Прощай, король-невозвращенец
Удивительно, как опять совершенно по-другому извел меня этот финал. Вроде, они остались все там, во тьме и безмолвии, и дальше некуда. А думаешь о том последнем, что произошло в замке на горе.
Может быть, потому что во всех предыдущих промежуточных концовках-остановках (сердца) что-то кончалось, останавливалось, обрывалось для главного героя, и надо было понять только - как же он теперь. Выдержит ли. Уцелеет ли. Вернется ли к ним, к другим героям. К себе. И к нам, конечно, потому что мы всегда были такими хорошими зрителями. Так сопереживали. Все эти семь серий так все понимали, или хотели понять. И, в общем, - понимали "сердцем". И мы, безусловно, "не заслужили" такого обращения, такой концовки, которую придумали эти чертовы Тепеши.
Так и вижу, что они как будто сговорились. Один, наконец-то лежит (нечасто у него возникали желание и необходимость лежать, если он мог не лежать; мне всегда казалось, что лежание было для него рифмой смерти, причем насильственной). Лежит и безмятежно улыбается.
Другой - ... О, вот тут-то и начинается. Так получилось, что в этом финале, пропитанном мороками, можно говорить о каждом слове, и каждое объяснять.
Но все же о серии в целом.
Когда заканчивались предыдущие серии, всегда казалось, что произошло нечто окончательное: герой сгинул, герой ушел в прошлое, герой принял ненавистный статус, герой спустился в Ад, герой выполнил задачу всей жизни... А мы, думавшие, что вот теперь-то, наконец, все кончено, несмотря ни на что надеялись на его возвращение. Здесь все наоборот. Герой... "не справился с управлением". Впервые лишенный какого бы то ни было ярко выраженного антагониста (не инсургенты же могли бы претендовать на эту роль? Да и, честно говоря, с антагонистами у него делалось все хуже в Игре, по мере приближения к осознанию нами того, в чем же состоит цель его жизни. И антагонистом в этом случае оказывался не Первый ангел, а сам Создатель. Первый-то хоть и испытывал, но похоже, считал все же любимым учеником. А вот Создателю, единожды создавшему, кажется, было наплевать... в отличие от Героя). Итак, лишенный pronounced антагониста, Герой неизбежно - более чем когда-либо - обращается против себя самого. И его не отвлекает в этом мало увлекательном для него занятии то, что начинать ему опять пришлось с нуля. С ниже нуля. Если рожден он был чудовищем с отягощенной наследственностью, и выходил из этой данности довольно долго, как тщательно напомнил нам всем Аврелий, то упав со своей башни, он оказался, как некогда сказала джазовая певица Ленни, "голым человеком на голой земле". Воздуха (магии) не оказалось не только в его собственных легких, но и в новом счастливом мире. В созданном им счастливом мире, во многом счастливом, видимо, именно потому еще, что его самого в нем никто не помнил. И если поначалу казалось, что так много еще осталось сделать: найти и вернуть магию себе и миру, создать теперь уже альфа-версию идеального мира, чтобы совсем все было тип-топ, не голодали люди в каком-нибудь Мали, не болели дети в каком-нибудь Вьетнаме, ни в чем не могла даже помыслить нуждаться девочка Катрин, которая хочет то собаку с длинными ушами, то сокола, чтобы вышли из камбоджийских джунглей владельцы тяпок для отрубания голов соотечественников и сдались властям... то довольно скоро оказалось, что вся эта внешняя деятельность не может его наполнить. А он, похоже, не ожидал.
Думал, что именно так будет хорошо, так, как ему надо, лучше всего. Значит, за все эти бесконечные годы - "не познал самого себя"? Наверное, он "рассмеялся бы в лицо" самому себе, если бы был способен на столь нарочитое поведение и если бы... задумывался об этом вовсе и был способен сделать в этом плане правильные выводы. Оказывается, все это время можно было "разбираться с мирозданием", злостно пренебрегая элементарной заповедью, высеченной над храмом в Дельфах: "Познай самого себя". Да неинтересно ему было себя познавать. Мне кажется, что он вовсе... все это время воспринимал себя, а не кого-либо еще, как инструмент: то как отмычку, то как весы, то как лом, то как клинок, - в общем, как воздействующую силу, у которой, впрочем, были помимо роскошных врожденных данностей и не менее роскошные врожденные пороки. Он развивал данности, убирал пороки. В результате остался один инструмент. Недооценил он себя. Когда Аврелий говорил об инструментах, он прекрасно знал, что к его сыну эта характеристика подходит еще ловчее. И точно так же ложна.
Недопознал. А когда понял, что человека не будет не потому, что его бытию мешает дурная, проклятая кровь, убийственная наследственность и спящее до поры в каждом из них позорное сумасшествие, а потому что человека не будет, если в нем не будет человеческого, когда со свойственной ему методичностью, поняв это, выбрал себе достойный объект для любви в лишенном (его) любви мире, оказалось, что поздно. Не осталось души для любви. Не надо было отдавать ее Сатане: видимо, эту странную душу все-таки востребовали. После одной из его смертей. После какой? Похоже, после самой первой с абсолютно-хронологической точки зрения, и после последней его жизни, в которой он любил, в стране Кем. В выморочный карман Рэттлскара прибыл уже человек без души.
Ведь именно это сказал ему Аврелий у стены. Не слушал сын, потому что все у него было по-другому: это для отца любовь к Катарине была единственным благословением, для сына любовь всегда была скорее проклятием, вечной помехой на пути вверх. Поразительно, как он всегда ошибался в себе. Хотя, пожалуй, не лгал себе, нет *.
Странно. У меня получилось, что вся эта серия, занявшая два года игрового времени, пять континентов, четыре реальных острова и один мистический, охватившая пески, джунгли, реки, океаны, акведуки, замки и города, прошлое и прапрошлое, была о любви. И о ее отсутствии. И только.
***
Впервые, наверное, мне так безысходно в конце серии (или Игры). Впервые герой проиграл - окончательно и бесповоротно. Впервые он, который умел "встать в проходе один" и удержать тьму, хотя бы не отразив ее, а приняв на себя, всю, упал так, что не смог подняться, - не по недостатку силы воли, а потому что разбился, и тьмы в нем оказалось так много, что вытекшей из него, ее хватит на весь мир.
Получилось, что ничего не бывает в одну сторону, как это он и мы этого не поняли? Если он один удерживал тьму, то он один, укрывшись тьмой, и мог забрать в нее, в теплую и беспробудную, всех - вместе с собой. Слишком мощное сознание. И бессознание не менее мощное. Настолько мощное, что на одной только окраине своей породило и исторгло из своих глубин Мистику и Рэттлскар. А когда оно наконец-то безразлично отключилось, погасло все. Не стало прохода. Некому было стоять. Некого защищать. Не от кого.
Все эти семь серий защищать героев и читателей надо было от одного человека и антагониста - от Главного Героя. В финале князь-отец конденсированно продемонстрировал то, как действовал его сын; выступил в роли зеркала. Как он воздействовал. Все делалось во благо?.. Да какая разница? Никто не захочет никакого блага таким вот путем. Коротко, быстро, эффективно, когда человек даже не понимает, что с ним сделали, а делает то, что надо? Надо в последнюю очередь тому, кто им воспользовался, а в первую очередь ему самому? Благо? Идите к черту, мы лучше будем делать все нежно, медленно, плача, что не получается, но зато так, чтобы не обидно. Чтобы можно было сказать "А что я еще могу сделать?" Чтобы все были хорошими людьми, просто у этих всех не получалось, или им не везло. И не нужны нам никакие "свойства правды", тем более что это не правды вовсе, а лжи.
Ложь. Профессор не считал Квентин своим инструментом. Он не считал ее своим ничем. Когда он коврово "заботился" о своих сотрудниках и знакомых, он делал это не потому, что они были его "друзьями" или "близкими", или потому что берег свои "инструменты", а потому что иначе - непрофессионально. Иначе нельзя. Если могущественный, магический, имеющий власть человек не будет беречь окружающих, он не имеет права ни на могущество, ни на магию, ни на власть.
Все, что он делал, было определено кровавой цепочкой тепешевых наследий, этим "паттерном"? Отнятый у матери сын, отданный в Первый храм, а потом и в монастырь, вывернутая история об ассасинах, отцеубийство - как будто со страниц Фрезерова титанического двенадцатитомника спрыгнуло - царем может стать только тот, кто убил прежнего царя. Ложь. Ребенка спрятали от матери не поэтому. Его спрятали, чтобы спасти. И не была женщина с изумрудными глазами никакой "вампирской королевой".
Все, что он делал в жизни - это только бегал от судьбы и падал, пойманный ею в сети? Ложь. У него была не одна такая сеть. Его ловил и "Повелитель" и Учитель. Распинали равновесия и разрезали маятники. Прибивали к реальности предсказания и отправлял сквозь строй истории Первый Ангел. Он мог бы быть отравителем и кровосмесителем Борджа с точно такой же неизбежностью, с какой мог быть Тепешем. В конце концов, он мог быть профессором в магической школе, и из года в год играть в то, во что играет 99 процентов увлеченных его прототипом фанатов. Слабо. Слабо этим сетям и фреймворкам против его интеллекта и его идей. Слабо им против той степени наплевательства на данности, которые в нем всегда были. " Нет", - сказал он отцу еще семилетним мальчиком, уточнив: "всё нет". Нет данностей, есть только личность, и гори все синим пламенем, потому что эта личность - не исполнитель чьей-либо воли, а создатель. И тут все рушится: творение должно быть пропитано любовью создателя ("своих героев надо любить"). Ему позволили быть создателем нового творения по собственным лекалам. А в его лекала любовь не входила, и такое творение было обречено на провал.
Все хорошо. Его нет, и все, даже самые стойкие, бывшие здесь до конца, наконец свободны. Мир Игры - в конце концов мы убедились в этом - это не наш мир. А нам теперь можно жить спокойно и заниматься своими обычными делами, которые были до него, и будут после.
"Other countries have stories of kings who will return at times of great need. Only in England is it part of the constitution," - написала Сюзанна Кларк о магической Британии. В стране-носительнице русского языка таких историй нет.
__________________________________
* F. Daimon, с ядовитым сарказмом: Какое фиаско. Естественно, лишенный чувств философский камень не мог придумать мир, в котором пылает, угрожая подпалить окрестности, что-нибудь, помимо каминов. Ровно: Это хорошо. Я не люблю любовь. Она непродуктивна, разрушительна, болезненна, она оглупляет, заставляет рожать детей, которые подвергаются опасности, заставляет беспокоиться за тех, кого любишь, она - заставляет. Человек должен любить знание и созидание. Видимо, потеряв нить своего рассуждения: А все остальные пусть любят друг друга в произвольном порядке и без надзора свыше.
Может быть, потому что во всех предыдущих промежуточных концовках-остановках (сердца) что-то кончалось, останавливалось, обрывалось для главного героя, и надо было понять только - как же он теперь. Выдержит ли. Уцелеет ли. Вернется ли к ним, к другим героям. К себе. И к нам, конечно, потому что мы всегда были такими хорошими зрителями. Так сопереживали. Все эти семь серий так все понимали, или хотели понять. И, в общем, - понимали "сердцем". И мы, безусловно, "не заслужили" такого обращения, такой концовки, которую придумали эти чертовы Тепеши.
Так и вижу, что они как будто сговорились. Один, наконец-то лежит (нечасто у него возникали желание и необходимость лежать, если он мог не лежать; мне всегда казалось, что лежание было для него рифмой смерти, причем насильственной). Лежит и безмятежно улыбается.
Другой - ... О, вот тут-то и начинается. Так получилось, что в этом финале, пропитанном мороками, можно говорить о каждом слове, и каждое объяснять.
Но все же о серии в целом.
Когда заканчивались предыдущие серии, всегда казалось, что произошло нечто окончательное: герой сгинул, герой ушел в прошлое, герой принял ненавистный статус, герой спустился в Ад, герой выполнил задачу всей жизни... А мы, думавшие, что вот теперь-то, наконец, все кончено, несмотря ни на что надеялись на его возвращение. Здесь все наоборот. Герой... "не справился с управлением". Впервые лишенный какого бы то ни было ярко выраженного антагониста (не инсургенты же могли бы претендовать на эту роль? Да и, честно говоря, с антагонистами у него делалось все хуже в Игре, по мере приближения к осознанию нами того, в чем же состоит цель его жизни. И антагонистом в этом случае оказывался не Первый ангел, а сам Создатель. Первый-то хоть и испытывал, но похоже, считал все же любимым учеником. А вот Создателю, единожды создавшему, кажется, было наплевать... в отличие от Героя). Итак, лишенный pronounced антагониста, Герой неизбежно - более чем когда-либо - обращается против себя самого. И его не отвлекает в этом мало увлекательном для него занятии то, что начинать ему опять пришлось с нуля. С ниже нуля. Если рожден он был чудовищем с отягощенной наследственностью, и выходил из этой данности довольно долго, как тщательно напомнил нам всем Аврелий, то упав со своей башни, он оказался, как некогда сказала джазовая певица Ленни, "голым человеком на голой земле". Воздуха (магии) не оказалось не только в его собственных легких, но и в новом счастливом мире. В созданном им счастливом мире, во многом счастливом, видимо, именно потому еще, что его самого в нем никто не помнил. И если поначалу казалось, что так много еще осталось сделать: найти и вернуть магию себе и миру, создать теперь уже альфа-версию идеального мира, чтобы совсем все было тип-топ, не голодали люди в каком-нибудь Мали, не болели дети в каком-нибудь Вьетнаме, ни в чем не могла даже помыслить нуждаться девочка Катрин, которая хочет то собаку с длинными ушами, то сокола, чтобы вышли из камбоджийских джунглей владельцы тяпок для отрубания голов соотечественников и сдались властям... то довольно скоро оказалось, что вся эта внешняя деятельность не может его наполнить. А он, похоже, не ожидал.
Думал, что именно так будет хорошо, так, как ему надо, лучше всего. Значит, за все эти бесконечные годы - "не познал самого себя"? Наверное, он "рассмеялся бы в лицо" самому себе, если бы был способен на столь нарочитое поведение и если бы... задумывался об этом вовсе и был способен сделать в этом плане правильные выводы. Оказывается, все это время можно было "разбираться с мирозданием", злостно пренебрегая элементарной заповедью, высеченной над храмом в Дельфах: "Познай самого себя". Да неинтересно ему было себя познавать. Мне кажется, что он вовсе... все это время воспринимал себя, а не кого-либо еще, как инструмент: то как отмычку, то как весы, то как лом, то как клинок, - в общем, как воздействующую силу, у которой, впрочем, были помимо роскошных врожденных данностей и не менее роскошные врожденные пороки. Он развивал данности, убирал пороки. В результате остался один инструмент. Недооценил он себя. Когда Аврелий говорил об инструментах, он прекрасно знал, что к его сыну эта характеристика подходит еще ловчее. И точно так же ложна.
Недопознал. А когда понял, что человека не будет не потому, что его бытию мешает дурная, проклятая кровь, убийственная наследственность и спящее до поры в каждом из них позорное сумасшествие, а потому что человека не будет, если в нем не будет человеческого, когда со свойственной ему методичностью, поняв это, выбрал себе достойный объект для любви в лишенном (его) любви мире, оказалось, что поздно. Не осталось души для любви. Не надо было отдавать ее Сатане: видимо, эту странную душу все-таки востребовали. После одной из его смертей. После какой? Похоже, после самой первой с абсолютно-хронологической точки зрения, и после последней его жизни, в которой он любил, в стране Кем. В выморочный карман Рэттлскара прибыл уже человек без души.
Ведь именно это сказал ему Аврелий у стены. Не слушал сын, потому что все у него было по-другому: это для отца любовь к Катарине была единственным благословением, для сына любовь всегда была скорее проклятием, вечной помехой на пути вверх. Поразительно, как он всегда ошибался в себе. Хотя, пожалуй, не лгал себе, нет *.
Странно. У меня получилось, что вся эта серия, занявшая два года игрового времени, пять континентов, четыре реальных острова и один мистический, охватившая пески, джунгли, реки, океаны, акведуки, замки и города, прошлое и прапрошлое, была о любви. И о ее отсутствии. И только.
***
Впервые, наверное, мне так безысходно в конце серии (или Игры). Впервые герой проиграл - окончательно и бесповоротно. Впервые он, который умел "встать в проходе один" и удержать тьму, хотя бы не отразив ее, а приняв на себя, всю, упал так, что не смог подняться, - не по недостатку силы воли, а потому что разбился, и тьмы в нем оказалось так много, что вытекшей из него, ее хватит на весь мир.
Получилось, что ничего не бывает в одну сторону, как это он и мы этого не поняли? Если он один удерживал тьму, то он один, укрывшись тьмой, и мог забрать в нее, в теплую и беспробудную, всех - вместе с собой. Слишком мощное сознание. И бессознание не менее мощное. Настолько мощное, что на одной только окраине своей породило и исторгло из своих глубин Мистику и Рэттлскар. А когда оно наконец-то безразлично отключилось, погасло все. Не стало прохода. Некому было стоять. Некого защищать. Не от кого.
Все эти семь серий защищать героев и читателей надо было от одного человека и антагониста - от Главного Героя. В финале князь-отец конденсированно продемонстрировал то, как действовал его сын; выступил в роли зеркала. Как он воздействовал. Все делалось во благо?.. Да какая разница? Никто не захочет никакого блага таким вот путем. Коротко, быстро, эффективно, когда человек даже не понимает, что с ним сделали, а делает то, что надо? Надо в последнюю очередь тому, кто им воспользовался, а в первую очередь ему самому? Благо? Идите к черту, мы лучше будем делать все нежно, медленно, плача, что не получается, но зато так, чтобы не обидно. Чтобы можно было сказать "А что я еще могу сделать?" Чтобы все были хорошими людьми, просто у этих всех не получалось, или им не везло. И не нужны нам никакие "свойства правды", тем более что это не правды вовсе, а лжи.
Ложь. Профессор не считал Квентин своим инструментом. Он не считал ее своим ничем. Когда он коврово "заботился" о своих сотрудниках и знакомых, он делал это не потому, что они были его "друзьями" или "близкими", или потому что берег свои "инструменты", а потому что иначе - непрофессионально. Иначе нельзя. Если могущественный, магический, имеющий власть человек не будет беречь окружающих, он не имеет права ни на могущество, ни на магию, ни на власть.
Все, что он делал, было определено кровавой цепочкой тепешевых наследий, этим "паттерном"? Отнятый у матери сын, отданный в Первый храм, а потом и в монастырь, вывернутая история об ассасинах, отцеубийство - как будто со страниц Фрезерова титанического двенадцатитомника спрыгнуло - царем может стать только тот, кто убил прежнего царя. Ложь. Ребенка спрятали от матери не поэтому. Его спрятали, чтобы спасти. И не была женщина с изумрудными глазами никакой "вампирской королевой".
Все, что он делал в жизни - это только бегал от судьбы и падал, пойманный ею в сети? Ложь. У него была не одна такая сеть. Его ловил и "Повелитель" и Учитель. Распинали равновесия и разрезали маятники. Прибивали к реальности предсказания и отправлял сквозь строй истории Первый Ангел. Он мог бы быть отравителем и кровосмесителем Борджа с точно такой же неизбежностью, с какой мог быть Тепешем. В конце концов, он мог быть профессором в магической школе, и из года в год играть в то, во что играет 99 процентов увлеченных его прототипом фанатов. Слабо. Слабо этим сетям и фреймворкам против его интеллекта и его идей. Слабо им против той степени наплевательства на данности, которые в нем всегда были. " Нет", - сказал он отцу еще семилетним мальчиком, уточнив: "всё нет". Нет данностей, есть только личность, и гори все синим пламенем, потому что эта личность - не исполнитель чьей-либо воли, а создатель. И тут все рушится: творение должно быть пропитано любовью создателя ("своих героев надо любить"). Ему позволили быть создателем нового творения по собственным лекалам. А в его лекала любовь не входила, и такое творение было обречено на провал.
Все хорошо. Его нет, и все, даже самые стойкие, бывшие здесь до конца, наконец свободны. Мир Игры - в конце концов мы убедились в этом - это не наш мир. А нам теперь можно жить спокойно и заниматься своими обычными делами, которые были до него, и будут после.
"Other countries have stories of kings who will return at times of great need. Only in England is it part of the constitution," - написала Сюзанна Кларк о магической Британии. В стране-носительнице русского языка таких историй нет.
__________________________________
* F. Daimon, с ядовитым сарказмом: Какое фиаско. Естественно, лишенный чувств философский камень не мог придумать мир, в котором пылает, угрожая подпалить окрестности, что-нибудь, помимо каминов. Ровно: Это хорошо. Я не люблю любовь. Она непродуктивна, разрушительна, болезненна, она оглупляет, заставляет рожать детей, которые подвергаются опасности, заставляет беспокоиться за тех, кого любишь, она - заставляет. Человек должен любить знание и созидание. Видимо, потеряв нить своего рассуждения: А все остальные пусть любят друг друга в произвольном порядке и без надзора свыше.