентьевич. Он только помнит врачебную комиссию, которая, признав его здоровым, вынесла вердикт - на север. Дальше этап, душный вагон для скота, Архангельская область - ИТЛ Каргопольлаг. Только там он узнал приговор - десять лет.
Рубили лес с раннего утра и до самого вечера. Потом возвращались в барак. В основном здесь сидели крестьяне, многие по статье за вредительство. Жужлов накрывался бушлатом, клал вместо подушки под голову ботинки, чтобы не украли, и забывался во сне. Но заснуть было нелегко - настоящей напастью для заключённых стали вши-кровопийцы.
Первая зима была самая страшная. Смерть, ставшая привычным явлением, всё время витала где-то неподалёку. Гибель товарищей по несчастью от голода, болезней или от рук садистов-охранников переставала вызывать ужас - ощущение нереальности происходящего притуплялось. Оставалась одна лишь цель - выжить.
«Это на лесоповале было. Холод ужасный. Мы ходили к костру погреться. Был у нас в отряде человек, часовщик. Охранник ему кричит «иди к костру». А он не идёт. Так охранник взял и выстрелил в него. Ему за это премию дали - предотвратил побег. Это в порядке вещей было. Стреляли ни за что ни про что. А им за это награды, прибавки давали», - вспоминает Василий Терентьевич.
Особенно жестоко расправлялась «вохра» с теми, кто не выходил на работы. Жужлов приводит и такой случай: «Помню, один приспособился на помойку ходить. Кухня была, где охранникам обеды готовили. Он собирал и ел очистки, головы селёдочные. А потом его поймали и избили до полусмерти».
Три смерти Василия Терентьевича
Едва удалось избежать смерти и самому Жужлову. Спасали смекалка, интуиция, чудо. Один раз чуть не придавило деревом, в другой - не унесло течением во время лесосплава. Тогда же его едва не застрелил часовой. С трудом пережил он и голод первой лагерной зимы, когда зеку полагалось в день 450 граммов хлеба и приварок в виде стакана свекольного кипятка. А вслед за голодом пришли и болезни.
«Ходил худой, как скелет. Кости да кожа. Идёшь, костями гремишь. Полное истощение было.
А тут цинга началась, а за ней дизентерия. Как-то смотрю - по ногам розовые пятна пошли. Был страшный барак для больных цингой. Барак смертников - я его называл. Я очень боялся туда попасть, потому что оттуда живым никто не возвращался, вот я и продолжал на работу ходить. Я слышал, что от цинги хвойный настой надо пить. Так я найду меж корнями ёлок лунку, и пью водичку ледяную. С полмесяца прошло, и сыпь моя подсыхать стала. Вот так я победил цингу. Это уже третья смерть моя была», - говорит Василий Терентьевич.
Умерших и ещё живых заключённых десятками уносили в «мертвецкую». Мой собеседник рассказывает жуткие вещи: «Лечпом (фельдшер. - Прим. автора) идёт по бараку, сзади двое с носилками. Останавливается и тычет пальцами в тех, кто уже совсем ослаб. А они его умоляют - «лечпом, куда нас? Я же ещё живой». А он: «лечпому виднее». Их кладут на носилки и уносят в морг. Они уже при смерти, помрут скоро. А там холодина, замерзал человек моментально».
Хоронили трупы те же зеки. Правда, в лютый мороз ослабшим людям выдолбить ломом глубокую яму было не под силу. Присыпали снегом покойника и брели обратно - весной из таявших сугробов торчали обледенелые руки и ноги. По словам Василия Терентьевича, из полутора тысяч заключённых до весны дотянули не более 300. Потом стало легче - новый начальник лагеря, наверное, решив, что с такой смертностью скоро некому будет возводить стройки социализма, повысил хлебную норму до 1200 граммов.
Уголовные и политические
А вот уголовникам, которых советская власть считала социально близким элементом, в лагере жилось куда привольней. «Урки» зачастую работали на самых хлебных местах или вообще били баклуши, сидя в бараках и проигрывая друг другу в карты вещи, отобранные ими у политических. Василия Терентьевича, правда, они не трогали - взять у него было нечего.
До войны случались побеги. В основном убегали уголовные, вспоминает Жужлов: «Ворьё бегало. Вдвоём или втроём. Они брали с собой сухаря. Кто такой сухарь? А это они выбирали человека, который пожирнее, помясистее. Когда запасы кончались, они его съедали. Их ловили - срок добавляли. А как война началась, уже никто не бегал».
Вскоре зеков перебросили на строительство самых разных объектов в городе Молотовск. Василий Терентьевич трудился слесарем, строил дорогу, а потом его взяли работать в лагерную пекарню.
До лагеря весть долетела быстро - война. На вышках установили пулемёты, усилили охрану. Заключённые писали заявления пачками - рвались на фронт. Среди них был и Василий Терентьевич. Но «врагов народа» бить немца не брали. Только в середине войны начали забирать малосрочников.
Свобода
За ударный труд и победу в соцсоревновании стахановцев (пекарня, которой заведовал Василий Терентьевич, заняла первое место) Жужлову скостили год срока. 2 ноября 1946 года - день, когда за его спиной захлопнулись лагерные ворота, он вспоминает с нескрываемым волнением. Жужлов даже и не удосужился взять выходные пособия, акт о несчастном случае (во время работы он почти что лишился зрения на один глаз) и новую спецовку - лишь бы быстрее унести ноги из этого проклятого места. Но долгожданная воля для человека с клеймом «врага народа» ещё долгое время таила проблемы.
«На свободу вышел видом поражённый, люди смотрят боком, будто прокажённый. Таких людей, как я, всюду остерегались брать на работу. Враг народа никому не нужен», - объясняет Василий Терентьевич.
Но со временем жизнь наладилась. Василий Терентьевич завёл семью, устроился на работу, 28 лет протрудился на заводе «Пигмент». С женой Анной Михайловной вырастили сына и дочь.
В 1972 году решением Президиума Саратовского областного суда приговор в отношении Василия Терентьевича Жужлова был отменён, дело было прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления, и он был признан реабилитированным.
До сих пор он не знает, что же послужило поводом к его аресту и в чём его обвинили. Был ли донос или же просто он попал в лимиты? А вот причина ясна - невинной жертвой гонений в то время мог стать каждый.
Продолжение следует
Цифра: 681692 смертных приговора было вынесено в период «Большого террора» или «ежовщины». Интенсивность расстрелов составляла 1000-1200 в день по всей стране.
Комментарии:
Андрей Жидков, первый секретарь Тамбовского обкома КПРФ
«Это бред - устанавливать памятники жертвам репрессий. В первую очередь это наносит удар по суверенитету государства. То, что было, то прошло. Надо жить не задним умом, а всегда двигаться вперёд, естественно учитывая ошибки прошлого. Тем более сама партия, КПСС, осудила те вопросы, которые были связаны с нарушением социалистической законности.
А вы знаете, кто был осуждён безвинно, а кто был виноват? Что, не готовил заговор 1 мая 1937 года Тухачевский? Это общеизвестный факт. Что, не было «промдела», не было диверсий в отношении нашего государства? Я не исключаю, что в водоворот попали и невинные люди, как, например, мой дед, который отсидел 10 лет по 58 статье по доносу. Но он никогда ни в отношении Сталина, ни в отношении Советской власти ничего плохого не сказал. Тот человек, который написал на него донос - подлец. А подлецы - они всегда были. И что теперь, осуждать за это Советскую власть? Кстати, при Сталине сидело меньше людей, чем сейчас сидит в наших тюрьмах».
Диана Рудакова, гражданский активист
«Я никогда не смогу нормально общаться с теми людьми, которые считают, что политические репрессии 20-50-х годов можно оправдать, будь то подъёмом экономики или промышленности. Для того, чтобы мирно существовать и развиваться, должны иметь место непреложные идеи гуманизма и они должны быть выше и экономики и промышленности или другой сферы жизни государства. Обычно здесь начинаются возмущения в стиле: «Вы мыслите либо черным, либо белым!». Но здесь я не считаю, что нужно допускать «оттенки». Нельзя убивать и сажать людей за их политические идеи и взгляды, за их отношение к существующему режиму, за их национальность или за то, кем были их родственники и предки. Это аксиома».
Александр Смолеев. Фото автора
30 октября в Тамбове, как и по всей стране, отмечался День памяти жертв политических репрессий. Отмечался скромно, почти незаметно. Об этой чёрной странице истории сейчас вспоминают нечасто. А ведь наша область, как и вся страна, испытала на себе все ужасы бесчеловечной и абсурдной машины террора. Актуальности данной теме добавляют результаты прошлогодних опросов Фонда «Общественное мнение» - около половины россиян допускают, что при их жизни репрессии, аналогичные сталинским, могут повториться.
«ГнЦ» начинает своё историческое расследование «Жертвы режима: чтобы не повторилось». Мы поведаем вам непридуманные трагические истории наших земляков - ещё живых жертв той эпохи. Своё слово скажут историки, краеведы и архивисты.
Василий Терентьевич Жужлов - скорее всего, последний из оставшихся в живых тамбовчан, репрессированных в годы «ежовщины». В этот период (1937-1938 годы), по мнению ряда исследователей, в СССР было вынесено 681692 смертных приговора. Ещё большее число невинных отправились в лагеря. Многие из них так и не вернулись из мест заключения. Недавно бывшему узнику «Архипелага ГУЛАГ» исполнилось 98. Минуло столько времени, но страшный день 2 ноября 1937-го он запомнил на всю жизнь.
Василий Терентьевич родился в крестьянской семье в Саратовской губернии. В 1921 году его семья, спасаясь от голода, была вынуждена сбежать на Тамбовщину. Отец скоро умер, а сын какое-то время скитался по детским домам, потом окончил ФЗУ и устроился на работу в одну из пекарен Петровска Саратовской области. Из этой самой пекарни его и забрали сотрудники НКВД.
Василий Жужлов - последние годы на свободе
Каргопольлаг и его обитатели
«Ни суда, ни дознания не было», - поясняет Василий Терентьевич. Он только помнит врачебную комиссию, которая, признав его здоровым, вынесла вердикт - на север. Дальше этап, душный вагон для скота, Архангельская область - ИТЛ Каргопольлаг. Только там он узнал приговор - десять лет.
Рубили лес с раннего утра и до самого вечера. Потом возвращались в барак. В основном здесь сидели крестьяне, многие по статье за вредительство. Жужлов накрывался бушлатом, клал вместо подушки под голову ботинки, чтобы не украли, и забывался во сне. Но заснуть было нелегко - настоящей напастью для заключённых стали вши-кровопийцы.
Первая зима была самая страшная. Смерть, ставшая привычным явлением, всё время витала где-то неподалёку. Гибель товарищей по несчастью от голода, болезней или от рук садистов-охранников переставала вызывать ужас - ощущение нереальности происходящего притуплялось. Оставалась одна лишь цель - выжить.
«Это на лесоповале было. Холод ужасный. Мы ходили к костру погреться. Был у нас в отряде человек, часовщик. Охранник ему кричит «иди к костру». А он не идёт. Так охранник взял и выстрелил в него. Ему за это премию дали - предотвратил побег. Это в порядке вещей было. Стреляли ни за что ни про что. А им за это награды, прибавки давали», - вспоминает Василий Терентьевич.
Особенно жестоко расправлялась «вохра» с теми, кто не выходил на работы. Жужлов приводит и такой случай: «Помню, один приспособился на помойку ходить. Кухня была, где охранникам обеды готовили. Он собирал и ел очистки, головы селёдочные. А потом его поймали и избили до полусмерти».
Три смерти Василия Терентьевича
Едва удалось избежать смерти и самому Жужлову. Спасали смекалка, интуиция, чудо. Один раз чуть не придавило деревом, в другой - не унесло течением во время лесосплава. Тогда же его едва не застрелил часовой. С трудом пережил он и голод первой лагерной зимы, когда зеку полагалось в день 450 граммов хлеба и приварок в виде стакана свекольного кипятка. А вслед за голодом пришли и болезни.
«Ходил худой, как скелет. Кости да кожа. Идёшь, костями гремишь. Полное истощение было.
А тут цинга началась, а за ней дизентерия. Как-то смотрю - по ногам розовые пятна пошли. Был страшный барак для больных цингой. Барак смертников - я его называл. Я очень боялся туда попасть, потому что оттуда живым никто не возвращался, вот я и продолжал на работу ходить. Я слышал, что от цинги хвойный настой надо пить. Так я найду меж корнями ёлок лунку, и пью водичку ледяную. С полмесяца прошло, и сыпь моя подсыхать стала. Вот так я победил цингу. Это уже третья смерть моя была», - говорит Василий Терентьевич.
Умерших и ещё живых заключённых десятками уносили в «мертвецкую». Мой собеседник рассказывает жуткие вещи: «Лечпом (фельдшер. - Прим. автора) идёт по бараку, сзади двое с носилками. Останавливается и тычет пальцами в тех, кто уже совсем ослаб. А они его умоляют - «лечпом, куда нас? Я же ещё живой». А он: «лечпому виднее». Их кладут на носилки и уносят в морг. Они уже при смерти, помрут скоро. А там холодина, замерзал человек моментально».
Хоронили трупы те же зеки. Правда, в лютый мороз ослабшим людям выдолбить ломом глубокую яму было не под силу. Присыпали снегом покойника и брели обратно - весной из таявших сугробов торчали обледенелые руки и ноги. По словам Василия Терентьевича, из полутора тысяч заключённых до весны дотянули не более 300. Потом стало легче - новый начальник лагеря, наверное, решив, что с такой смертностью скоро некому будет возводить стройки социализма, повысил хлебную норму до 1200 граммов.
Уголовные и политические
А вот уголовникам, которых советская власть считала социально близким элементом, в лагере жилось куда привольней. «Урки» зачастую работали на самых хлебных местах или вообще били баклуши, сидя в бараках и проигрывая друг другу в карты вещи, отобранные ими у политических. Василия Терентьевича, правда, они не трогали - взять у него было нечего.
До войны случались побеги. В основном убегали уголовные, вспоминает Жужлов: «Ворьё бегало. Вдвоём или втроём. Они брали с собой сухаря. Кто такой сухарь? А это они выбирали человека, который пожирнее, помясистее. Когда запасы кончались, они его съедали. Их ловили - срок добавляли. А как война началась, уже никто не бегал».
Вскоре зеков перебросили на строительство самых разных объектов в городе Молотовск. Василий Терентьевич трудился слесарем, строил дорогу, а потом его взяли работать в лагерную пекарню.
До лагеря весть долетела быстро - война. На вышках установили пулемёты, усилили охрану. Заключённые писали заявления пачками - рвались на фронт. Среди них был и Василий Терентьевич. Но «врагов народа» бить немца не брали. Только в середине войны начали забирать малосрочников.
Свобода
За ударный труд и победу в соцсоревновании стахановцев (пекарня, которой заведовал Василий Терентьевич, заняла первое место) Жужлову скостили год срока. 2 ноября 1946 года - день, когда за его спиной захлопнулись лагерные ворота, он вспоминает с нескрываемым волнением. Жужлов даже и не удосужился взять выходные пособия, акт о несчастном случае (во время работы он почти что лишился зрения на один глаз) и новую спецовку - лишь бы быстрее унести ноги из этого проклятого места. Но долгожданная воля для человека с клеймом «врага народа» ещё долгое время таила проблемы.
«На свободу вышел видом поражённый, люди смотрят боком, будто прокажённый. Таких людей, как я, всюду остерегались брать на работу. Враг народа никому не нужен», - объясняет Василий Терентьевич.
Но со временем жизнь наладилась. Василий Терентьевич завёл семью, устроился на работу, 28 лет протрудился на заводе «Пигмент». С женой Анной Михайловной вырастили сына и дочь.
В 1972 году решением Президиума Саратовского областного суда приговор в отношении Василия Терентьевича Жужлова был отменён, дело было прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления, и он был признан реабилитированным.
До сих пор он не знает, что же послужило поводом к его аресту и в чём его обвинили. Был ли донос или же просто он попал в лимиты? А вот причина ясна - невинной жертвой гонений в то время мог стать каждый.
Продолжение следует
Цифра: 681692 смертных приговора было вынесено в период «Большого террора» или «ежовщины». Интенсивность расстрелов составляла 1000-1200 в день по всей стране.
Комментарии:
Андрей Жидков, первый секретарь Тамбовского обкома КПРФ
«Это бред - устанавливать памятники жертвам репрессий. В первую очередь это наносит удар по суверенитету государства. То, что было, то прошло. Надо жить не задним умом, а всегда двигаться вперёд, естественно учитывая ошибки прошлого. Тем более сама партия, КПСС, осудила те вопросы, которые были связаны с нарушением социалистической законности.
А вы знаете, кто был осуждён безвинно, а кто был виноват? Что, не готовил заговор 1 мая 1937 года Тухачевский? Это общеизвестный факт. Что, не было «промдела», не было диверсий в отношении нашего государства? Я не исключаю, что в водоворот попали и невинные люди, как, например, мой дед, который отсидел 10 лет по 58 статье по доносу. Но он никогда ни в отношении Сталина, ни в отношении Советской власти ничего плохого не сказал. Тот человек, который написал на него донос - подлец. А подлецы - они всегда были. И что теперь, осуждать за это Советскую власть? Кстати, при Сталине сидело меньше людей, чем сейчас сидит в наших тюрьмах».
Диана Рудакова, гражданский активист
«Я никогда не смогу нормально общаться с теми людьми, которые считают, что политические репрессии 20-50-х годов можно оправдать, будь то подъёмом экономики или промышленности. Для того, чтобы мирно существовать и развиваться, должны иметь место непреложные идеи гуманизма и они должны быть выше и экономики и промышленности или другой сферы жизни государства. Обычно здесь начинаются возмущения в стиле: «Вы мыслите либо черным, либо белым!». Но здесь я не считаю, что нужно допускать «оттенки». Нельзя убивать и сажать людей за их политические идеи и взгляды, за их отношение к существующему режиму, за их национальность или за то, кем были их родственники и предки. Это аксиома».
Александр Смолеев. Фото автора