(no subject)
Вот и не напишу я про твою Машку, так и знай, не напишу!
Всё потому, что ты - нехорошая!
У меня - утро, я его не-на-ви-жу, я спрятаться хочу куда-нибудь в теплое мягкое «далеко», в сон твой, ага. На самом деле я просто злюсь, тебе снятся сны - а мне нет, больше нет, сбежали прошлой зимой.
Мои миры - они вечерами в голову запрыгивают, как тот, про королеву; а снов - нет, совсем нет. Какие-то скреблись аккуратно с неделю назад; я вокруг них - стеклянный колпак из ладоней, дышать тихо шепотом, ура, сновидения мои снова, ура, у..
Нет. Исчезли так же шепотом, как теплый воздух из-за воротника зимой.
Нехорошая ты, остаешься про нашу Машку досматривать, а одна - это не то совсем, там вдвоем нужно, чтобы.
Я встану; это же целая катастрофа и событие. Встану на полчаса позже первого будильника, на десять минут позже последнего; так, чтобы еще-не-опоздал, но уже вот-вот.
Скину сонное тело с кровати на паркет (коленками - бряк!); совсем еще во сне начну качать пресс; разу к семидесятому проснусь уныло и необратимо. Еще несколько минут по-всякому буду мышцы мучить; а за окном назревает длинная и пухлая как серый огурец пробка; я краем глаза на нее смотрю и чувствую себя попеременно инвалидом Первой Мировой и суперменом, который с утра пораньше земное притяжение преодолевает.
Так, готово.
Несколько шагов по комнате, глубокий выдох; одеялом тебя накрыть, чтобы злое электричество еще больше Машкину жизнь не испортило. Вдруг там у тебя свет в конце тоннеля загорится и ты очередной поезд не вовремя взорвешь.
Желто-едко-сливочная светопакость скрипуче вешается в уголки глаз; я собираю по углам приличную одежду, чтобы найти в темноте потом.
Так. Носки. Проблема. Белые: один с дыркой. Не подходят. Черные: оба с дыркой. Не подходят.
Когда-то синие. С ма-аленькой дыркой. Не подходят.
Почему-почему, в школе-то я не разуваюсь, понятное дело; а потом весь день по ученикам бегать, и к вечеру, к моим годовалым, это не маленькая дырочка будет, а Марианская впадина.
Наши, знаешь ли, припонтованные родители географических изысков не оценят.
Действительно, кем-то ребенок вырастет, если у него на первом же году жизни педагог с дыркой?
Да…
До выхода пятнадцать минут. Черт.
На кнопку чайника; нарезать хлеб; в душ. Потом я еще одновременно голову вытираю и по холодной воде шлепаю, называется «сто восемь шагов по ручью».
Непременно сто восемь, на сто девятом вышагнуть в теплый кафель.
Девять минут.
Два бутерброда по кусочкам в рот быстро-быстро, как яблоки в соковыжималку пластмассовой заталкивалкой. Восемь минут.
Кофе огромными горячими глотками.
Шесть минут.
В комнату заскочить - спишь тихо; взорвала всё что нужно и спишь в нашем чудном доме на берегу Тихого озера. Одежки на себя - и р-раз, два, три, четыре; в куртку, шарф, рюкзак.
Три минуты.
Последние полтора глотка остывшего втянуть в себя; глазом по английским словам на двери сортира. В ботинки.
Полторы минуты.
Последним широким на пол-квартиры утренним жестом горячей воды тебе в чашку; две - кофе, одну - сахара; усадить тебя сонную спиной к подушечному треугольнику; 10 - доброе утро, 9 - теплую жидкость в ладони, 8 -поцеловать, 7 - рывок молнии, 6 - замок вправо рраз!, 5-4-шарф мягче, 3 - кнопка домофона, 2 - шшарах со ступенек на асфальт, 1 - успел!
Нарочитой медлительностью мимо вереницы окон, на часы мимолетно - норма; сухих веток покидать в наше окно, секунд восемь посмотреть, как ты вся такая без ничего красивая пьешь растворенную мною гадость - и дальше.
08:07. Остановка. Деревья вокруг обкорнанные. Тополя? У нас же тополя стригут.
Или необязательно? Необязательно, наверное; в армии ведь не спрашивают, кто ты там по календарю друидов, налысо бреют, хоть ты, может, и не тополь вовсе, а какая-нибудь ива.
Так вот, деревья эти обстриженные небо скребут растопыренными такими кисточками - и в кулаках у меня тоже кисточки, мягкие только, от шарфа. Кисточки и кисточки.
Мировая гармония и вселенское равновесие.
Всё потому, что ты - нехорошая!
У меня - утро, я его не-на-ви-жу, я спрятаться хочу куда-нибудь в теплое мягкое «далеко», в сон твой, ага. На самом деле я просто злюсь, тебе снятся сны - а мне нет, больше нет, сбежали прошлой зимой.
Мои миры - они вечерами в голову запрыгивают, как тот, про королеву; а снов - нет, совсем нет. Какие-то скреблись аккуратно с неделю назад; я вокруг них - стеклянный колпак из ладоней, дышать тихо шепотом, ура, сновидения мои снова, ура, у..
Нет. Исчезли так же шепотом, как теплый воздух из-за воротника зимой.
Нехорошая ты, остаешься про нашу Машку досматривать, а одна - это не то совсем, там вдвоем нужно, чтобы.
Я встану; это же целая катастрофа и событие. Встану на полчаса позже первого будильника, на десять минут позже последнего; так, чтобы еще-не-опоздал, но уже вот-вот.
Скину сонное тело с кровати на паркет (коленками - бряк!); совсем еще во сне начну качать пресс; разу к семидесятому проснусь уныло и необратимо. Еще несколько минут по-всякому буду мышцы мучить; а за окном назревает длинная и пухлая как серый огурец пробка; я краем глаза на нее смотрю и чувствую себя попеременно инвалидом Первой Мировой и суперменом, который с утра пораньше земное притяжение преодолевает.
Так, готово.
Несколько шагов по комнате, глубокий выдох; одеялом тебя накрыть, чтобы злое электричество еще больше Машкину жизнь не испортило. Вдруг там у тебя свет в конце тоннеля загорится и ты очередной поезд не вовремя взорвешь.
Желто-едко-сливочная светопакость скрипуче вешается в уголки глаз; я собираю по углам приличную одежду, чтобы найти в темноте потом.
Так. Носки. Проблема. Белые: один с дыркой. Не подходят. Черные: оба с дыркой. Не подходят.
Когда-то синие. С ма-аленькой дыркой. Не подходят.
Почему-почему, в школе-то я не разуваюсь, понятное дело; а потом весь день по ученикам бегать, и к вечеру, к моим годовалым, это не маленькая дырочка будет, а Марианская впадина.
Наши, знаешь ли, припонтованные родители географических изысков не оценят.
Действительно, кем-то ребенок вырастет, если у него на первом же году жизни педагог с дыркой?
Да…
До выхода пятнадцать минут. Черт.
На кнопку чайника; нарезать хлеб; в душ. Потом я еще одновременно голову вытираю и по холодной воде шлепаю, называется «сто восемь шагов по ручью».
Непременно сто восемь, на сто девятом вышагнуть в теплый кафель.
Девять минут.
Два бутерброда по кусочкам в рот быстро-быстро, как яблоки в соковыжималку пластмассовой заталкивалкой. Восемь минут.
Кофе огромными горячими глотками.
Шесть минут.
В комнату заскочить - спишь тихо; взорвала всё что нужно и спишь в нашем чудном доме на берегу Тихого озера. Одежки на себя - и р-раз, два, три, четыре; в куртку, шарф, рюкзак.
Три минуты.
Последние полтора глотка остывшего втянуть в себя; глазом по английским словам на двери сортира. В ботинки.
Полторы минуты.
Последним широким на пол-квартиры утренним жестом горячей воды тебе в чашку; две - кофе, одну - сахара; усадить тебя сонную спиной к подушечному треугольнику; 10 - доброе утро, 9 - теплую жидкость в ладони, 8 -поцеловать, 7 - рывок молнии, 6 - замок вправо рраз!, 5-4-шарф мягче, 3 - кнопка домофона, 2 - шшарах со ступенек на асфальт, 1 - успел!
Нарочитой медлительностью мимо вереницы окон, на часы мимолетно - норма; сухих веток покидать в наше окно, секунд восемь посмотреть, как ты вся такая без ничего красивая пьешь растворенную мною гадость - и дальше.
08:07. Остановка. Деревья вокруг обкорнанные. Тополя? У нас же тополя стригут.
Или необязательно? Необязательно, наверное; в армии ведь не спрашивают, кто ты там по календарю друидов, налысо бреют, хоть ты, может, и не тополь вовсе, а какая-нибудь ива.
Так вот, деревья эти обстриженные небо скребут растопыренными такими кисточками - и в кулаках у меня тоже кисточки, мягкие только, от шарфа. Кисточки и кисточки.
Мировая гармония и вселенское равновесие.