a detyam luzhi, trudnost kartoshki
=
А детям лужи во дворе,
Высокий штиль блинов их длинных,
Забора хлипкое тире
И ход слепого между ними.
Трамвай с больницей слиться хочет
И, притваряясь сквозняком,
Он стрелку на углу проскочит,
Дурацки громыхая дном.
В таком эфирном феврале
В пропорции уменьшен весь я,
И если незаметно взвесить -
Смогу лететь на комаре.
=
Трудность картошки, упрямство тропинки -
всё это Бах и немного Свелинка.
В башне штаны заберём из починки, -
и на знакомый вокзал.
Вот уезжает Москва-Лабытнанги.
В небе, в лесу, в телогрейном скафандре
каждый охотник отчасти фазан.
Над мостовой с пенопластовой солью
вздрогнув, расплачется купол свекольный,
а под проспектом и парком просторным
зреет зевота пещер.
И, распадаясь на светлые ломти,
ветер толкает - скорее, идёмте! -
не замечая, зачем.
А детям лужи во дворе,
Высокий штиль блинов их длинных,
Забора хлипкое тире
И ход слепого между ними.
Трамвай с больницей слиться хочет
И, притваряясь сквозняком,
Он стрелку на углу проскочит,
Дурацки громыхая дном.
В таком эфирном феврале
В пропорции уменьшен весь я,
И если незаметно взвесить -
Смогу лететь на комаре.
=
Трудность картошки, упрямство тропинки -
всё это Бах и немного Свелинка.
В башне штаны заберём из починки, -
и на знакомый вокзал.
Вот уезжает Москва-Лабытнанги.
В небе, в лесу, в телогрейном скафандре
каждый охотник отчасти фазан.
Над мостовой с пенопластовой солью
вздрогнув, расплачется купол свекольный,
а под проспектом и парком просторным
зреет зевота пещер.
И, распадаясь на светлые ломти,
ветер толкает - скорее, идёмте! -
не замечая, зачем.