Кризис миропорядка и будущее глобализации (отрывок 2)

[ss69100]

Дилеммы глобального управления

Как было отмечено выше, история прошедших двадцати лет XX столетия наглядно демонстрирует процесс постепенного затухания мощного импульса глобализации, возникшего в последнее десятилетие прошлого века .


Системный кризис 2020 г. сделал многие латентные проявления деглобализации предельно явными, хотя, как представляется, не изменил стратегического вектора движения мирового социума в направлении глобального сообщества.

Торможение процессов объединения человечества проходило по-разному в разных регионах мира в разных измерениях международной жизни.

Было бы, наверное, неправильным пытаться найти какую-то одну главную причину сбоя в казавшихся ранее безальтернативными тенденциях. Речь идет о целом комплексе объективных и субъективных препятствий, проявившихся по мере повышения уровней связанности человечества на рубеже веков.

По всей видимости, основные причины замедления процессов глобализации лежат не столько в самом этом явлении как таковом, сколько в неумении или нежелании национальных элит эффективно управлять ходом глобальной интеграции.

То есть основные проблемы так или иначе связаны с отсутствием механизмов глобального управления, соответствующих новым реальностям международной жизни. Национальные элиты в большинстве стран мира по разным причинам оказались не готовыми к фундаментальной трансформации систем мировой политики.

Риски, связанные с этой трансформацией, воспринимались и продолжают восприниматься этими элитами как более высокие по сравнению с рисками, связанными с сохранением статус-кво.


Главное противоречие нашей эпохи - противоречие между объективной потребностью человечества в выходе на новый уровень глобального управления и «охранительским» настроем национальных элит, стоящих на защите статус-кво.

Общества нуждаются в международном сотрудничестве, элиты боятся потерять часть своей власти и легитимности и поэтому культивируют популистский национализм, закрытость и ксенофобию. Национализм, в свою очередь, создает собственную динамику, превращая элиты в заложников порожденных ими самими настроений и восприятий.

Характерный пример - негативное развитие отношений США с Китаем в последние годы. На экспертном уровне все вроде бы понимают, что с Китаем надо как-то договариваться, но политическая логика противостояния закладывает долгосрочный курс на обострение конфронтации, который без сомнения переживет нынешнюю избирательную кампанию и будет и дальше препятствовать достижению любых компромиссов между Вашингтоном и Пекином.

Торможение глобализации в конце первого десятилетия XXI в., а затем и начало деглобализации во втором десятилетии столетия - не уникальный случай в истории человечества. За революцией часто следует реставрация. Но никакая реставрация не воспроизводит ancien régime в полном объеме.

Дореволюционная Франция Людовика XVI (1774-1792 гг.) и «реставрированная» Франция Людовика XVIII через три десятилетия после Великой революции (1814-1824 гг.) - это две очень разных страны.

Нынешнее отступление глобализации не означает восстановления «нормальности» прошлого, той «нормальности», которая была искажена какими-то сиюминутными обстоятельствами уникального исторического момента, который больше не повторится. Процесс интеграции человечества будет так или иначе продолжен, хотя конкретные формы и скорость этой интеграции могут меняться в широких пределах.

Сравнивая ситуацию системного кризиса 2020 г. и ситуацию глобального финансового кризиса 2008-2009 гг., нельзя не прийти к выводу о том, что потребность в совместных усилиях сегодня больше, а готовность к ним меньше.

На поверхности этот парадокс выглядит как негативный побочный эффект изменившейся динамики отношений по линии США - Китай[73].

Но проблема, разумеется, выходит далеко за рамки двусторонних отношений Вашингтона и Пекина. Более глубокой причиной является упомянутая выше асинхронность процессов глобализации в современном мире. Экономическая логика требует учета системных интересов, долгосрочных стратегий, сложных и не всегда понятных обывателю решений.

Политическая логика, наоборот, ориентирована на национальные интересы, краткосрочные задачи и популистские, понятные всем решения («псевдорешения»). Поскольку политика сегодня явно доминирует над экономикой, то и экономическая целесообразность отодвигается на задний план.

Поскольку нет никаких оснований полагать, что данная ситуация принципиально изменится в самое ближайшее время, человечество ожидает десятилетие повышенных рисков в «реставрированной» системе неомодернизма[74].

Основное желаемое содержание мировой политики десятилетия - минимизировать негативные последствия возвращения архаики в международную жизнь и подготовиться к новой попытке выстроить современную систему глобального управления в условиях вероятного нового усиления тенденций к глобализации («Глобализации 2.0»).

Одной из важнейших задач предстоящего периода могла бы стать «работа над ошибками», а именно - достижение хотя бы общего консенсуса по принципиальным вопросам, остающимся камнем преткновения для международной интеграции с начала столетия. Отсутствие консенсуса в значительной мере поставило пределы процессам глобализации начале века («Глобализации 1.0»). Перечислим некоторые из них.
Суверенитет и взаимозависимость

Акценты на незыблемость и неделимость государственного суверенитета, по всей видимости, будут одной из характерных особенностей «реставрационной» наступающей эпохи. Эти акценты, кстати, уже сами по себе свидетельствуют о слабости государств, пытающихся обеспечить себе гарантии от внешнего воздействия даже в тех случаях, когда их внутренняя практика не соответствует общепринятым в международном сообществе стандартам и нормам.

C другой стороны, как справедливо отмечает Э. Карр, «неуместность государственного суверенитета - идеология доминирующих держав, которые рассматривают суверенитет других государств как препятствие для использования собственного преобладающего положения»[75].

При этом государства вновь и вновь будут демонстрировать свою неспособность реализовать право на суверенитет в полном объеме. Опыт последних десятилетий показал, что суверенные государства часто не в состоянии защитить свои границы ни от незаконных мигрантов, ни от последствий экологических проблем на территории соседей, ни, наконец, от эпидемиологических заболеваний.

Разрыв между вытекающими из государственного суверенитета правами и предполагаемыми обязанностями носителей суверенитета будет расти и дальше.

Многие малые и «не вполне состоявшиеся государства» демонстрируют формальные символы государственного суверенитета, на практике таким суверенитетом не обладая, но претендуя на «вестфальский» статус.

Великие державы относятся к государственному суверенитету, исходя из своих текущих интересов. В их представлении, эффективный государственный суверенитет - своего рода привилегия, которой располагают очень немногие[76].

В любом случае зона эффективного практического применения формальных принципов «традиционного» суверенитета неизбежно будет и дальше сужаться.

В этом отношении характерен пример Евросоюза - сохраняющийся до настоящего времени суверенитет над сферой общественного здравоохранения чуть не развалил ЕС во время пандемии коронавируса, потянув за собой целую цепь непредвиденных последствий, и потребовал, по крайней мере, временных изъятий части полномочий в этой сфере из компетенции национальных правительств и передачи этих полномочий наднациональным органам ЕС.

Значит, необходимо новое понимание баланса суверенитета и взаимозависимости, повышающее готовность государств к коллективным действиям[77]. Должно прийти осознание того, что взаимозависимость и сопутствующая ей потребность в коллективных действиях - это не угроза государственному суверенитету, а одна из форм его практической реализации, основанная на представлении о возможной и даже желательной «делимости суверенитета».

Безусловно, потребуются коррекции и в понимании «вестфальского суверенитета», запрещающего внешним игрокам вмешиваться в распределение властных полномочий внутри государства.

Перефразируя известное высказывание Р. Купера в отношении коллективного или распределенного суверенитета стран Евросоюза, допустимо предположить, что модель «Глобализации 2.0» будет включать в себя «высокоорганизованную систему взаимного вмешательства во внутренние дела друг друга»[78].

Выстроить такую систему в глобальном масштабе будет неизмеримо труднее, чем на региональном уровне, но так или иначе решать эту задачу придется, чтобы не девальвировать понятие суверенитета еще больше.
Регионализация и глобализация

В сложившихся обстоятельствах кризиса универсальных институтов (в частности, ВТО, а до какой-то степени - и всей системы ООН) регионализация выступает как наиболее практически осуществимый формат многостороннего международного сотрудничества.

Процесс складывания крупных региональных торгово-экономических партнерств набирает скорость, процесс формирования региональных политических и стратегических альянсов идет гораздо медленнее, но и здесь заметны сдвиги в направлении более глубокой интеграции (например, развитие политической составляющей в деятельности АСЕАН).

Происходящее укрупнение строительных блоков, из которых должен складываться новый мировой порядок, в чем-то упрощает переход к новому уровню глобального управления.

Более ограниченное число игроков облегчает достижение договоренностей, повышает устойчивость и предсказуемость системы. Но регионализация содержит в себе и многочисленные риски - от институционализации конкуренции между региональными группировками до распада уже сложившихся глобальных технологических, информационных, финансовых и иных пространств.

Жесткая регионализация способна создать препятствия для эффективного общемирового сотрудничества в решении глобальных задач безопасности и развития.

Наконец, учитывая слабость многих региональных интеграционных проектов в Африке, Латинской Америке, на Ближнем Востоке и на постсоветском пространстве, можно предположить, что регионализация окажется де-факто политически корректным эвфемизмом формирующейся биполярной структуры.

По всей видимости, очень важно добиться того, чтобы регионализация выступала не как альтернатива глобализации, но как необходимая ступень в процессе глобализации.

Для этого, в свою очередь, нужно предусмотреть принципиальную совместимость отдельных региональных интеграционных группировок (например, совместимость процедур, стандартов и нормативов между Евросоюзом и ЕАЭС), даже если в обозримом будущем наладить эффективное практическое сотрудничество между этими группировками не представляется возможным.

С другой стороны, встает проблема стран, а, возможно, и целых континентов, выпадающих из жизнеспособных региональных интеграционных проектов - таких, как значительная часть Ближнего Востока, Африки, а также часть территории бывшего Советского Союза.

Для них должны быть предусмотрены максимально гибкие форматы взаимодействия с интеграционными проектами (например, формат «БРИКС+»[79]). В этом случае принцип региональной принадлежности не должен ограничивать возможности сотрудничества.

Наконец, для глобальных проблем должны быть глобальные решения. То есть регионализация не должна привести к расходящимся региональным подходам к таким проблемам как климат, продовольственная и энергетическая безопасность, управление транснациональными миграциями и пр.

Общность или, по крайней мере, принципиальная совместимость этих подходов, должна служить тем каркасом, который не позволит мировой системе окончательно не распасться на региональные компоненты и создаст для последующей «сборки» этих компонентов в единое целое.
Интересы государств и глобальные блага

Одна из фундаментальных проблем «Глобализации 1.0» состояла в том, что глобализация, особенно в последние годы, стала восприниматься преимущественно как глобальная «игра с нулевой суммой».

Глобализация конкуренции (торговой, финансовой, технологической, профессиональной, социальной и любой другой) предполагала, что в новых условиях дополнительные преимущества получают самые сильные, а на долю слабых остаются исключительно издержки.

Борьба за ограниченные ресурсы - будь то сырьевые, человеческие или финансовые - неизбежно должна была поделить мир на победителей и побежденных. Причем количество победителей в этом мире далеко не обязательно всегда должно превышать число побежденных.

А если это так, то по мере развития процессов глобализации сопротивление этим процессам будет усиливаться. Победители будут вынуждены либо «откупаться» от побежденных, либо пытаться изолировать себя от них. Ни первый, ни второй подход не обещает долгосрочной стабильности.

Однако такой взгляд на глобализацию полностью игнорирует другое, не менее важное ее измерение, а именно - глобализацию сотрудничества как механизм создания глобальных общественных благ. Даже если ограничиться исключительно сферой экономики, стоит отметить такие общие блага как международные стандарты защиты интеллектуальной собственности, борьба с трансграничной экономической преступностью, международное сотрудничество в противостоянии практикам уклонения от налогов и пр.

Если мы выйдем за пределы экономического измерения глобализации, то убедимся, что набор глобальных общественных благ может быть гораздо более широким. Глобализация предоставляет новые, ранее недоступные возможности совместной борьбы с пандемиями, международным терроризмом, измерениями климата[80].

В этих сферах неприменимы понятия «победителей» и «побежденных», здесь неприменимы правила «игры с нулевой суммой», и глобализация выступает как необходимая платформа для защиты общечеловеческих интересов[81].

Если по мере углубления взаимосвязанности государств соотношение между глобализацией конкуренции и глобализацией сотрудничества будет меняться в пользу последней, то точно так же будет расширяться социально-экономическая и политическая база глобализации, и, соответственно, расширяться ее исторические перспективы.
Экономическая эффективность и социальная справедливость

Глобализация может оказаться устойчивым процессом только в том случае, если удастся изменить ситуацию, при которой ее дивиденды приватизируются узкими группами финансово-экономических элит, а ее издержки распределяются между средним классом и беднейшими слоями общества[82].

Во время кризиса 2008-2009 гг. большинством развитых стран были предприняты колоссальные усилия для того, чтобы спасти крупнейшие банки под лозунгом «too big to fail». В ходе нынешнего кризиса есть соблазн сделать акцент на поддержку крупных «системообразующих» предприятий производственного сектора.

Между тем под угрозой в развитых странах находятся миллионы малых и средних предприятий, не говоря уже о домохозяйствах. Именно они должны стать объектом первоочередной поддержки[83]. В противном случае результатом кризиса 2020 г. станет очередной подъем правого популизма и массовых движений антиглобалистов.

Весьма симптоматично, что движения правых антиглобалистов имеют меньше шансов в странах с сильными традициями социального государства (например, страны Северной Европы), где дивиденды и издержки глобализации распределяются относительно равномерно между всеми слоями общества.

То же самое относится к неравенству между государствами. Противостояние Севера и Юга. Биполярность обычно воспринимают как геополитическое, военно-техническое экономическое, технологическое и любое иное противостояние Соединенных Штатов и Китая. Однако, на наш взгляд, деглобализация, скорее, приведет к иной форме биполярности - экономическому, а затем и к политическому разъединению глобального Севера и глобального Юга.

В условиях быстрого развития новых технологий Север сможет резко повысить производительность труда и сократить потребность в рабочей силе. На это же будет работать и увеличение продолжительности жизни и вовлечение в производственный процесс старших возрастных групп.

Одновременно будет происходить повышение эффективности использования природных ресурсов и резкое снижение (или вообще преодоление) сырьевой зависимости глобального Севера от глобального Юга.

Мы уже наблюдаем эту долгосрочную тенденцию в сфере углеводородов.

Подобная демографическая и сырьевая самодостаточность позволит реализовать лозунги правых популистов о закрытии границ, ограничить торговлю и, как следствие, сократить программы экономического содействия. Север получит возможность не вмешиваться в региональные и локальные конфликты на Юге и т. д.

Соответственно, разрыв в уровнях жизни на Севере и на Юге будет расти с ускорением, а опасность зарождения новых пандемий на Юге будет нарастать[84]. Разумеется, какие-то из стран глобального Юга смогут совершить социально-экономический рывок и успешно встроиться в посткризисное международное разделения труда, но таких счастливчиков, по всей видимости, окажется немного.

Остальным будут уготовлены высокая степень социально-экономического неравенства, постоянная угроза сползания в политическую архаику и другие проблемы незавершенной модернизации. Нельзя исключать хронических вооруженных конфликтов - как гражданских, так и международных.

В долгосрочной перспективе глобализация должна включать в себя эффективные механизмы масштабного перераспределения ресурсов от богатого Севера бедному Югу. Главным мотором «Глобализации 2.0» должен стать рост спроса на глобальном Юге за счет формирования там многочисленного среднего класса. Эти механизмы должны быть принципиально иными по сравнению с традиционными программами технической и финансовой помощи, созданными полвека назад[85].

Международные программы помощи уже сегодня являются крайне непопулярными во многих странах Севера и, в первую очередь, в Соединенных Штатах. Некоторые эксперты считают возможным максимально «деполитизировать» эти программы, придав им по возможности чисто технический характер, т.е. перевести их в категорию «глобальных общественных благ».

Другой вариант - перевести программы технического и финансового содействия из благотворительного в инвестиционный формат[86], придавая особое значение социальному предпринимательству в его различных формах...

Андрей Кортунов

***

Источник.

НАВЕРХ.