Сон
Сон
Влюблённые целуются каждый раз как-будто последний. Они ныряют в бушуещее море страсти, готовые погрузиться в него навсегда и скрыться от окружающего мира, лишь бы продолжать кружиться и растворяться в этом водовороте чувств. Они выныривают на мгновение, вдохнуть воздух, и снова бросаются в этот сладкий омут, словно они стали жителями другой стихии. Наверное, так и есть. Пришельцы из страны любовных мечтаний и грёз, потерявшиеся, остро чувствующие своё одиночество и ищущие самих себя, как и ответа на вопрос зачем они здесь. Случается они находят друг друга и вселенная замирает, случится ли чудо любви в этот раз...
Южный полуденный город терпеливо ждал. Замерли проезжающие мимо автомобили, застыли пешеходы, чайка нагловатого вида остановила полёт своих распростёртых крыльев над впадающей в море речкой и даже деревья задумавшись перестали шуметь листвой. Время замерло и снова пошло только когда наши губы разъединились. Её лёгкий вздох для меня, привыкшего прислушиваться даже к шёпоту её мыслей и желаний, прозвучал раскатом грома.
- Что случилось?
Я повернул её подбородок, чтобы зацепиться за ускользающий взгляд.
Ещё один раскат грома. Её глаза смотрели по-котёночьи жалобно и поблёскивали предчувствием слёз. В них отражалась и боль и что-то нестерпимо более сильное, что-то, что напоминало отчаяние.
- Прости. Я подумала... что если когда-нибудь мы потеряем друг друга... навсегда. Вдруг настанет момент, когда я уже не смогу быть с тобой.
- Нет! - я прервал её, приложив палец к её губам - Никогда!
Она замолчала. Мои пальцы пустились в нежный танец по её лицу и волосам.
- Я всегда буду с тобой, чтобы не случилось.
- И я.
- Ведь ты - часть меня, а я - тебя. И чтобы нас разъединить, должно не стать нас обоих. Я слишком сильно люблю тебя, чтобы представить свою жизнь без тебя. - сказал я потянувшись к ней за поцелуем и... проснулся.
Я лежал на кровати гостиничного номера, опустошенный и непонимающий, что произошло. Мысленно я был рыбой выброшенной штормом на берег, оглушенной и безуспешно пытающейся не задохнуться. За что? Почему? Я ненавидел эти сны, эти “маленькие кусочки смерти”, которые впивали мне в душу осколки былого счастья. Показывая, что я потерял, они были безжалостны, давая ощущение полной реальности. Пожалуй в них было больше жизни, чем в реальной жизни, которая своими серостью и тоскливым однообразием как могильным саваном накрывала меня с головой, стоило только проснуться. Вот и сейчас в комнате было зябко, за окном моросил осенний дождик, и впереди был цельный бесцельный выходной день командировочного. Тот же завтрак, небритое лицо в зеркале, хмурое небо с чёрным крикливым вороньём, полуголые деревья и собственно сам город. Насупившийся, холодный, отстранённый. В котором, если и есть где-то яркая и весёлая жизнь, то она ведёт подпольный образ существования. Меняет явки и пароли и избегает чужих глаз.
И всё же оставаться в отеле было бы совсем безрадостно. Я вышел из него с твёрдым намерением найти хоть что-то интересное. Пока я добирался до главной прогулочной улицы, дождь сошёл на нет. Народ привычно перемещался из конца в конец, создавая полную иллюзию круговорота людей в рамках одной конкретно взятой прямой. Развлечений не было. И казалось, что то единственное, которое возможно имело место быть у других, и состояло в неспешном променаде от начала до конца с последующим разворотом и повторением энное количество раз.
- Вы знаете какой сегодня день? - спросил с характерным американским акцентом, приблизившийся ко мне парень и , не дав мне возможности ответить, продолжил - День Благодарения! Кому Вы благодарны?
Я и раньше видел этих мормонов, останавливающих прохожих, чтобы донести до них “свет истинны” их святого Джозефа Смита. И несомненно раньше я бы прошёл мимо, отмахнувшись именем любого другого нехристианского бога. Но сейчас я был готов поговорить даже с религиозным фанатиком, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями.
Миссионерство старейшины Брауна уже подходило к концу. Ещё месяц и он должен был вернуться в Солт-Лейк Сити, к родителям, семье и скромным мормонским радостям. Беседа протекала достаточно интересно. За что я конечно был обязан в первую очередь неопытности юноши в диспутах.
- То есть, - напирал я, - Бог создал Мир за семь дней и никакой эволюции не было?
- Ну те то чтобы… Была в течении этих семи дней.
- Это как?
Браун совсем смутился и акцент стал проявляться сильнее. Он ещё попытался совместить теорию Дарвина и креационизм, но совсем запутался.
- Ну хорошо. Как можно вообще так бездоказательно утверждать, что Бог существует?
- Бог он везде и везде следы его доказательства, всё что нас окружает создано им. Ведь не могло всё это появиться из ничего, само по себе.
- Тогда и Бог должен был из чего-то появиться или кем-то быть создан? Ведь не мог же он появиться из ничего, сам по себе?
- Бог был всегда, он и есть источник творения.
- То есть доказательств никаких нет. Я тоже могу сказать, к примеру, что я есть Бог.
- Но ты не Бог!
- Да от чего же! От того что у меня нет своей секты приверженцев? Этим всё определяется? Церкви имени себя построить?
- Бог всесилен.
- Я тоже. Но демонстрировать это не буду, как и ваш Бог. Вот сам посуди, начну превращать воду в вино, исцелять мёртвых, ходить по воде и демонстрировать прочие чудеса, а меня всё равно распнут или ещё какую статью пришьют за оскорбление чувств верующих других конфессий. И опять придётся потоп какой-нибудь на вас насылать. Неблагодарный народец…
Старейшина Браун как-то весь напрягся.
- Мне наверное уже пора. Но всё таки, возьмите хотя бы наши буклеты и просто прочтите потом.
Я повертел головой.
- Ничего нового я там не прочту. И, кстати, ты же понимаешь, если бы ты вырос не в семье мормонов, а в мусульманской стране, то предлагал бы мне сейчас к пример Коран, не так ли?
Браун кивнул.
- К тому же весь наш мир - лишь сон, который снится Будде. И когда он проснётся...
- Да-да, я понял, - миссионер торопливо откланялся, и я пошёл дальше своей дорогой.
Пообедав в одном из кафе на главной улице, я отклонил свой маршрут в сторону и потихоньку вышел к реке. Здесь на склоне была смотровая площадка с приличными скамейками, на спинки которых можно было облокотиться, наблюдая за раскинувшейся водной гладью. Пожалуй для меня это и была главная достопримечательность города. Слева по мосту несканчаемым потоком ехали машины, справа виднелась тонкая нитка канатной дороги, перекинутой на тот берег. Прямо передо мной, проплывали редкие баржи и катера, и совсем уж изредка пришвартовывался к речному вокзалу пассажирский теплоход. Я проводил взором из стороны в сторону, размышляя о тщетности всего сущего, прогоняя, но вновь возвращаясь мыслями к сегодняшнему сну.
Я не помнил, когда Она ушла от меня. Отсчёт времени имеет смысл, когда в жизни происходит что-то радостное. Ты отмеряешь расстояние от точки случившейся радости до точки ближайшей прошедшей, прикидываешь сколько до следующей. Следишь, беспокоишься, если интервалы увеличиваются. Вехи на моём пути остались далеко в прошлом, линия жизни тянулась прямой монотонной автострадой. Я шёл по ней, а мимо быстрыми автомобилями проносились остальные. Брак, ребёнок, развод, новый брак. Или брак, ребёнок, ипотека, ещё один ребёнок. Люди рвали старые отношения, заводили новые, становились супругами, родителями, бабушками и дедушками, умирали. А я в своей параллельной вселенной, едва успевал замечать стремительное вращение калейдоскопа чужих событий. Я застыл во времени, как насекомое в янтаре.
Она ушла осенью, в сезон расставаний. Мы были вместе совсем недолго, всего лишь маленькую счастливую жизнь. Я безумно любил её, она, подобно кошке, позволяла любить себя. Потом в её жизни появился другой, более успешный и богатый. Она вышла замуж и уехала к нему. И больше я о ней ничего не слышал. Она лишь продолжала мне сниться, а я, сознавая, что всё кончено и нужно продолжать жить, тем не менее продолжал любить её, что означало продолжать страдать. Но со временем боль от потери стихла, мысли о ней перестали преследовать меня денно и нощно и только сны остались…
- Могу я и присесть?
Пожилой мужчина в чёрной шляпе и сером плаще, опираясь на трость, стоял возле моей скамейки, хотя свободных имелось в избытке.
Я кивнул.
- Пожалуйста.
- Благодарю.
Он сел и поглаживая набалдашник трости задумчиво произнёс:
- Этот мир кажется нарисованным выцветшими красками. Их оставили на вечное хранение в каком-то пыльном чулане, а затем зачем-то извлекли. И картина получилась безрадостной, цвета не греют, солнце не светит, всё та же серая коморка только размером больше.
- Вы художник?
- О нет! Я психиатр. Разрешите представиться, доктор Вайнштейн. - приподнял шляпу мой новый собеседник, по правде говоря, больше похожий на психа, чем на психиатра.
Поэтому разговор хотелось свести к минимуму, и представляться я не стал, давая понять, что мне неплохо сиделось и одному.
- И всё от чего? - продолжил незнакомец. - В них нет жизни! Жизнь - это настоящее, а не прошлое. Старыми красками, как и воспоминаниями, нельзя нарисовать ничего нового и яркого. Вот взять этот город, Вы не задумывались почему здесь осень?
- Из-за наклона земной оси к плоскости эклиптики, надо полагать?
- Нет. - серьёзно сказал собеседник. - Потому что Вы спите.
До этого момента жизнь уберегала меня от разговоров с сумашедшими, видимо приберегая сюрприз вот для такого скучного дня в моей жизни. Остро захотелось встать и уйти. Но вместе с тем я не желал и уступать своего места.
- То есть Вы персонаж моего сна и на самом деле не существуете?
- Вовсе нет. Именно я, из всего вашего окружения существую на самом деле. И я здесь исключительно для того, чтобы помочь Вам, помочь проснуться. Прислушайтесь к самому себе. Вам не кажется, что этот мир нереален? Вы точно помните как здесь оказались?
- Послушайте! Мне лишь кажется, что Вы не дружите со своей головой или пытаетесь меня разыграть. Но всё решается просто. Если это мой сон, то я волевым решением говорю себе проснуться… И как видите ничего не происходит. Значит…
- Значит это не тот сон в котором легко проснуться. Вы не верите, что это сон, поэтому не просыпаетесь. А даже если поверите, вы легко можете проснуться в другом сне и будете считать реальностью уже его.
При этих словах мне вспомнился мой собственный сегодняшний сон. Он был очень реальным. Может быть реальнее настоящего.
- Поэтому самым действенным способом выведения из состояни столь глубокого сна на текущий момент является моделирование ситуации падения сновидящего с большой высоты. Вспомните чем заканчивались для Вас сновидения, когда вы падали откуда-либо, Вы закономерно просыпались. Возникающий при падении страх активирует работу вашего мозга и Вас вытолкнет из сна.
- Я сейчас правильно понимаю, что Вы мне предлагаете свести счёты с жизнью?
Я внимательно посмотрел в глаза незнакомцу. В них не было и намёка на шутку. Он также серьёзно и внимательно смотрел на меня.
- Это не жизнь, это сон.
Мне стало неуютно. Старик явно просто был не в себе. Я поднялся.
- В какой-то мере так оно и есть. Но я предпочитаю здесь ещё задержаться.
Слова прозвучавшие мне в спину, заставили меня остановиться и недоумённо развернуться.
- Александр, ваш глубокий сон вызван состоянием комы. Вы попали в аварию и сейчас находитесь в больнице.
- Что? Откуда вам известно моё имя?
- Присядьте, я всё объясню...
- Да какого чёрта! Рассказывайте свои сказки ещё кому. Что Вам от меня нужно и кто Вы такой?
- Я психотерапевт и сейчас провожу с Вами сеанс по выходу из комы.
- Интересно каким это образом Вы оказались тогда в моей голове?
- Пожалуйста, успокойтесь. Иначе связь прервётся. Я не техник, но попробую объяснить. На самом деле, я сейчас введён в исскуственное состояние глубокого сна рядом с Вами. Иначе мы бы не смогли общаться, время в состоянии сна течёт гораздо медленнее. Минута там может оказаться сутками здесь. Дальше специальная аппаратура синхронизирует частоту работы вашего и моего мозга. И переправляет с вашего картинку сна моему. Я вношу определённые изменения и картинка отправляется обратно вам. Другими словами, я видел вас на этой скамейке, дорисовал себя и таким образом изменил ваш сон, появившись в нём.
- Отлично. Миллион денег мне дорисуйте и я Вам поверю.
- В своём осознанном сновидении, я могу сделать всё что угодно. Но в вашем сне только ваше подсознание решает какая будет итоговая картинка сна. Далеко не с первого раза получается даже установить контакт с пациентом внутри сна, тем более изменить чужой сон по своему желанию. Вот сейчас я в своём сне вручил вам кейс полный денег, но в ретранслируемом от вас сне этого не произошло. Ваше подсознание за микросекунду до, стёрло это событие, скорее всего потому что вы не верите мне, и ждёте подтверждения своего неверия. А во сне мысли материализуются.
- Это бред какой-то! И я ещё с Вами разговариваю до сих пор.
Я поднялся.
- Приятных снов.
Он продолжал ещё что-то говорить мне вслед, но я больше его не слушал. Я уходил быстро и решительно, стремясь отвергнуть даже вероятность, что я начну воспринимать случившееся всерьёз. И тем не менее старик знал и моё имя и про аварию. Тогда я переходил дороги, не глядя по сторонам, депрессия правила бал и мне ничего не хотелось от жизни даже её самой. В какой-то мере сбивший автомобиль, одновременно и вернул меня к ней. Я пролежал в реанимации неделю и у меня было время о многом подумать. Что-то вкючилось, инстинкт самосохранения, злость на такое наплевательское отношение к себе, я перестал жалеть себя и, выйдя из больницы, начал учиться жить заново, для себя одного, с оторванным крылом, ходить по земле, вместо того, чтобы летать. И это лучше чем в ней лежать.
Но нет ничего заразительнее идеи. Я вновь и вновь возвращался мыслями к этому странному разговору. Уже стемнело, а я всё ещё бродил по городу как и Иов по чреву Левиафана. По тёмным необустроенным кривым улочкам, под чёрным беззвёздным куполом неба, наедине со своими мыслями. Темнота становилась почти ощутимо вязкой, фонари тускнели, она касалась плеч, и вкрадчиво шептала "А что если это правда?". "Господь всемогущий, исторгни меня из этой обители бессмысленной пустоты. Я слишком устал от твоих дурацких испытаний". Как во сне можно было бы узнать, что ты во сне? Где она та точка отсчёта, относительно которой можно определить реальность реальности? Хотя был способ...
В своих снах, какими бы настоящими они мне не казались, почему то всегда стоило мне попробовать перемещать предметы усилием воли - они перемещались. Исключений не было. И проснувшись, я обычно ещё чувствовал это ощущение обладания телекинезом, такое сильное, что хотелось повторить подобные фокусы наяву. Чего конечно не происходило.
Я огляделся в поисках подходящего предмета. На тусклом фонарном пятачке у самого поребрика метрах в восьми от меня валялась алюминивая банка. Я протянул к ней руку, одновременно впившись в неё взглядом и вспоминая то ощущение связи и притяжения, что двигало объекты во сне. И она почти сразу, гремя, подкатила к моим, ставшими ватными, ногам. Я сжимал и сжимал кулаки, вдавливая ногти в ладони, стремясь осмыслить произошедшее и не сойти с ума. Прислушавшись к ощущениям, я повторил эксперимент, распющенная банка, наплевав в этот раз на закон гравитации, зависла на уровне головы в метре от меня.
Значит правда. Значит и всё остальное тоже.
. Светящееся ожерелье огней соединяло два тёмных берега моего воображения. Предстояло проснуться. Я смотрел на черноту воды внизу, и эта бездна совсем не манила. Хотя где-то там меня ждал реальный мир, белые стены и запахи больницы. Мост тянулся жёлтой гирляндой электрического света в обе стороны от меня, стоявшего ровно посередине и смотрящего вниз на черноту речной воды. “Как Стикс, - подумалось мне. - Отделяет меня от другого мира.” Однако, Харона не было, не было и доктора, всё надо было делать самому. Я перелез через ограждение и почувствовал предательский страх. Руки непроизвольно вцепились в перила и прыгать расхотелось. Да, это был сон, но это ничего не меняло. Страх, сам способный быть ирреальным, легко проникает в сновидения, чтобы и там терзать своих жертв. Я попытался успокоиться, что получалось только до тех пор пока я не опускал взгляд вниз. Чёрт! Со страхом не нужно бороться, надо просто делать, что решил. Делать, а не думать! Раз, два, три… Чтобы меня там не ждало. Я скрестил руки на груди и прыгнул в реальность...
Город существовал всегда. Раскинувшись на прибрежных холмах, он был альфой и омегой всего сущего. Всё что покидало его пределы бесследно исчезало и из небытия же появлялось на его границах снова. Жаркий июльский зной струящимся маревом висел над утопающими в зелени крышами дворцов, белоснежными террасами и зубчатыми стенами крепостных стен. Стоял полдень. Только что отзвучало орудие в порту, сообщив о его начале. Ленивая дрёма медленно расползалась по городу, погружая его в двухчасовую сиесту. Я любил его послеобеденный сон, когда все его заботы и тревоги уступали место умиротворённости и покою. Можно было прогуляться до моря. Мысли всё равно не шли, да и самый рабочий и продуктивный отрезок дня миновал. Я встал из-за стола с печатной машинкой и подошёл к краю балкона. Море, разукрашенное белыми треугольниками яхт, виднелось обманчиво близко. На самом деле дорога вниз тянулась долго. Сначала узкими улочками, протискиваясь и петляя меж старинных зданий, затем улицами, приводившими от одной маленькой площади к другой, и наконец широким проспектом, который и выводил к набережной.
Кованная железная дверь захлопнулась за моей спиной и я сбежал по каменным ступенькам к началу пути. Стены ещё хранили прохладу ночи, воздух здесь только ещё начинал прогреваться. Шаг за шагом я дошёл до кафе Альфонсо, возле старой ратуши. Полноватый усатый хозяин добродушно подмигнул мне.
- Доброго дня, сеньор Александер. Как продвигается ваша книга?
Как-то я имел неосторожность сболтнуть, что я писатель, и теперь это стало одной из дежурных фраз в отношении меня.
- Доброго. Как жизнь, медленно, но неизбежно.
Альфонсо усмехнулся в свои усы и, спустя минуту, принёс мою обычную чашку капучино. Я вдохнул запах и прислушался. Аромат кофе казалось проникал прямо в мозг, рисуя там свои кофейные узоры. Альфонсо был настоящий волшебник по части этого бодрящего напитка. Я медленно наслаждался его вкусом и плыл по его волнам. Сиеста не была подходящим временем для кофепития и в кафе не было ни одного посетителя. Старые фотографии в деревянных рамках висели по стенам, обозначивая вехи на жизненном пути хозяина заведения: Альфонсо в колледже в составе футбольной команды, Альфонсо в форме иностранного легиона, свадебная фотография, в кругу семьи… Я завидовал ему лёгкой завистью, его мещанскому, но счастливому уюту. Казалось, что он счастлив. По крайней мере я был уверен, что он ответит именно так.
Альфонсо снял фартук, подошёл и сел за мой столик, напротив.
- О чём она?
- Ммм… Книга то? Да тоже о жизни.
Альфонсо внимательно посмотрел на меня своими смеющимися глазами и сказал:
- Значит о любви.
- Ну или об её отсутствии, я ещё не решил.
- Всё равно о любви. Иначе бы не было заметно её отсутствия. Ведь зачем писать о том, чего нет.
Я поднял чашку.
- За любовь!
- И верно там есть женщина. Женщина, которая разбила кому-то сердце.
Я грустно улыбнулся.
- Мой дорогой Альфонсо, вы слишком проницательны и умны для простого хозяина кафе.
- Это возраст, - усмехнулся он. - Но не стоит обвинять женщин в вопросах любви. Часто они сами не знают чего хотят.
Альфонсо поднялся из-за стола и возвратился к барной стойке.
- Кстати, скоро приезжает племянница моей жены, по её словам “само очарование”. А вам, сеньор, уже давно пора жениться.
Допитая чашка смотрела на меня пустым дном, молча вторя его словам.
Я тоже поднялся, поблагодарил хозяина, мы распрощались, и я направился дальше, к набережной.
Город умиротворённо спал. Прохожие почти не попадались на глаза, редкий автомобиль шурша шинами проносился по проспекту, который двумя рядами высоких стройных пальм устремлялся к порту. В воздухе парил цветочный запах его огромных клумб, к которому уже нпачинал примешиваться ни с чем ни сравнимый запах моря. Наконец проспект уткнулся в площадь с взмывающей вверх обелиском. С наступлением темноты на его верхушке загорался свет и он становился похожим на маяк. Это был почти конец пути. Ступеньки на краю выложенной мозаикой площади уже окунались в воду. Сидя на них, можно было наблюдать, как волны плещутся о камень, накатываются одна за другой, равномерно и усыпляюще. Словно где-то там в глубине океана бьётся гигантское сердце и волны доносят его пульс.
Я шёл вдоль тенистой набережной с её белоснежно сверкающими на ярком летнем солнце ротондами и балюстрадами. Лёгкий бриз колыхал листья пальм и они в сочетании с шумом волн рождали ту незамысловатую южную мелодию, которая подобно колыбельной убаюкивает и погружает в мир расслабленной беззаботности. Захотелось ещё большей расслабленности и я зашёл на террасу одного из прибрежных ресторанчиков. Я выбрал место с наиболее живописным видом и заказал вина.
Было жарко. Водяной туман от распылителей установленных на шатрах искрился миллиардами мелких капель, но совсем не охлаждал. Я смотрел на линию горизонта сквозь бокал, совместив уровени вина и моря, когда за спиной услышал шорох ткани и запах её духов. Изящная ладонь легла мне на глаза, а её левая копия заскользила по моей груди. Она опустила голову мне на плечо и прошептала.
- Я здесь.
Потом весело рассмеялась и уселась напротив.
- Пить в одиночестве - верный путь к алкоголизму! Как ты?
Я любил этот её образ как и любой другой. В зелёном сарафанчике, не скрывающим, то что допустимо не скрывать, и откровенно намекая на всё остальное. С невинным личиком и озорными огоньками, пляшущими в серо-голубой бездне глаз. Она была прекрасна и знала это.
- Хорошо.
Я молчал. Просто сидел и любовался ею, хотя знал, что подобные встречи мне противопоказаны. Ткань мироздания начинала разрушаться, когда она приходила. И чем сильнее я на неё реагировал, тем меньше времени я мог позволить себе оставаться с ней рядом. Даже в собственном мире я не был всесилен.
- А я ходила к старому маяку. Сегодня там были такие волны! А если забраться наверх, то видны звёзды. Как из колодца. Чего ты?! Правда-правда! Сам виноватый, что со мной не гуляешь, увидел бы собственными глазамим. Лежишь, смотришь на дневные звёзды и слушаешь море. А на обратной дороге нашла камешек, вот смотри!
Она протянула мне на вытянутой ладошке обкатанную морем до идеальной формы зелёную стекляшку.
- Проделаю в ней дырочку и буду носить.
Она продолжала весело щебетать, а я поймал себя на мысли, что толком и не слушаю, увлечённый не словами, а самим её голосом. Живым, струящимся как весенний ручей, стремительным потоком, уносящим меня в прошлое, когда я был счастлив.
Я встряхнул пару раз головой, чтобы отогнать навождение и сделал заказ официанту. Мгновение и второй бокал вина стоял перед ней.
- За что пьём? - поинтересовалась она.
- За любовь.
- За то, чтобы у тебя всё сбылось!
Мы чокнулись и сидели какое-то время молча. Она повернулась к морю и оперевшись подбородком на руку, задумчиво смотрела куда-то вдаль. А я смотрел на неё.
Не отрывая глаз от горизонта она проинесла:
- Пойдём сегодня ночью купаться.
- Ты же знаешь, я не могу.
Я действительно не мог. Прикасаясь к ней, я слабел, терял разум и преставал осознавать реальность. Чувства захлёстывали меня и я терял контроль над миром, превращаясь из почти что бога, в скромного статиста. И моё подсознание начинало разыгрывать карты моих страхов и поражений. Рай начинал превращаться в ад.
- Но мне очень одиноко. Мы видимся так редко и недолго. А иногда мне кажется, что только в эти моменты я и живу по-настоящему. А в долгих перерывах я бездушной вещью лежу на каком-нибудь пыльном складе, на который не проникнет даже лучик солнца.
Что я мог сказать? Одиночество - это болезнь, которая время от времени терзала и меня и проекции моего разума.
Я подошёл, поднял её за руку со стула и обнял. Сладкая дрожь пробежала по всему телу от соприкосновения.
- Бабочки, - тихо сказала она.
- Да, они самые, - прошептал я, уткнувшись в её белокурые локоны. - Всё будет хорошо.
Мимолётно скользнув по её губам, едва ощутив их сладость, я бережно отстранился и повернулся к морю. Воздух стал густым и плотным, словно запечетлевая весь город в невидимой смоле. Звук исчез, краски выцвели, морской пейзаж на секунду застыл чёрно-белой фотографией у моих глаз. И снова всё стало как прежде.
Я обернулся убедиться, что её больше нет.
- Давно вы здесь, док?
Тень отделилась от стены в глубине арки и вышла на свет. Белый курортный костюм, галстук, широкополая шляпа с приопущенным козырьком, трость. Но то же лицо, что и при первой встрече.
- Я посчитал неделикатным вмешаться раньше.
- Спасибо. Как там идут мои дела? Не проинформируете, почему я здесь, а не там.
- Боюсь, не смогу дать вам определённый ответ. Человек предполагает, а бог располагает. Возможно повреждения мозга не дали заработать ему на достаточную для пробуждения мощность, а может вы на самом деле не хотели проснуться. Кто знает? Почему вы не стали пробывать дальше?
- Какой смысл в возвращении? Здесь я могу управлять реальностью. Посмотрите вокруг, разве он не в сто тысяч раз лучше того серого мирка от куда вы пришли с его однообразными скучными буднями и миллионом обязанностей?
- Но он не реален и существует только в вашем воображении.
- Это для вас он статичен и неосязаем, движующаяся картинка в вашей голове. А я чувствую здесь каждый порыв ветра и морскую соль на губах, солнце обжигает мне кожу, а вода дарит прохладу в знойный полдень. Это мир наполненный красками и звуками, который заботиться обо мне.
- И всё же он фикция! Персонажи вашего сна ненастоящие люди. Вы говорите сами с собой. И эта девушка, лишь образ из вашей головы.
- Я знаю. Но здесь она со мной.
- Александр, давайте серьёзно. Ваше состояние серьёзно ухудшилось. Кома стала ещё более глубокой, ваш мозг перестал отвечать за дыхание и вы были переведены на исскуственную вентиляцию лёгких. Вы умираете.
- Вот как… И сколько мне осталось?
- Не больше месяца.
- Док, а сколько времени я в коме?
Доктор промедлил с ответом чуть больше, чем было нужно, чтобы подтвердить мою догадку.
- Несколько лет.
- Я не помню даже намёка на подобные технологии, когда я бодрствовал. Вряд ли всё обошлось парой тройкой лет, а? И какая вероятность, что я не умру под вашим аппаратом, когда проснусь. А если и выживу, что меня ждёт? Моё ослабевшее тело и безразличие вашего мира? Иногда мне снились такие чудесные сны, что, проснувшись, я снова хотел заснуть, чтобы вернуться, потому что я чувствовал себя там счастливым. А сейчас, когда я как раз в таком сне и нахожусь, вы думаете я променяю его на вашу так называемую “реальность”.
- Но вы умрёте и ваша сновиденческая “реальность” умрёт тоже. Не получится спрятаться от смерти здесь, в краю снов.
- Мы все умрём. И не каждый умрёт на берегу моря с бутылкой хорошего вина. К тому же месяц там, это чертовская куча времени здесь.
- Вы находитесь в плену собственных фантазий, которые не позволяют вам рассуждать здраво. Я здесь как раз для того, чтобы помочь вам прислушаться к доводам рассудка…
- Стоп, доктор. Этот мир -мой! Я обещаю вам подумать. А теперь прощайте!
Я отвернулся, зная что ластик мироздания за моей спиной сотрёт его проекцию из моего города.
Волны сверкали на ярком солнце. Бриз наполнял паруса яхт в заливе. По набережной дребезжа проехал старинный жёлтый трамвай. Влюблённая парочка кормила с причала чаек. Из неоткуда взявшийся чёрный кот потёрся об мою штанину и пошёл дальше по каким-то своим важным кошачьим делам. Город жил и был живой. У нас ещё была уйма времени для нас двоих. Я оставил деньги на столике и лёгкими шагами направился к старому маяку...
Было то особенное утро, когда просыпаясь, ещё обёрнутый в тонкую паутину сна, уже чувствуешь, что наступающий день особенный и заранее предвкушаешь его. Я смотрел в белоснежный потолок спальни, наслаждался негой и ещё раз согласовывал сам с собой намерение встретить Новый Год. Конечно вероятность того, что по ту сторону бытия тоже готовятся его встречать была невероятна мала. Но что мне до того, уже чуждого мне мира. Дни летели разноцветной каруселью, и сегодня я выбрал белый цвет.
Снежинки кружились над летним Городом, плавно и неторопливо готовя его к погружению в зиму. Становилось холоднее, на мои плечи легло чёрное пальто и руки облачились в перчатки. На круглую площадь перед ратушей, где я наблюдал за метаморфозами происходившими с городом, высыпала детвора, не видевшая снега никогда в жизни. Они хохоча носились за вальсирующими снежинками, пытаясь их поймать и показать со своей ладони их хрупкий узор, пока они не растаяли от человеческого тепла. Я на мгновение закрыл глаза, представляя картину из прошлого, и с неба повалил настоящий новогодный снег. Огромными пушистыми хлопьями она падал и падал, стремительно заполняя плиточную мозаику площади. Через десять минут в город пришла зима, самая тёплая из тех, что я встречал. Я встал со скамейки и пошёл к набережной, посмотреть на зимнее море, мимоходом замечая как дети уже начинают пробовать что-то лепить из снега. В длинном подземном переходе, который вёл с площади, как обычно играл музыкант, молодой парень с гитарой. Я никогда не подавал ему, из-за своей привычки в реальном мире и из-за отсутствия в этом смысла. Хотя я каждый раз замедлял шаг в этом переходе, слушая его испанские аккорды. Вот и сейчас он играл, как будто на струнах моей души. Сегодня мне хотелось прервать свой обыденный шаблон поведения. Я подошёл и положил ему пригоршню монет, на которые он даже не повернул головы. Медленно я шёл к выходу и даже на поверхности ещё несколько минут у меня в голове играла вторая часть Аранхуэсского концерта.
Зимнее море было слишком зимним, слишком строгим и нахмурившимся. Волны бились о камни устало и монотонно. Паруса и чайки скрылись из залива прочь. Я пропустил на берегу бокал согревающего глинтвейна и пошёл рассматривать новогодний город дальше. Чем ближе к центру тем больше было атрибутов наступающего нового года. Витрины и вывески магазинов сверкали разноцветными огоньками, то тут то там у входов стояли маленькие исскуственные ели, над головой висели разнообразные гирлянды. Активно и деловито сновал народ со всевозможными свёртками и сумками. Снег уже не валил, а просто создавал вокруг атмосферу праздника.
После обеда я вновь вернулся на площадь, в центре которой уже успели соорудить новогоднюю ёлку, которая высотой равнялась часовне ратуши. Часть детворы скатывалась с построенной ледяной горки, часть самозабвенно мастерила снежную крепость. Здесь я и увидел её.
Она была в пушистом полушубке и руководила строительством. Она любила детей, и они платили ей той же монетой. И даже когда она покрикивала на них, было понятно, что это всё не всерьёз. Было забавно смотреть как она напускает на своё милое личико суровый вид и начинает, по её мнению строго, отчитывать какого-то мальчишку обидившего девчёнку. Воспользавовшись педагогической паузой, отвлекшей её внимание, я подкрался сзади и прикрыл ей глаза.
- Чудо-чудное! - радостно воскликнула она, ловко вывернулась и бросилась мне на шею, так и наровя поцеловать. Я шутливо улонился и повалил её в снег, разметав по нему её золотистые волосы.
Детвора начала улюлюкать и скандировать кричалку:
- Тили-тили тесто, жених и невеста…
- Тааак… Что это такое! - прикинулся грозным теперь уже я. - Сейчас кто-то получит!
Я протянул руку и помог ей подняться, слепил снежок и запустил в самого шумного. Дети издали восторженный вопль и начался снежный бой всех против всех. Подуставшую, но жутко довольную я вытащил её из эпицентра битвы на лавку на краю площади. Она вся была в снегу, и я принялся её отряхивать.
- Вот, - я протянул ей металлическую фляжку, свинтив с неё крышку. - Согрейся!
Она аккуратно понюхала и, удивлённо моргнув заснеженными ресничками, сказала.
- Пахнет ёлкой.
- Новым годом. Пей!
Мы сидели, пили джин, заедая ароматными мандаринами, и болтали о том как это здорово быть вместе. А я думал о том, что так ни разу и не встретил с ней Новый Год...
Шторм пришёл, как и полагается, со стороны моря. Разметав как щепки мелкие суда он обрушился на город высокими волнами и ливнем. Молния сверкала одна за другой, и каждой вторил огушительный раскат грома, перекрывая пронзительные крики чаек.
- Мне страшно.
Она стояла, прильнув ко мне. Её глаза смотрели рассеяно и испугано и искали ответа на моём лице.
- Что-то происходит?
Непогода никогда не приходила в город без моей воли. Но в этот раз я не вызывал её.
- Сейчас всё пройдёт. Потанцуем?
Мы были на смотровой площадке под навесом кафе, хлопающего под порывами ветра, как гигантская птица своими крыльями.
- Где? - недоумённо спросила она.
- Очевидно, что не здесь.
Я закрыл глаза, тщательно сосредоточиваясь на ощущении внутренней тишины, не смотря на разбушевавшуюсю стихию. Грозу всё глуше и глуше звучала в моей голове, пока не стихла полностью. Я открыл глаза. Ткань сновидения замерцала, но смирилась с подобным вольным с ней обращением.
Мы стояли на широкой террасе ресторана, лестница с которой спускалась прямо к песчанному пляжу, о который плескались уже успокоившиеся волны. Тучи тоже постепенно рассеивались, хотя из досадной задержкой, чего ранее не случалось. И закатные лучи солнца пробивались к земле, разрисовывая её в полоску.
Она восторженно улыбнулась.
- Ты - Чудо!
Я щёлкнул пальцами и в воздухе разлилась мелодия вальса, красивого, но немного грустного.
- Ты со мной лишь во сне…
- Ррррр! Неправда! Я самая настоящая, а вот ты - насквозь нереальный!
Чёрное коктейльное платье с оголённой спиной шло ей как и любое другое. Но в нём она была взрослее и серьёзней, что не мешало ей конечно дурачиться. Я обнял её за талию, соединил наши ладони и мы закружились вместе без лишних слов. Пространство заискрилось миллиардами огней и закружилось вместе с нами. Я чувствовал, что время было на исходе. И как оно обычно и бывает, последние мгновения впечатывались в мозг особенно ярко, а все чувства обострились. Музыка постепено затихла. Я взял её за руку и мы спустились на пляж.
Солнце превратившись в огромный кроваво-красный диск медленно приближалась к горизонту. Свет стал мягче, тени длиннее. Мы сели прямо на жёлтый песок, прислонившись к пальме, и глядели то на закат, то друг на друга. Бутылка вина заботливо вкопанная у основания дерева моим подсознанием была извлечена и открыта. Мы болтали о всяких пустяках, пили из горлышка, а потом бегали по колено в воде в догонялки, конечно же упали и все мокрые снова вернулись к пальме.
Я смотрел на волны и думал, подойдёт ли это море, чтобы разговаривать о нём на небесах.
- Скажи, что меня любишь!
Я обнял её и прижал к себе.
- Ты же знаешь, глупенькая.
- Всё равно скажи!
- Хорошо, - Я серьёзно посмотрел в её безумно желанные глаза. - Я люблю тебя. Правда.
Солнце за всё это время едва успело дотянуться до края моего мира. Если это и был мой последний закат, он обещал быть очень долгим. Я поднялся.
- Схожу за полотенцами и вином.
- Только возвращайся быстрей. - Она сладко потянулась. - Ты мне нужен.
Я вбежал в пустой, словно вымерший, ресторан и зашёл за барную стойку. Херес вполне подходил. Полотенца лежали там же, мой мир заботился обо мне. Я взял бутылку, поднял полотенца и увидел лежавший под ними пистолет. Да, мир давал мне выбор. Ещё один способ проснуться, если точно знаешь, что спишь. Я взял его тяжёлую рукоять, закинул полотенца на плечо и пошёл обратно. В сущности, всё это время после последнего разговора с доктором я ничего не решал, я просто продолжал плыть дальше по течению сна, корректируя его время от времени в нужную мне сторону. Может уже и было поздно, но я ещё мог сделать свой выбор. Я глубоко вдохнул и зашагал к берегу…
Влюблённые целуются каждый раз как-будто последний. Они ныряют в бушуещее море страсти, готовые погрузиться в него навсегда и скрыться от окружающего мира, лишь бы продолжать кружиться и растворяться в этом водовороте чувств. Они выныривают на мгновение, вдохнуть воздух, и снова бросаются в этот сладкий омут, словно они стали жителями другой стихии. Наверное, так и есть. Пришельцы из страны любовных мечтаний и грёз, потерявшиеся, остро чувствующие своё одиночество и ищущие самих себя, как и ответа на вопрос зачем они здесь. Случается они находят друг друга и вселенная замирает, случится ли чудо любви в этот раз...
Южный полуденный город терпеливо ждал. Замерли проезжающие мимо автомобили, застыли пешеходы, чайка нагловатого вида остановила полёт своих распростёртых крыльев над впадающей в море речкой и даже деревья задумавшись перестали шуметь листвой. Время замерло и снова пошло только когда наши губы разъединились. Её лёгкий вздох для меня, привыкшего прислушиваться даже к шёпоту её мыслей и желаний, прозвучал раскатом грома.
- Что случилось?
Я повернул её подбородок, чтобы зацепиться за ускользающий взгляд.
Ещё один раскат грома. Её глаза смотрели по-котёночьи жалобно и поблёскивали предчувствием слёз. В них отражалась и боль и что-то нестерпимо более сильное, что-то, что напоминало отчаяние.
- Прости. Я подумала... что если когда-нибудь мы потеряем друг друга... навсегда. Вдруг настанет момент, когда я уже не смогу быть с тобой.
- Нет! - я прервал её, приложив палец к её губам - Никогда!
Она замолчала. Мои пальцы пустились в нежный танец по её лицу и волосам.
- Я всегда буду с тобой, чтобы не случилось.
- И я.
- Ведь ты - часть меня, а я - тебя. И чтобы нас разъединить, должно не стать нас обоих. Я слишком сильно люблю тебя, чтобы представить свою жизнь без тебя. - сказал я потянувшись к ней за поцелуем и... проснулся.
Я лежал на кровати гостиничного номера, опустошенный и непонимающий, что произошло. Мысленно я был рыбой выброшенной штормом на берег, оглушенной и безуспешно пытающейся не задохнуться. За что? Почему? Я ненавидел эти сны, эти “маленькие кусочки смерти”, которые впивали мне в душу осколки былого счастья. Показывая, что я потерял, они были безжалостны, давая ощущение полной реальности. Пожалуй в них было больше жизни, чем в реальной жизни, которая своими серостью и тоскливым однообразием как могильным саваном накрывала меня с головой, стоило только проснуться. Вот и сейчас в комнате было зябко, за окном моросил осенний дождик, и впереди был цельный бесцельный выходной день командировочного. Тот же завтрак, небритое лицо в зеркале, хмурое небо с чёрным крикливым вороньём, полуголые деревья и собственно сам город. Насупившийся, холодный, отстранённый. В котором, если и есть где-то яркая и весёлая жизнь, то она ведёт подпольный образ существования. Меняет явки и пароли и избегает чужих глаз.
И всё же оставаться в отеле было бы совсем безрадостно. Я вышел из него с твёрдым намерением найти хоть что-то интересное. Пока я добирался до главной прогулочной улицы, дождь сошёл на нет. Народ привычно перемещался из конца в конец, создавая полную иллюзию круговорота людей в рамках одной конкретно взятой прямой. Развлечений не было. И казалось, что то единственное, которое возможно имело место быть у других, и состояло в неспешном променаде от начала до конца с последующим разворотом и повторением энное количество раз.
- Вы знаете какой сегодня день? - спросил с характерным американским акцентом, приблизившийся ко мне парень и , не дав мне возможности ответить, продолжил - День Благодарения! Кому Вы благодарны?
Я и раньше видел этих мормонов, останавливающих прохожих, чтобы донести до них “свет истинны” их святого Джозефа Смита. И несомненно раньше я бы прошёл мимо, отмахнувшись именем любого другого нехристианского бога. Но сейчас я был готов поговорить даже с религиозным фанатиком, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями.
Миссионерство старейшины Брауна уже подходило к концу. Ещё месяц и он должен был вернуться в Солт-Лейк Сити, к родителям, семье и скромным мормонским радостям. Беседа протекала достаточно интересно. За что я конечно был обязан в первую очередь неопытности юноши в диспутах.
- То есть, - напирал я, - Бог создал Мир за семь дней и никакой эволюции не было?
- Ну те то чтобы… Была в течении этих семи дней.
- Это как?
Браун совсем смутился и акцент стал проявляться сильнее. Он ещё попытался совместить теорию Дарвина и креационизм, но совсем запутался.
- Ну хорошо. Как можно вообще так бездоказательно утверждать, что Бог существует?
- Бог он везде и везде следы его доказательства, всё что нас окружает создано им. Ведь не могло всё это появиться из ничего, само по себе.
- Тогда и Бог должен был из чего-то появиться или кем-то быть создан? Ведь не мог же он появиться из ничего, сам по себе?
- Бог был всегда, он и есть источник творения.
- То есть доказательств никаких нет. Я тоже могу сказать, к примеру, что я есть Бог.
- Но ты не Бог!
- Да от чего же! От того что у меня нет своей секты приверженцев? Этим всё определяется? Церкви имени себя построить?
- Бог всесилен.
- Я тоже. Но демонстрировать это не буду, как и ваш Бог. Вот сам посуди, начну превращать воду в вино, исцелять мёртвых, ходить по воде и демонстрировать прочие чудеса, а меня всё равно распнут или ещё какую статью пришьют за оскорбление чувств верующих других конфессий. И опять придётся потоп какой-нибудь на вас насылать. Неблагодарный народец…
Старейшина Браун как-то весь напрягся.
- Мне наверное уже пора. Но всё таки, возьмите хотя бы наши буклеты и просто прочтите потом.
Я повертел головой.
- Ничего нового я там не прочту. И, кстати, ты же понимаешь, если бы ты вырос не в семье мормонов, а в мусульманской стране, то предлагал бы мне сейчас к пример Коран, не так ли?
Браун кивнул.
- К тому же весь наш мир - лишь сон, который снится Будде. И когда он проснётся...
- Да-да, я понял, - миссионер торопливо откланялся, и я пошёл дальше своей дорогой.
Пообедав в одном из кафе на главной улице, я отклонил свой маршрут в сторону и потихоньку вышел к реке. Здесь на склоне была смотровая площадка с приличными скамейками, на спинки которых можно было облокотиться, наблюдая за раскинувшейся водной гладью. Пожалуй для меня это и была главная достопримечательность города. Слева по мосту несканчаемым потоком ехали машины, справа виднелась тонкая нитка канатной дороги, перекинутой на тот берег. Прямо передо мной, проплывали редкие баржи и катера, и совсем уж изредка пришвартовывался к речному вокзалу пассажирский теплоход. Я проводил взором из стороны в сторону, размышляя о тщетности всего сущего, прогоняя, но вновь возвращаясь мыслями к сегодняшнему сну.
Я не помнил, когда Она ушла от меня. Отсчёт времени имеет смысл, когда в жизни происходит что-то радостное. Ты отмеряешь расстояние от точки случившейся радости до точки ближайшей прошедшей, прикидываешь сколько до следующей. Следишь, беспокоишься, если интервалы увеличиваются. Вехи на моём пути остались далеко в прошлом, линия жизни тянулась прямой монотонной автострадой. Я шёл по ней, а мимо быстрыми автомобилями проносились остальные. Брак, ребёнок, развод, новый брак. Или брак, ребёнок, ипотека, ещё один ребёнок. Люди рвали старые отношения, заводили новые, становились супругами, родителями, бабушками и дедушками, умирали. А я в своей параллельной вселенной, едва успевал замечать стремительное вращение калейдоскопа чужих событий. Я застыл во времени, как насекомое в янтаре.
Она ушла осенью, в сезон расставаний. Мы были вместе совсем недолго, всего лишь маленькую счастливую жизнь. Я безумно любил её, она, подобно кошке, позволяла любить себя. Потом в её жизни появился другой, более успешный и богатый. Она вышла замуж и уехала к нему. И больше я о ней ничего не слышал. Она лишь продолжала мне сниться, а я, сознавая, что всё кончено и нужно продолжать жить, тем не менее продолжал любить её, что означало продолжать страдать. Но со временем боль от потери стихла, мысли о ней перестали преследовать меня денно и нощно и только сны остались…
- Могу я и присесть?
Пожилой мужчина в чёрной шляпе и сером плаще, опираясь на трость, стоял возле моей скамейки, хотя свободных имелось в избытке.
Я кивнул.
- Пожалуйста.
- Благодарю.
Он сел и поглаживая набалдашник трости задумчиво произнёс:
- Этот мир кажется нарисованным выцветшими красками. Их оставили на вечное хранение в каком-то пыльном чулане, а затем зачем-то извлекли. И картина получилась безрадостной, цвета не греют, солнце не светит, всё та же серая коморка только размером больше.
- Вы художник?
- О нет! Я психиатр. Разрешите представиться, доктор Вайнштейн. - приподнял шляпу мой новый собеседник, по правде говоря, больше похожий на психа, чем на психиатра.
Поэтому разговор хотелось свести к минимуму, и представляться я не стал, давая понять, что мне неплохо сиделось и одному.
- И всё от чего? - продолжил незнакомец. - В них нет жизни! Жизнь - это настоящее, а не прошлое. Старыми красками, как и воспоминаниями, нельзя нарисовать ничего нового и яркого. Вот взять этот город, Вы не задумывались почему здесь осень?
- Из-за наклона земной оси к плоскости эклиптики, надо полагать?
- Нет. - серьёзно сказал собеседник. - Потому что Вы спите.
До этого момента жизнь уберегала меня от разговоров с сумашедшими, видимо приберегая сюрприз вот для такого скучного дня в моей жизни. Остро захотелось встать и уйти. Но вместе с тем я не желал и уступать своего места.
- То есть Вы персонаж моего сна и на самом деле не существуете?
- Вовсе нет. Именно я, из всего вашего окружения существую на самом деле. И я здесь исключительно для того, чтобы помочь Вам, помочь проснуться. Прислушайтесь к самому себе. Вам не кажется, что этот мир нереален? Вы точно помните как здесь оказались?
- Послушайте! Мне лишь кажется, что Вы не дружите со своей головой или пытаетесь меня разыграть. Но всё решается просто. Если это мой сон, то я волевым решением говорю себе проснуться… И как видите ничего не происходит. Значит…
- Значит это не тот сон в котором легко проснуться. Вы не верите, что это сон, поэтому не просыпаетесь. А даже если поверите, вы легко можете проснуться в другом сне и будете считать реальностью уже его.
При этих словах мне вспомнился мой собственный сегодняшний сон. Он был очень реальным. Может быть реальнее настоящего.
- Поэтому самым действенным способом выведения из состояни столь глубокого сна на текущий момент является моделирование ситуации падения сновидящего с большой высоты. Вспомните чем заканчивались для Вас сновидения, когда вы падали откуда-либо, Вы закономерно просыпались. Возникающий при падении страх активирует работу вашего мозга и Вас вытолкнет из сна.
- Я сейчас правильно понимаю, что Вы мне предлагаете свести счёты с жизнью?
Я внимательно посмотрел в глаза незнакомцу. В них не было и намёка на шутку. Он также серьёзно и внимательно смотрел на меня.
- Это не жизнь, это сон.
Мне стало неуютно. Старик явно просто был не в себе. Я поднялся.
- В какой-то мере так оно и есть. Но я предпочитаю здесь ещё задержаться.
Слова прозвучавшие мне в спину, заставили меня остановиться и недоумённо развернуться.
- Александр, ваш глубокий сон вызван состоянием комы. Вы попали в аварию и сейчас находитесь в больнице.
- Что? Откуда вам известно моё имя?
- Присядьте, я всё объясню...
- Да какого чёрта! Рассказывайте свои сказки ещё кому. Что Вам от меня нужно и кто Вы такой?
- Я психотерапевт и сейчас провожу с Вами сеанс по выходу из комы.
- Интересно каким это образом Вы оказались тогда в моей голове?
- Пожалуйста, успокойтесь. Иначе связь прервётся. Я не техник, но попробую объяснить. На самом деле, я сейчас введён в исскуственное состояние глубокого сна рядом с Вами. Иначе мы бы не смогли общаться, время в состоянии сна течёт гораздо медленнее. Минута там может оказаться сутками здесь. Дальше специальная аппаратура синхронизирует частоту работы вашего и моего мозга. И переправляет с вашего картинку сна моему. Я вношу определённые изменения и картинка отправляется обратно вам. Другими словами, я видел вас на этой скамейке, дорисовал себя и таким образом изменил ваш сон, появившись в нём.
- Отлично. Миллион денег мне дорисуйте и я Вам поверю.
- В своём осознанном сновидении, я могу сделать всё что угодно. Но в вашем сне только ваше подсознание решает какая будет итоговая картинка сна. Далеко не с первого раза получается даже установить контакт с пациентом внутри сна, тем более изменить чужой сон по своему желанию. Вот сейчас я в своём сне вручил вам кейс полный денег, но в ретранслируемом от вас сне этого не произошло. Ваше подсознание за микросекунду до, стёрло это событие, скорее всего потому что вы не верите мне, и ждёте подтверждения своего неверия. А во сне мысли материализуются.
- Это бред какой-то! И я ещё с Вами разговариваю до сих пор.
Я поднялся.
- Приятных снов.
Он продолжал ещё что-то говорить мне вслед, но я больше его не слушал. Я уходил быстро и решительно, стремясь отвергнуть даже вероятность, что я начну воспринимать случившееся всерьёз. И тем не менее старик знал и моё имя и про аварию. Тогда я переходил дороги, не глядя по сторонам, депрессия правила бал и мне ничего не хотелось от жизни даже её самой. В какой-то мере сбивший автомобиль, одновременно и вернул меня к ней. Я пролежал в реанимации неделю и у меня было время о многом подумать. Что-то вкючилось, инстинкт самосохранения, злость на такое наплевательское отношение к себе, я перестал жалеть себя и, выйдя из больницы, начал учиться жить заново, для себя одного, с оторванным крылом, ходить по земле, вместо того, чтобы летать. И это лучше чем в ней лежать.
Но нет ничего заразительнее идеи. Я вновь и вновь возвращался мыслями к этому странному разговору. Уже стемнело, а я всё ещё бродил по городу как и Иов по чреву Левиафана. По тёмным необустроенным кривым улочкам, под чёрным беззвёздным куполом неба, наедине со своими мыслями. Темнота становилась почти ощутимо вязкой, фонари тускнели, она касалась плеч, и вкрадчиво шептала "А что если это правда?". "Господь всемогущий, исторгни меня из этой обители бессмысленной пустоты. Я слишком устал от твоих дурацких испытаний". Как во сне можно было бы узнать, что ты во сне? Где она та точка отсчёта, относительно которой можно определить реальность реальности? Хотя был способ...
В своих снах, какими бы настоящими они мне не казались, почему то всегда стоило мне попробовать перемещать предметы усилием воли - они перемещались. Исключений не было. И проснувшись, я обычно ещё чувствовал это ощущение обладания телекинезом, такое сильное, что хотелось повторить подобные фокусы наяву. Чего конечно не происходило.
Я огляделся в поисках подходящего предмета. На тусклом фонарном пятачке у самого поребрика метрах в восьми от меня валялась алюминивая банка. Я протянул к ней руку, одновременно впившись в неё взглядом и вспоминая то ощущение связи и притяжения, что двигало объекты во сне. И она почти сразу, гремя, подкатила к моим, ставшими ватными, ногам. Я сжимал и сжимал кулаки, вдавливая ногти в ладони, стремясь осмыслить произошедшее и не сойти с ума. Прислушавшись к ощущениям, я повторил эксперимент, распющенная банка, наплевав в этот раз на закон гравитации, зависла на уровне головы в метре от меня.
Значит правда. Значит и всё остальное тоже.
. Светящееся ожерелье огней соединяло два тёмных берега моего воображения. Предстояло проснуться. Я смотрел на черноту воды внизу, и эта бездна совсем не манила. Хотя где-то там меня ждал реальный мир, белые стены и запахи больницы. Мост тянулся жёлтой гирляндой электрического света в обе стороны от меня, стоявшего ровно посередине и смотрящего вниз на черноту речной воды. “Как Стикс, - подумалось мне. - Отделяет меня от другого мира.” Однако, Харона не было, не было и доктора, всё надо было делать самому. Я перелез через ограждение и почувствовал предательский страх. Руки непроизвольно вцепились в перила и прыгать расхотелось. Да, это был сон, но это ничего не меняло. Страх, сам способный быть ирреальным, легко проникает в сновидения, чтобы и там терзать своих жертв. Я попытался успокоиться, что получалось только до тех пор пока я не опускал взгляд вниз. Чёрт! Со страхом не нужно бороться, надо просто делать, что решил. Делать, а не думать! Раз, два, три… Чтобы меня там не ждало. Я скрестил руки на груди и прыгнул в реальность...
Город существовал всегда. Раскинувшись на прибрежных холмах, он был альфой и омегой всего сущего. Всё что покидало его пределы бесследно исчезало и из небытия же появлялось на его границах снова. Жаркий июльский зной струящимся маревом висел над утопающими в зелени крышами дворцов, белоснежными террасами и зубчатыми стенами крепостных стен. Стоял полдень. Только что отзвучало орудие в порту, сообщив о его начале. Ленивая дрёма медленно расползалась по городу, погружая его в двухчасовую сиесту. Я любил его послеобеденный сон, когда все его заботы и тревоги уступали место умиротворённости и покою. Можно было прогуляться до моря. Мысли всё равно не шли, да и самый рабочий и продуктивный отрезок дня миновал. Я встал из-за стола с печатной машинкой и подошёл к краю балкона. Море, разукрашенное белыми треугольниками яхт, виднелось обманчиво близко. На самом деле дорога вниз тянулась долго. Сначала узкими улочками, протискиваясь и петляя меж старинных зданий, затем улицами, приводившими от одной маленькой площади к другой, и наконец широким проспектом, который и выводил к набережной.
Кованная железная дверь захлопнулась за моей спиной и я сбежал по каменным ступенькам к началу пути. Стены ещё хранили прохладу ночи, воздух здесь только ещё начинал прогреваться. Шаг за шагом я дошёл до кафе Альфонсо, возле старой ратуши. Полноватый усатый хозяин добродушно подмигнул мне.
- Доброго дня, сеньор Александер. Как продвигается ваша книга?
Как-то я имел неосторожность сболтнуть, что я писатель, и теперь это стало одной из дежурных фраз в отношении меня.
- Доброго. Как жизнь, медленно, но неизбежно.
Альфонсо усмехнулся в свои усы и, спустя минуту, принёс мою обычную чашку капучино. Я вдохнул запах и прислушался. Аромат кофе казалось проникал прямо в мозг, рисуя там свои кофейные узоры. Альфонсо был настоящий волшебник по части этого бодрящего напитка. Я медленно наслаждался его вкусом и плыл по его волнам. Сиеста не была подходящим временем для кофепития и в кафе не было ни одного посетителя. Старые фотографии в деревянных рамках висели по стенам, обозначивая вехи на жизненном пути хозяина заведения: Альфонсо в колледже в составе футбольной команды, Альфонсо в форме иностранного легиона, свадебная фотография, в кругу семьи… Я завидовал ему лёгкой завистью, его мещанскому, но счастливому уюту. Казалось, что он счастлив. По крайней мере я был уверен, что он ответит именно так.
Альфонсо снял фартук, подошёл и сел за мой столик, напротив.
- О чём она?
- Ммм… Книга то? Да тоже о жизни.
Альфонсо внимательно посмотрел на меня своими смеющимися глазами и сказал:
- Значит о любви.
- Ну или об её отсутствии, я ещё не решил.
- Всё равно о любви. Иначе бы не было заметно её отсутствия. Ведь зачем писать о том, чего нет.
Я поднял чашку.
- За любовь!
- И верно там есть женщина. Женщина, которая разбила кому-то сердце.
Я грустно улыбнулся.
- Мой дорогой Альфонсо, вы слишком проницательны и умны для простого хозяина кафе.
- Это возраст, - усмехнулся он. - Но не стоит обвинять женщин в вопросах любви. Часто они сами не знают чего хотят.
Альфонсо поднялся из-за стола и возвратился к барной стойке.
- Кстати, скоро приезжает племянница моей жены, по её словам “само очарование”. А вам, сеньор, уже давно пора жениться.
Допитая чашка смотрела на меня пустым дном, молча вторя его словам.
Я тоже поднялся, поблагодарил хозяина, мы распрощались, и я направился дальше, к набережной.
Город умиротворённо спал. Прохожие почти не попадались на глаза, редкий автомобиль шурша шинами проносился по проспекту, который двумя рядами высоких стройных пальм устремлялся к порту. В воздухе парил цветочный запах его огромных клумб, к которому уже нпачинал примешиваться ни с чем ни сравнимый запах моря. Наконец проспект уткнулся в площадь с взмывающей вверх обелиском. С наступлением темноты на его верхушке загорался свет и он становился похожим на маяк. Это был почти конец пути. Ступеньки на краю выложенной мозаикой площади уже окунались в воду. Сидя на них, можно было наблюдать, как волны плещутся о камень, накатываются одна за другой, равномерно и усыпляюще. Словно где-то там в глубине океана бьётся гигантское сердце и волны доносят его пульс.
Я шёл вдоль тенистой набережной с её белоснежно сверкающими на ярком летнем солнце ротондами и балюстрадами. Лёгкий бриз колыхал листья пальм и они в сочетании с шумом волн рождали ту незамысловатую южную мелодию, которая подобно колыбельной убаюкивает и погружает в мир расслабленной беззаботности. Захотелось ещё большей расслабленности и я зашёл на террасу одного из прибрежных ресторанчиков. Я выбрал место с наиболее живописным видом и заказал вина.
Было жарко. Водяной туман от распылителей установленных на шатрах искрился миллиардами мелких капель, но совсем не охлаждал. Я смотрел на линию горизонта сквозь бокал, совместив уровени вина и моря, когда за спиной услышал шорох ткани и запах её духов. Изящная ладонь легла мне на глаза, а её левая копия заскользила по моей груди. Она опустила голову мне на плечо и прошептала.
- Я здесь.
Потом весело рассмеялась и уселась напротив.
- Пить в одиночестве - верный путь к алкоголизму! Как ты?
Я любил этот её образ как и любой другой. В зелёном сарафанчике, не скрывающим, то что допустимо не скрывать, и откровенно намекая на всё остальное. С невинным личиком и озорными огоньками, пляшущими в серо-голубой бездне глаз. Она была прекрасна и знала это.
- Хорошо.
Я молчал. Просто сидел и любовался ею, хотя знал, что подобные встречи мне противопоказаны. Ткань мироздания начинала разрушаться, когда она приходила. И чем сильнее я на неё реагировал, тем меньше времени я мог позволить себе оставаться с ней рядом. Даже в собственном мире я не был всесилен.
- А я ходила к старому маяку. Сегодня там были такие волны! А если забраться наверх, то видны звёзды. Как из колодца. Чего ты?! Правда-правда! Сам виноватый, что со мной не гуляешь, увидел бы собственными глазамим. Лежишь, смотришь на дневные звёзды и слушаешь море. А на обратной дороге нашла камешек, вот смотри!
Она протянула мне на вытянутой ладошке обкатанную морем до идеальной формы зелёную стекляшку.
- Проделаю в ней дырочку и буду носить.
Она продолжала весело щебетать, а я поймал себя на мысли, что толком и не слушаю, увлечённый не словами, а самим её голосом. Живым, струящимся как весенний ручей, стремительным потоком, уносящим меня в прошлое, когда я был счастлив.
Я встряхнул пару раз головой, чтобы отогнать навождение и сделал заказ официанту. Мгновение и второй бокал вина стоял перед ней.
- За что пьём? - поинтересовалась она.
- За любовь.
- За то, чтобы у тебя всё сбылось!
Мы чокнулись и сидели какое-то время молча. Она повернулась к морю и оперевшись подбородком на руку, задумчиво смотрела куда-то вдаль. А я смотрел на неё.
Не отрывая глаз от горизонта она проинесла:
- Пойдём сегодня ночью купаться.
- Ты же знаешь, я не могу.
Я действительно не мог. Прикасаясь к ней, я слабел, терял разум и преставал осознавать реальность. Чувства захлёстывали меня и я терял контроль над миром, превращаясь из почти что бога, в скромного статиста. И моё подсознание начинало разыгрывать карты моих страхов и поражений. Рай начинал превращаться в ад.
- Но мне очень одиноко. Мы видимся так редко и недолго. А иногда мне кажется, что только в эти моменты я и живу по-настоящему. А в долгих перерывах я бездушной вещью лежу на каком-нибудь пыльном складе, на который не проникнет даже лучик солнца.
Что я мог сказать? Одиночество - это болезнь, которая время от времени терзала и меня и проекции моего разума.
Я подошёл, поднял её за руку со стула и обнял. Сладкая дрожь пробежала по всему телу от соприкосновения.
- Бабочки, - тихо сказала она.
- Да, они самые, - прошептал я, уткнувшись в её белокурые локоны. - Всё будет хорошо.
Мимолётно скользнув по её губам, едва ощутив их сладость, я бережно отстранился и повернулся к морю. Воздух стал густым и плотным, словно запечетлевая весь город в невидимой смоле. Звук исчез, краски выцвели, морской пейзаж на секунду застыл чёрно-белой фотографией у моих глаз. И снова всё стало как прежде.
Я обернулся убедиться, что её больше нет.
- Давно вы здесь, док?
Тень отделилась от стены в глубине арки и вышла на свет. Белый курортный костюм, галстук, широкополая шляпа с приопущенным козырьком, трость. Но то же лицо, что и при первой встрече.
- Я посчитал неделикатным вмешаться раньше.
- Спасибо. Как там идут мои дела? Не проинформируете, почему я здесь, а не там.
- Боюсь, не смогу дать вам определённый ответ. Человек предполагает, а бог располагает. Возможно повреждения мозга не дали заработать ему на достаточную для пробуждения мощность, а может вы на самом деле не хотели проснуться. Кто знает? Почему вы не стали пробывать дальше?
- Какой смысл в возвращении? Здесь я могу управлять реальностью. Посмотрите вокруг, разве он не в сто тысяч раз лучше того серого мирка от куда вы пришли с его однообразными скучными буднями и миллионом обязанностей?
- Но он не реален и существует только в вашем воображении.
- Это для вас он статичен и неосязаем, движующаяся картинка в вашей голове. А я чувствую здесь каждый порыв ветра и морскую соль на губах, солнце обжигает мне кожу, а вода дарит прохладу в знойный полдень. Это мир наполненный красками и звуками, который заботиться обо мне.
- И всё же он фикция! Персонажи вашего сна ненастоящие люди. Вы говорите сами с собой. И эта девушка, лишь образ из вашей головы.
- Я знаю. Но здесь она со мной.
- Александр, давайте серьёзно. Ваше состояние серьёзно ухудшилось. Кома стала ещё более глубокой, ваш мозг перестал отвечать за дыхание и вы были переведены на исскуственную вентиляцию лёгких. Вы умираете.
- Вот как… И сколько мне осталось?
- Не больше месяца.
- Док, а сколько времени я в коме?
Доктор промедлил с ответом чуть больше, чем было нужно, чтобы подтвердить мою догадку.
- Несколько лет.
- Я не помню даже намёка на подобные технологии, когда я бодрствовал. Вряд ли всё обошлось парой тройкой лет, а? И какая вероятность, что я не умру под вашим аппаратом, когда проснусь. А если и выживу, что меня ждёт? Моё ослабевшее тело и безразличие вашего мира? Иногда мне снились такие чудесные сны, что, проснувшись, я снова хотел заснуть, чтобы вернуться, потому что я чувствовал себя там счастливым. А сейчас, когда я как раз в таком сне и нахожусь, вы думаете я променяю его на вашу так называемую “реальность”.
- Но вы умрёте и ваша сновиденческая “реальность” умрёт тоже. Не получится спрятаться от смерти здесь, в краю снов.
- Мы все умрём. И не каждый умрёт на берегу моря с бутылкой хорошего вина. К тому же месяц там, это чертовская куча времени здесь.
- Вы находитесь в плену собственных фантазий, которые не позволяют вам рассуждать здраво. Я здесь как раз для того, чтобы помочь вам прислушаться к доводам рассудка…
- Стоп, доктор. Этот мир -мой! Я обещаю вам подумать. А теперь прощайте!
Я отвернулся, зная что ластик мироздания за моей спиной сотрёт его проекцию из моего города.
Волны сверкали на ярком солнце. Бриз наполнял паруса яхт в заливе. По набережной дребезжа проехал старинный жёлтый трамвай. Влюблённая парочка кормила с причала чаек. Из неоткуда взявшийся чёрный кот потёрся об мою штанину и пошёл дальше по каким-то своим важным кошачьим делам. Город жил и был живой. У нас ещё была уйма времени для нас двоих. Я оставил деньги на столике и лёгкими шагами направился к старому маяку...
Было то особенное утро, когда просыпаясь, ещё обёрнутый в тонкую паутину сна, уже чувствуешь, что наступающий день особенный и заранее предвкушаешь его. Я смотрел в белоснежный потолок спальни, наслаждался негой и ещё раз согласовывал сам с собой намерение встретить Новый Год. Конечно вероятность того, что по ту сторону бытия тоже готовятся его встречать была невероятна мала. Но что мне до того, уже чуждого мне мира. Дни летели разноцветной каруселью, и сегодня я выбрал белый цвет.
Снежинки кружились над летним Городом, плавно и неторопливо готовя его к погружению в зиму. Становилось холоднее, на мои плечи легло чёрное пальто и руки облачились в перчатки. На круглую площадь перед ратушей, где я наблюдал за метаморфозами происходившими с городом, высыпала детвора, не видевшая снега никогда в жизни. Они хохоча носились за вальсирующими снежинками, пытаясь их поймать и показать со своей ладони их хрупкий узор, пока они не растаяли от человеческого тепла. Я на мгновение закрыл глаза, представляя картину из прошлого, и с неба повалил настоящий новогодный снег. Огромными пушистыми хлопьями она падал и падал, стремительно заполняя плиточную мозаику площади. Через десять минут в город пришла зима, самая тёплая из тех, что я встречал. Я встал со скамейки и пошёл к набережной, посмотреть на зимнее море, мимоходом замечая как дети уже начинают пробовать что-то лепить из снега. В длинном подземном переходе, который вёл с площади, как обычно играл музыкант, молодой парень с гитарой. Я никогда не подавал ему, из-за своей привычки в реальном мире и из-за отсутствия в этом смысла. Хотя я каждый раз замедлял шаг в этом переходе, слушая его испанские аккорды. Вот и сейчас он играл, как будто на струнах моей души. Сегодня мне хотелось прервать свой обыденный шаблон поведения. Я подошёл и положил ему пригоршню монет, на которые он даже не повернул головы. Медленно я шёл к выходу и даже на поверхности ещё несколько минут у меня в голове играла вторая часть Аранхуэсского концерта.
Зимнее море было слишком зимним, слишком строгим и нахмурившимся. Волны бились о камни устало и монотонно. Паруса и чайки скрылись из залива прочь. Я пропустил на берегу бокал согревающего глинтвейна и пошёл рассматривать новогодний город дальше. Чем ближе к центру тем больше было атрибутов наступающего нового года. Витрины и вывески магазинов сверкали разноцветными огоньками, то тут то там у входов стояли маленькие исскуственные ели, над головой висели разнообразные гирлянды. Активно и деловито сновал народ со всевозможными свёртками и сумками. Снег уже не валил, а просто создавал вокруг атмосферу праздника.
После обеда я вновь вернулся на площадь, в центре которой уже успели соорудить новогоднюю ёлку, которая высотой равнялась часовне ратуши. Часть детворы скатывалась с построенной ледяной горки, часть самозабвенно мастерила снежную крепость. Здесь я и увидел её.
Она была в пушистом полушубке и руководила строительством. Она любила детей, и они платили ей той же монетой. И даже когда она покрикивала на них, было понятно, что это всё не всерьёз. Было забавно смотреть как она напускает на своё милое личико суровый вид и начинает, по её мнению строго, отчитывать какого-то мальчишку обидившего девчёнку. Воспользавовшись педагогической паузой, отвлекшей её внимание, я подкрался сзади и прикрыл ей глаза.
- Чудо-чудное! - радостно воскликнула она, ловко вывернулась и бросилась мне на шею, так и наровя поцеловать. Я шутливо улонился и повалил её в снег, разметав по нему её золотистые волосы.
Детвора начала улюлюкать и скандировать кричалку:
- Тили-тили тесто, жених и невеста…
- Тааак… Что это такое! - прикинулся грозным теперь уже я. - Сейчас кто-то получит!
Я протянул руку и помог ей подняться, слепил снежок и запустил в самого шумного. Дети издали восторженный вопль и начался снежный бой всех против всех. Подуставшую, но жутко довольную я вытащил её из эпицентра битвы на лавку на краю площади. Она вся была в снегу, и я принялся её отряхивать.
- Вот, - я протянул ей металлическую фляжку, свинтив с неё крышку. - Согрейся!
Она аккуратно понюхала и, удивлённо моргнув заснеженными ресничками, сказала.
- Пахнет ёлкой.
- Новым годом. Пей!
Мы сидели, пили джин, заедая ароматными мандаринами, и болтали о том как это здорово быть вместе. А я думал о том, что так ни разу и не встретил с ней Новый Год...
Шторм пришёл, как и полагается, со стороны моря. Разметав как щепки мелкие суда он обрушился на город высокими волнами и ливнем. Молния сверкала одна за другой, и каждой вторил огушительный раскат грома, перекрывая пронзительные крики чаек.
- Мне страшно.
Она стояла, прильнув ко мне. Её глаза смотрели рассеяно и испугано и искали ответа на моём лице.
- Что-то происходит?
Непогода никогда не приходила в город без моей воли. Но в этот раз я не вызывал её.
- Сейчас всё пройдёт. Потанцуем?
Мы были на смотровой площадке под навесом кафе, хлопающего под порывами ветра, как гигантская птица своими крыльями.
- Где? - недоумённо спросила она.
- Очевидно, что не здесь.
Я закрыл глаза, тщательно сосредоточиваясь на ощущении внутренней тишины, не смотря на разбушевавшуюсю стихию. Грозу всё глуше и глуше звучала в моей голове, пока не стихла полностью. Я открыл глаза. Ткань сновидения замерцала, но смирилась с подобным вольным с ней обращением.
Мы стояли на широкой террасе ресторана, лестница с которой спускалась прямо к песчанному пляжу, о который плескались уже успокоившиеся волны. Тучи тоже постепенно рассеивались, хотя из досадной задержкой, чего ранее не случалось. И закатные лучи солнца пробивались к земле, разрисовывая её в полоску.
Она восторженно улыбнулась.
- Ты - Чудо!
Я щёлкнул пальцами и в воздухе разлилась мелодия вальса, красивого, но немного грустного.
- Ты со мной лишь во сне…
- Ррррр! Неправда! Я самая настоящая, а вот ты - насквозь нереальный!
Чёрное коктейльное платье с оголённой спиной шло ей как и любое другое. Но в нём она была взрослее и серьёзней, что не мешало ей конечно дурачиться. Я обнял её за талию, соединил наши ладони и мы закружились вместе без лишних слов. Пространство заискрилось миллиардами огней и закружилось вместе с нами. Я чувствовал, что время было на исходе. И как оно обычно и бывает, последние мгновения впечатывались в мозг особенно ярко, а все чувства обострились. Музыка постепено затихла. Я взял её за руку и мы спустились на пляж.
Солнце превратившись в огромный кроваво-красный диск медленно приближалась к горизонту. Свет стал мягче, тени длиннее. Мы сели прямо на жёлтый песок, прислонившись к пальме, и глядели то на закат, то друг на друга. Бутылка вина заботливо вкопанная у основания дерева моим подсознанием была извлечена и открыта. Мы болтали о всяких пустяках, пили из горлышка, а потом бегали по колено в воде в догонялки, конечно же упали и все мокрые снова вернулись к пальме.
Я смотрел на волны и думал, подойдёт ли это море, чтобы разговаривать о нём на небесах.
- Скажи, что меня любишь!
Я обнял её и прижал к себе.
- Ты же знаешь, глупенькая.
- Всё равно скажи!
- Хорошо, - Я серьёзно посмотрел в её безумно желанные глаза. - Я люблю тебя. Правда.
Солнце за всё это время едва успело дотянуться до края моего мира. Если это и был мой последний закат, он обещал быть очень долгим. Я поднялся.
- Схожу за полотенцами и вином.
- Только возвращайся быстрей. - Она сладко потянулась. - Ты мне нужен.
Я вбежал в пустой, словно вымерший, ресторан и зашёл за барную стойку. Херес вполне подходил. Полотенца лежали там же, мой мир заботился обо мне. Я взял бутылку, поднял полотенца и увидел лежавший под ними пистолет. Да, мир давал мне выбор. Ещё один способ проснуться, если точно знаешь, что спишь. Я взял его тяжёлую рукоять, закинул полотенца на плечо и пошёл обратно. В сущности, всё это время после последнего разговора с доктором я ничего не решал, я просто продолжал плыть дальше по течению сна, корректируя его время от времени в нужную мне сторону. Может уже и было поздно, но я ещё мог сделать свой выбор. Я глубоко вдохнул и зашагал к берегу…