Q: NB-4
Трансильвания. Деревенька в Карпатах. Середина дня.
На следующий день Квентин оказалась в том самом домике, где два с лишним года назад старая Смэрэндица убаюкивала внучку Фанэ валашской сказкой. Квентин не хотела отправляться к развалинам, не повидавшись с девочкой. Она затруднилась бы объяснить, для чего ей нужно было присутствие Фанэ, но, решив слушаться внутреннего голоса, задержалась. Смэрэндица уверяла, что автобус со школьниками подъедет «вот-вот», а пока готовила для англичанки сверток с провизией.
Вещи для однодневного похода были разложены на заправленной кровати, и Квентин аккуратно укладывала их в рюкзак. Тот приткнулся у ее ног, напоминая не то старого пса, разомлевшего на весеннем солнце, не то сдувшуюся оболочку темно-синего монгольфьера. Постепенно «монгольфьер» округлялся, а вещей на кровати становилось все меньше. Вслед за куском полиэтилена и запасными носками в рюкзак отправился блокнот в коричневой обложке, где всего пару часов назад, сразу по приезде Квентин из Куртеа, появилась очередная запись.
…Могла бы доказать - теоретически. А практически… Разве что одной-единственной женщине. Если бы она нуждалась в доказательствах - да, я рассказала бы ей о своем сокровище. И заодно о том, с каким бесподобным спокойствием мистер Деймон взял откуда-то из воздуха и отдал мне подлинное жизнеописание Эхнатона, созданное повелением Нефертити, увековеченное Эйе! Вот так просто, без всяких условий.
Подумать только - старик Эйе вернулся к истокам. Ни для чего менее значимого он не спустился бы с высот своего положения, не уселся бы в привычной с детства позе писца. Когда я представляю, как он прилежно растирает на палетке краски, как его рука с истончившейся кожей, увитая венами, но по-прежнему уверенная, обмакивает в сосуд расщепленную тростинку… когда я представляю все это, маленькие черные значки теряют свою четкость и принимаются наползать на красные разделительные линии, и я откладываю Книгу. Эйе писал свой труд, когда его воспитанника и господина уже не стало. Все, созданное Эхнатоном, уничтожалось, с обелисков сбивались, стесывались царские имена, и в эти-то горькие дни была записана самая смелая и страшная история, какую только видел золотой Кем.
Колофон невелик: «Покровительству Тота поручают эту книгу божественная Нефертити и сияющий Тутанхатон, во имя справедливости. Ра изрек, и смиренный Эйе записал, свидетель и участник всех событий, а ничтожный Осарсиф украсил эту книгу изображениями. Все истинно в ней, в том ручаются перед Маат царица, писец и художник. Храни книгу так, чтобы не видел человеческий глаз, - она полезна более церемоний отныне и до века».
И какой же египтолог смог бы спать спокойно, зная, что такое чудо существует, кто из нас не мечтал бы взглянуть на него? Какой музей не стремился бы раздобыть? Меня гнетет и почти пугает, что я одна распоряжаюсь документом, который перевернул бы все устои и осчастливил бы стольких ученых. И стольких - жестоко разочаровал… Представляю чувства тех авторов, чьи монографии и диссертации разом утратили бы актуальность. И ведь, казалось бы, запрета не было, публикуй все, что расшифровала за долгие месяцы. Взорви научный мир откровением - что Эхнатон сам инспирировал собственное забвение, сам положил начало грандиозной мистификации, безразличный к тому, что его победы достанутся другим фараонам, а о нем самом ничего толком не будут знать. Коронованный поклонник Атона? Поэт с мечтательным взглядом? Примерный семьянин? Ох…
Интересно, как ученые мужи и дамы переварили бы новость о том, что поклонник Атона был увлечен отнюдь не поклонением, а совсем другого уровня задачей - превращением обычного мира в магический? И как они отнеслись бы к тому, что, судя по Книге, с задачей своей он справился?…
Не так и трудно было бы солгать, что Книга лежала в тайнике в усыпальнице Осарсифа. Любая лаборатория подтвердит, что папирус - подлинный. Можно было бы усмотреть в этом свой долг и восстановить справедливость по отношению к истинному победителю при Кадеше. Но в том-то и дело, что самому победителю это было не нужно, уже тогда. А сейчас… мне кажется, что Книга ему может понадобиться, и, значит, публикации подождут. Значит, ни для кого ее нет.
Занятно, но ее и правда нет как артефакта, имеющего вес. Имеющего вес! - да она ничего не весит. Я ее почти не чувствую в рюкзаке. Как он это сделал? Я не слышала никаких заклинаний. Книга собиралась у меня на глазах - в кодекс, под переплет, вот неожиданность… Не думаю, что Профессор заботился о моем удобстве в момент, когда едва держался на ногах. Листы разлетелись, он их собрал. Но так уж вышло, что получилось - удобно. Кодекс компактен и невесом, и в нем никто не заподозрит подлинный свиток времен Нового царства. Возможно, со стороны и текст выглядит как-нибудь иначе - у меня нет других объяснений тому, что его не забрали во время обыска в марте. Может быть, он - как та шишка и кусок железа в доме московских знакомых мистера Деймона? Или заколдован как-нибудь по-другому? Не могу проверить эту догадку: единственный человек, которому… которой я могла бы показать Книгу - вероятнее всего, не отличит иератическое письмо от демотического. Зато она… Ох, Квентин, вот прямо на этом месте заткнись немедленно.
Только бы с ним все было в порядке. Письмо мисс Огюст меня насторожило. Что, в сущности, она написала? Мистер Деймон - где-то рядом с ней, на этом Сен-Мишеле. Если бы дальше следовало «С ним все хорошо, не тревожьтесь» - так нет же! Ничего подобного нет. И я продолжаю тревожиться. Мисс Огюст обозначила для меня местонахождение Профессора, но удвоила беспокойство. Как удачно, что я в Трансильвании. Авриль не знает, что здесь за место... если только он ей не рассказал… - особенное место, и если существует вероятность найти какую-нибудь подсказку, углядеть и истолковать какой-нибудь знак - то именно здесь эта вероятность высока, как нигде. Если мое чутье не обманывает, и он в беде, надо что-то предпринимать. В Сен-Мишель доступа нет, но я могу приблизиться к самому истоку. И посмотреть, что там.
Они встретились, но в нем что-то изменилось, и это дурное изменение. Я верю женщине, у которой, в общем, немного причин делиться со мной информацией. На самом деле, только одна: его состояние. Его плохое состояние. Иначе что помешало бы Авриль Огюст ввести меня в заблуждение? Всего-то и надо было написать: «Извините, ничего не знаю». Может быть, я к ней несправедлива, но мне кажется, что она тоже может солгать, если увидит в этом собственный интерес. У Авриль Огюст интерес есть. Еще какой. Профессор и на нее бросил свою тень. И она сидит в этой тени, как в засаде. Хищница. Не зря ее каннской львицей называли газетные писаки. Самая настоящая львица: глаза эти ее желтоватые, кошачья гибкость, и, в общем, несложно представить, как кровь капает с острых когтей… Красивая настолько, что этому даже не завидуешь, а просто удивляешься: надо же, какая! И вот она, медная, ослепительная, идет себе, оставляя позади потрясенных мужчин и закомплексованных женщин, и вдруг - встречает мистера Деймона. Врезается на лету в мистера Деймона, разбивает себе грудь о мистера Деймона. И понимает: этот зверь ей не по зубам... О, вот только злорадствовать не начинай. Какая ты все-таки… злая и бессовестная, Квентин.
Если бы мисс Огюст прочитала Книгу, она увидела бы, как мало принадлежал Эхнатон Нефертити. Какими редкими были их встречи. Чем была вынуждена довольствоваться прекрасная царица - прикосновением украдкой, взглядом вскользь, мимолетным ощущением единства. Кто такая Авриль Огюст, что хочет большего?
Она не может не понимать, правда? Не может тонко чувствующая, нервная актриса не видеть, не ощущать, насколько он - другой? Насколько он - ничей?
Боже, да конечно видит. Потому и сходит с ума, я же помню ее взгляд, что-то в ней было сломано - он поломал? дознаватели Эплсбери? сама ли надломилась - почему? Трудно смириться с тем, что мистер Деймон без нее - может, а она без него - нет? Или я себе все придумала? Что такое произошло между ними? У них ведь есть своя история. Общие приключения, собственные волшебные Дома. Наверное. Не могут не быть.
В Лондоне мне показалось, что мисс Огюст глубоко несчастна. Она отправлялась куда-то, и я готова прозакладывать руку, что это тоже было связано с ним, и - не обещало ему ничего хорошего. Черт. Им обоим - ничего хорошего. Как бы мне отделить интуитивное истинное от примеси ревнивого и необъективного, что разумнее отфильтровать и отбросить прочь? Как бы то ни было, Авриль Огюст оставила меня в доме своего знакомого - Хэммондсворта - и исчезла. Надолго.
Только однажды она мелькнула в интернете: какой-то фанат, дай ему Боже все автографы, о каких он мечтает, выложил ее снимок: дива в Лас-Вегасе, выходит из отеля. Не одна. Рядом крупный мужчина в ужасном галстуке с пальмой. Я подумала бы: телохранитель. Но за ним следуют собственные телохранители, и он, по словам фаната, «американская шишка, сенатор». Хм. Непонятно. Но все же - это была хоть какая-то зацепка посреди той пустоты, в которой я оказалась. Теперь можно было размышлять, что мисс Огюст понадобилось в Лас-Вегасе, зачем она прикрывается здоровяком-американцем. Надеяться, что мистер Деймон мог быть там же. На этом я продержалась до июля. И затем - все закончилось.
В какой-то момент после Волны Авриль Огюст пропала. Куда? Каким образом? Ее потеряли даже вездесущие фанаты. Очень странно. На пике карьеры, востребованности и внимания не исчезают на полгода. Она же звезда. Такие если и хотят скрыться с глаз, не могут - папарацци отловят в каком-нибудь супермаркете, поклонник узнает в кафе, слухи так или иначе просочатся. Но мисс Огюст как ластиком стерли: из ее убежища ничего не просочилось, ни звука, ни размытой фотографии. Затем так же внезапно - она объявилась, и почти сразу начались сенсационные съемки.
Сплошные белые пятна. Что же - не верить ей? Но ничего не могу с собой поделать - верю. Каждому слову. Даже тому, что съемки продолжаются. Во тьме. Что же это за фильм, что за дикий триллер у них получится? Хотела бы я его увидеть...
Только сохраним ли мы рассудок к тому моменту, когда камера остановится? Будем ли живы? Авриль Огюст и я. И он - что будет с ним? Я запуталась, и уже не могу разобраться, к кому из нас относится предощущение опасности, которое растет по мере моего приближения к замку Тепешей. Правильно ли я поступаю, стремясь достигнуть живой - гипотетически - точки взаимодействия с Профессором, да еще притащив с собой ключ, которым вполне может оказаться Книга? …Перечитала собственный вопрос. Маленькая инверсия, и он превращается в ответ: не могу я поступить по-другому. Уже почти на месте, и у меня есть все, что может помочь в этой экспедиции. Даже пожелание удачи от той, кто разделяет со мною место в тени.
Если бы мисс Огюст оказалась в моем положении, то есть потеряла бы мистера Деймона и написала, пропадая в пустоте, не знаю ли я чего-нибудь о нем, - то совсем недавно у меня было что показать ей. Я дала бы ей в руки самый странный рукописный памятник - заключенные в невесомый переплет темно-желтые листы папируса, исписанные с одной стороны. Мортлейкский переплет-новодел… Она убедилась бы, что это написано о нем, даже и не разбираясь в иероглифике. Довольно было бы одних иллюстраций. Они традиционны, развернуто-профильные, в трех красках, и это потрясающе - как умудрился «мой» Осарсиф, благослови Сешат его кисточку, передать такими ограниченными средствами сходство, сначала едва уловимое, постепенно увеличивающееся и в самом конце - шокирующее. Для последних иллюстраций рисовальщику понадобилось много сажи… И красной охры на основе камеди. К концу не было уже в помине ни схенти, ни калазириса, ни синдона, белые одежды слились в угольно-черные покровы, клафт исчез, а под ним… Выбритый череп? Как бы не так. Длинные черные волосы, которые Авриль не может не узнать.
Жутко видеть, как наивная кисточка художника успешно ловила характерные жесты фараона и его плавный шаг, это звериное кружение вокруг противника в поединке военачальников при Кадеше; как смело попирала каноны, стремясь ухватить стремительность руки с кинжалом, направленным в грудь монстра, в которого превратился Интеф. На последнюю картинку с лодкой, уносящей фараона на суд Осириса, я просто не могу смотреть. И Авриль, наверное, не смогла бы.
После Волны Книга преподнесла сюрприз. Если прежде ее можно было осязать, рассматривать, перелистывать, то теперь что-то произошло - и я догадываюсь, что, - и Книга ожила. Точно обрела душу... Впервые я ощутила это в библиотеке, где сидела по обыкновению за расшифровкой. Запах типографской краски, источаемый новыми книгами, причудливо смешивался с другими - старой бумаги, кожи и пыли от раритетных фолиантов. И вдруг посреди читального зала от моего папируса повеяло морским воздухом, и вербеной, и, готова поклясться, кофе… Ну откуда в Древнем Египте мог взяться кофе? Позже Эйе рассказал и об этом.
Я уже не читала Книгу, а смотрела, как кино, болела ею. Целых полгода Книга жила в моих руках, и это было чудо - но, конечно, не такое чудо, как тот факт, что мистер Деймон оказался в прошлом и провел целые десятилетия там, когда мы прожили месяцы - здесь. Я лично знала Эхнатона. Попробуй я заявить такое на кафедре, и на научной карьере можно было бы нарисовать жирный крест. Красной охрой. Потому что без доказательств - это бред сумасшедшей, а с доказательствами дело обстоит плохо. С моим неофициальным научным руководителем Фрэнсисом Деймоном творилось неведомо что, а Книга в какой-то момент стала «просто Книгой».
Никаких больше запахов, никаких иллюзий, никакого погружения. Папирус по-прежнему не имеет цены, но мне кажется, что жизнь мистера Деймона-Эхнатона прожита, и течение действительно унесло его - куда? Куда же, черт возьми?!
Я видела на фансайте Авриль Огюст контактный адрес для поклонников. Решила написать ей, хотя и сомневалась, что она просматривает всю свою почту, ящик, должно быть, ломится от писем… Утром разыскала в Куртеа крохотное интернет-кафе и послала наудачу несколько слов. А чтобы повысить свои шансы быть замеченной, поставила в теме свое имя. Неожиданно быстро получила ответ. Она права: нельзя терять время. И я права, надо действовать. Замок зовет, пора идти, посмотреть на благородные камни. Помоги мне, Бастет, я так боюсь.
Боюсь, что могу ошибиться. И последствий своих ошибок - не для себя - для него. Действую, не зная законов его мира, двигаюсь практически вслепую, а последствия могут быть фатальны. До слабости в коленях боюсь, что не распознаю незнакомых примет, нарушу какие-нибудь заповеди, поддамся магии места и утрачу самоконтроль, словом, подведу его, и он... погибнет. Да нет же. Нет. Я в прекрасной физической форме, буду внимательна и осторожна, я же не умею по-другому. Все получится, бояться не надо. Надо сохранять спокойствие, что бы ни случилось, смотреть во все глаза и верить интуиции. Все было решено давным-давно: он же предлагал остановиться, отступить, а я сказала ему тогда, что пойду. Вот с тех пор и иду, не останавливаясь. У меня был хороший учитель.
На следующий день Квентин оказалась в том самом домике, где два с лишним года назад старая Смэрэндица убаюкивала внучку Фанэ валашской сказкой. Квентин не хотела отправляться к развалинам, не повидавшись с девочкой. Она затруднилась бы объяснить, для чего ей нужно было присутствие Фанэ, но, решив слушаться внутреннего голоса, задержалась. Смэрэндица уверяла, что автобус со школьниками подъедет «вот-вот», а пока готовила для англичанки сверток с провизией.
Вещи для однодневного похода были разложены на заправленной кровати, и Квентин аккуратно укладывала их в рюкзак. Тот приткнулся у ее ног, напоминая не то старого пса, разомлевшего на весеннем солнце, не то сдувшуюся оболочку темно-синего монгольфьера. Постепенно «монгольфьер» округлялся, а вещей на кровати становилось все меньше. Вслед за куском полиэтилена и запасными носками в рюкзак отправился блокнот в коричневой обложке, где всего пару часов назад, сразу по приезде Квентин из Куртеа, появилась очередная запись.
…Могла бы доказать - теоретически. А практически… Разве что одной-единственной женщине. Если бы она нуждалась в доказательствах - да, я рассказала бы ей о своем сокровище. И заодно о том, с каким бесподобным спокойствием мистер Деймон взял откуда-то из воздуха и отдал мне подлинное жизнеописание Эхнатона, созданное повелением Нефертити, увековеченное Эйе! Вот так просто, без всяких условий.
Подумать только - старик Эйе вернулся к истокам. Ни для чего менее значимого он не спустился бы с высот своего положения, не уселся бы в привычной с детства позе писца. Когда я представляю, как он прилежно растирает на палетке краски, как его рука с истончившейся кожей, увитая венами, но по-прежнему уверенная, обмакивает в сосуд расщепленную тростинку… когда я представляю все это, маленькие черные значки теряют свою четкость и принимаются наползать на красные разделительные линии, и я откладываю Книгу. Эйе писал свой труд, когда его воспитанника и господина уже не стало. Все, созданное Эхнатоном, уничтожалось, с обелисков сбивались, стесывались царские имена, и в эти-то горькие дни была записана самая смелая и страшная история, какую только видел золотой Кем.
Колофон невелик: «Покровительству Тота поручают эту книгу божественная Нефертити и сияющий Тутанхатон, во имя справедливости. Ра изрек, и смиренный Эйе записал, свидетель и участник всех событий, а ничтожный Осарсиф украсил эту книгу изображениями. Все истинно в ней, в том ручаются перед Маат царица, писец и художник. Храни книгу так, чтобы не видел человеческий глаз, - она полезна более церемоний отныне и до века».
И какой же египтолог смог бы спать спокойно, зная, что такое чудо существует, кто из нас не мечтал бы взглянуть на него? Какой музей не стремился бы раздобыть? Меня гнетет и почти пугает, что я одна распоряжаюсь документом, который перевернул бы все устои и осчастливил бы стольких ученых. И стольких - жестоко разочаровал… Представляю чувства тех авторов, чьи монографии и диссертации разом утратили бы актуальность. И ведь, казалось бы, запрета не было, публикуй все, что расшифровала за долгие месяцы. Взорви научный мир откровением - что Эхнатон сам инспирировал собственное забвение, сам положил начало грандиозной мистификации, безразличный к тому, что его победы достанутся другим фараонам, а о нем самом ничего толком не будут знать. Коронованный поклонник Атона? Поэт с мечтательным взглядом? Примерный семьянин? Ох…
Интересно, как ученые мужи и дамы переварили бы новость о том, что поклонник Атона был увлечен отнюдь не поклонением, а совсем другого уровня задачей - превращением обычного мира в магический? И как они отнеслись бы к тому, что, судя по Книге, с задачей своей он справился?…
Не так и трудно было бы солгать, что Книга лежала в тайнике в усыпальнице Осарсифа. Любая лаборатория подтвердит, что папирус - подлинный. Можно было бы усмотреть в этом свой долг и восстановить справедливость по отношению к истинному победителю при Кадеше. Но в том-то и дело, что самому победителю это было не нужно, уже тогда. А сейчас… мне кажется, что Книга ему может понадобиться, и, значит, публикации подождут. Значит, ни для кого ее нет.
Занятно, но ее и правда нет как артефакта, имеющего вес. Имеющего вес! - да она ничего не весит. Я ее почти не чувствую в рюкзаке. Как он это сделал? Я не слышала никаких заклинаний. Книга собиралась у меня на глазах - в кодекс, под переплет, вот неожиданность… Не думаю, что Профессор заботился о моем удобстве в момент, когда едва держался на ногах. Листы разлетелись, он их собрал. Но так уж вышло, что получилось - удобно. Кодекс компактен и невесом, и в нем никто не заподозрит подлинный свиток времен Нового царства. Возможно, со стороны и текст выглядит как-нибудь иначе - у меня нет других объяснений тому, что его не забрали во время обыска в марте. Может быть, он - как та шишка и кусок железа в доме московских знакомых мистера Деймона? Или заколдован как-нибудь по-другому? Не могу проверить эту догадку: единственный человек, которому… которой я могла бы показать Книгу - вероятнее всего, не отличит иератическое письмо от демотического. Зато она… Ох, Квентин, вот прямо на этом месте заткнись немедленно.
Только бы с ним все было в порядке. Письмо мисс Огюст меня насторожило. Что, в сущности, она написала? Мистер Деймон - где-то рядом с ней, на этом Сен-Мишеле. Если бы дальше следовало «С ним все хорошо, не тревожьтесь» - так нет же! Ничего подобного нет. И я продолжаю тревожиться. Мисс Огюст обозначила для меня местонахождение Профессора, но удвоила беспокойство. Как удачно, что я в Трансильвании. Авриль не знает, что здесь за место... если только он ей не рассказал… - особенное место, и если существует вероятность найти какую-нибудь подсказку, углядеть и истолковать какой-нибудь знак - то именно здесь эта вероятность высока, как нигде. Если мое чутье не обманывает, и он в беде, надо что-то предпринимать. В Сен-Мишель доступа нет, но я могу приблизиться к самому истоку. И посмотреть, что там.
Они встретились, но в нем что-то изменилось, и это дурное изменение. Я верю женщине, у которой, в общем, немного причин делиться со мной информацией. На самом деле, только одна: его состояние. Его плохое состояние. Иначе что помешало бы Авриль Огюст ввести меня в заблуждение? Всего-то и надо было написать: «Извините, ничего не знаю». Может быть, я к ней несправедлива, но мне кажется, что она тоже может солгать, если увидит в этом собственный интерес. У Авриль Огюст интерес есть. Еще какой. Профессор и на нее бросил свою тень. И она сидит в этой тени, как в засаде. Хищница. Не зря ее каннской львицей называли газетные писаки. Самая настоящая львица: глаза эти ее желтоватые, кошачья гибкость, и, в общем, несложно представить, как кровь капает с острых когтей… Красивая настолько, что этому даже не завидуешь, а просто удивляешься: надо же, какая! И вот она, медная, ослепительная, идет себе, оставляя позади потрясенных мужчин и закомплексованных женщин, и вдруг - встречает мистера Деймона. Врезается на лету в мистера Деймона, разбивает себе грудь о мистера Деймона. И понимает: этот зверь ей не по зубам... О, вот только злорадствовать не начинай. Какая ты все-таки… злая и бессовестная, Квентин.
Если бы мисс Огюст прочитала Книгу, она увидела бы, как мало принадлежал Эхнатон Нефертити. Какими редкими были их встречи. Чем была вынуждена довольствоваться прекрасная царица - прикосновением украдкой, взглядом вскользь, мимолетным ощущением единства. Кто такая Авриль Огюст, что хочет большего?
Она не может не понимать, правда? Не может тонко чувствующая, нервная актриса не видеть, не ощущать, насколько он - другой? Насколько он - ничей?
Боже, да конечно видит. Потому и сходит с ума, я же помню ее взгляд, что-то в ней было сломано - он поломал? дознаватели Эплсбери? сама ли надломилась - почему? Трудно смириться с тем, что мистер Деймон без нее - может, а она без него - нет? Или я себе все придумала? Что такое произошло между ними? У них ведь есть своя история. Общие приключения, собственные волшебные Дома. Наверное. Не могут не быть.
В Лондоне мне показалось, что мисс Огюст глубоко несчастна. Она отправлялась куда-то, и я готова прозакладывать руку, что это тоже было связано с ним, и - не обещало ему ничего хорошего. Черт. Им обоим - ничего хорошего. Как бы мне отделить интуитивное истинное от примеси ревнивого и необъективного, что разумнее отфильтровать и отбросить прочь? Как бы то ни было, Авриль Огюст оставила меня в доме своего знакомого - Хэммондсворта - и исчезла. Надолго.
Только однажды она мелькнула в интернете: какой-то фанат, дай ему Боже все автографы, о каких он мечтает, выложил ее снимок: дива в Лас-Вегасе, выходит из отеля. Не одна. Рядом крупный мужчина в ужасном галстуке с пальмой. Я подумала бы: телохранитель. Но за ним следуют собственные телохранители, и он, по словам фаната, «американская шишка, сенатор». Хм. Непонятно. Но все же - это была хоть какая-то зацепка посреди той пустоты, в которой я оказалась. Теперь можно было размышлять, что мисс Огюст понадобилось в Лас-Вегасе, зачем она прикрывается здоровяком-американцем. Надеяться, что мистер Деймон мог быть там же. На этом я продержалась до июля. И затем - все закончилось.
В какой-то момент после Волны Авриль Огюст пропала. Куда? Каким образом? Ее потеряли даже вездесущие фанаты. Очень странно. На пике карьеры, востребованности и внимания не исчезают на полгода. Она же звезда. Такие если и хотят скрыться с глаз, не могут - папарацци отловят в каком-нибудь супермаркете, поклонник узнает в кафе, слухи так или иначе просочатся. Но мисс Огюст как ластиком стерли: из ее убежища ничего не просочилось, ни звука, ни размытой фотографии. Затем так же внезапно - она объявилась, и почти сразу начались сенсационные съемки.
Сплошные белые пятна. Что же - не верить ей? Но ничего не могу с собой поделать - верю. Каждому слову. Даже тому, что съемки продолжаются. Во тьме. Что же это за фильм, что за дикий триллер у них получится? Хотела бы я его увидеть...
Только сохраним ли мы рассудок к тому моменту, когда камера остановится? Будем ли живы? Авриль Огюст и я. И он - что будет с ним? Я запуталась, и уже не могу разобраться, к кому из нас относится предощущение опасности, которое растет по мере моего приближения к замку Тепешей. Правильно ли я поступаю, стремясь достигнуть живой - гипотетически - точки взаимодействия с Профессором, да еще притащив с собой ключ, которым вполне может оказаться Книга? …Перечитала собственный вопрос. Маленькая инверсия, и он превращается в ответ: не могу я поступить по-другому. Уже почти на месте, и у меня есть все, что может помочь в этой экспедиции. Даже пожелание удачи от той, кто разделяет со мною место в тени.
Если бы мисс Огюст оказалась в моем положении, то есть потеряла бы мистера Деймона и написала, пропадая в пустоте, не знаю ли я чего-нибудь о нем, - то совсем недавно у меня было что показать ей. Я дала бы ей в руки самый странный рукописный памятник - заключенные в невесомый переплет темно-желтые листы папируса, исписанные с одной стороны. Мортлейкский переплет-новодел… Она убедилась бы, что это написано о нем, даже и не разбираясь в иероглифике. Довольно было бы одних иллюстраций. Они традиционны, развернуто-профильные, в трех красках, и это потрясающе - как умудрился «мой» Осарсиф, благослови Сешат его кисточку, передать такими ограниченными средствами сходство, сначала едва уловимое, постепенно увеличивающееся и в самом конце - шокирующее. Для последних иллюстраций рисовальщику понадобилось много сажи… И красной охры на основе камеди. К концу не было уже в помине ни схенти, ни калазириса, ни синдона, белые одежды слились в угольно-черные покровы, клафт исчез, а под ним… Выбритый череп? Как бы не так. Длинные черные волосы, которые Авриль не может не узнать.
Жутко видеть, как наивная кисточка художника успешно ловила характерные жесты фараона и его плавный шаг, это звериное кружение вокруг противника в поединке военачальников при Кадеше; как смело попирала каноны, стремясь ухватить стремительность руки с кинжалом, направленным в грудь монстра, в которого превратился Интеф. На последнюю картинку с лодкой, уносящей фараона на суд Осириса, я просто не могу смотреть. И Авриль, наверное, не смогла бы.
После Волны Книга преподнесла сюрприз. Если прежде ее можно было осязать, рассматривать, перелистывать, то теперь что-то произошло - и я догадываюсь, что, - и Книга ожила. Точно обрела душу... Впервые я ощутила это в библиотеке, где сидела по обыкновению за расшифровкой. Запах типографской краски, источаемый новыми книгами, причудливо смешивался с другими - старой бумаги, кожи и пыли от раритетных фолиантов. И вдруг посреди читального зала от моего папируса повеяло морским воздухом, и вербеной, и, готова поклясться, кофе… Ну откуда в Древнем Египте мог взяться кофе? Позже Эйе рассказал и об этом.
Я уже не читала Книгу, а смотрела, как кино, болела ею. Целых полгода Книга жила в моих руках, и это было чудо - но, конечно, не такое чудо, как тот факт, что мистер Деймон оказался в прошлом и провел целые десятилетия там, когда мы прожили месяцы - здесь. Я лично знала Эхнатона. Попробуй я заявить такое на кафедре, и на научной карьере можно было бы нарисовать жирный крест. Красной охрой. Потому что без доказательств - это бред сумасшедшей, а с доказательствами дело обстоит плохо. С моим неофициальным научным руководителем Фрэнсисом Деймоном творилось неведомо что, а Книга в какой-то момент стала «просто Книгой».
Никаких больше запахов, никаких иллюзий, никакого погружения. Папирус по-прежнему не имеет цены, но мне кажется, что жизнь мистера Деймона-Эхнатона прожита, и течение действительно унесло его - куда? Куда же, черт возьми?!
Я видела на фансайте Авриль Огюст контактный адрес для поклонников. Решила написать ей, хотя и сомневалась, что она просматривает всю свою почту, ящик, должно быть, ломится от писем… Утром разыскала в Куртеа крохотное интернет-кафе и послала наудачу несколько слов. А чтобы повысить свои шансы быть замеченной, поставила в теме свое имя. Неожиданно быстро получила ответ. Она права: нельзя терять время. И я права, надо действовать. Замок зовет, пора идти, посмотреть на благородные камни. Помоги мне, Бастет, я так боюсь.
Боюсь, что могу ошибиться. И последствий своих ошибок - не для себя - для него. Действую, не зная законов его мира, двигаюсь практически вслепую, а последствия могут быть фатальны. До слабости в коленях боюсь, что не распознаю незнакомых примет, нарушу какие-нибудь заповеди, поддамся магии места и утрачу самоконтроль, словом, подведу его, и он... погибнет. Да нет же. Нет. Я в прекрасной физической форме, буду внимательна и осторожна, я же не умею по-другому. Все получится, бояться не надо. Надо сохранять спокойствие, что бы ни случилось, смотреть во все глаза и верить интуиции. Все было решено давным-давно: он же предлагал остановиться, отступить, а я сказала ему тогда, что пойду. Вот с тех пор и иду, не останавливаясь. У меня был хороший учитель.