Возможен ли плавный переход капитализма в социализм?
Можно ли коммунистам идти вперёд,
стесняясь слова коммунизм?
В текущее десятилетие двадцать первого века в информационном пространстве РФ начали происходить чудеса.
Растущее количество дипломированных представителей «точных» наук стало всё активнее разрабатывать общественные теории с опорой на марксизм-ленинизм, но, к сожалению, очень часто, с позиций своих конспектов и понятий, усвоенных ещё в годы застоя научной мысли в КПСС.
«Мозговой штурм»
... с пожелтевшими конспектами наперевес
Перестройка со всей очевидностью доказала, что, к этому времени, «верхи» КПСС с теорией марксизма были знакомы только на уровне названий и нескольких цитат из отдельных работ классиков, и только единицы, относительно молодых членов партии из низовых организаций, владели теорией марксизма в удовлетворительном объёме и могли, в некоторой степени, оперировать категориями диаматики, но их было очень мало, они были страшно далеки и от народа, и от власти, а поэтому не могли серьёзно повлиять на горбачёвскую камарилью.
Абсолютной правдой является то, что после Сталина не было в КПСС генсеков, которые разбирались бы в теории марксизма, особенно в диаматике. Сталин же сам писал научные труды и на их основе, при жизни, одержал Победы над ВСЕМИ своими теоретическими и военно-политическими противниками. Ну, а лягнуть усопшего гения, как известно, может любой осёл.
Дипломированная советская техническая интеллигенция эпохи начала «перестройки», с одной стороны, увлеченная специфическими проблемами своих «точных» наук, не тратила времени и больших усилий на овладение теорией марксизма, а, с другой, стороны, читая пустые творения обществоведов тех лет, с оправданным презрением относилась ко всем официальным партийным литераторам эпохи «застоя», ко всяким абалкиным, аганбегянам, арбатовым, буничам…
В конце 80-х годов, на некоторое время, техническая интеллигенция увлеклась антипартийной риторикой демократов, либералов, националистов и клерикалов, т.е. перекрасившихся партбилетчиков, различных коротичей, гайдаров, гусевых, полезших на трибуны, как плесень в оттепель, которые, с разрешения Яковлева, начали переписывать историю КПСС исключительно в черных тонах и провозгласили рыночную демократию панацеей от всех трудностей.
Но ликование технической интеллигенции по поводу отмены партийных собраний и марксистской учёбы длилось недолго. Не прошло и десяти лет, как техническая интеллигенция поняла, что, в строгом соответствии с планами госдепа США и отцов русской демократии, у науки в РФ, практически, нет перспективы. Наиболее продажные тут же собрали чемоданы...
Следующие десять лет техническая интеллигенция, оставшаяся в стране, уповала на прагматизм Путина. И, действительно, умирающую науку РФ, за последние пять лет, всё-таки свернули в реанимацию с прямого пути, ведущего в морг, и складывается впечатление, что скоро, может быть, позволительно будет отключить искусственную вентиляцию её мозгов. Но не слишком много найдётся оснований для благоприятного прогноза на длительный период. Путин не вечен, либералы и националисты не дремлют, а левое движение в теории обществоведения никак не выберется из детских штанишек.
Вместо того, чтобы умело, как и подобает ученым, хотя бы, гипотетически построить научную модель коммунизма, они занялись тем же, чем занимались академики, настроенные честно и просоциалистически в брежневский период: размышлять над социализмом на базе осторожно подобранных, многократно уже урезанных цитат Маркса и Ленина о социализме.
Но самое печальное состоит в том, что подавляющее большинство авторов опять ищет возможности оседлать стоимостные, ценовые и товарно-денежные отношения так, чтобы с их помощью триумфально построить «настоящий»… социализм.
Правда, сегодня в среде литераторов уже раздаются единичные призывы заняться разработкой теории построения полного коммунизма на основе отрицания товарно-денежной формы производственных отношений, чтобы иметь теоретические ориентиры, логику движения от тирании товарно-денежной формы экономических отношений к нетоварной и безденежной форме производственных отношений. Но и этих авторов сегодня интересует только социализм. Получается как в той загадке, условие которой составлено так, что Ахиллес никогда не сможет обогнать черепаху.
Это тем более странно, что ученые технического профиля, которые не стесняются всё дальше уходить от модели атома Томсона и библейской модели сотворения Вселенной, в вопросах обществоведения держатся за товарно-денежную форму производственных отношений, как слепой за стенку. Они упорно топчутся на месте, боясь заглянуть дальше модели социализма, усвоенной ими в студенческую пору.
На этой «точке замерзания» мысли и идет бурная, ругательная полемика в интернете между представителями, преимущественно, «точных» наук, имеющими отношение к РУСО, и отдельными инициативными технарями-одиночками, взявшимися за проблему нетоварного оборота, раз за неё не берутся сами обществоведы.
Сложно понять, почему подавляющее большинство современных теоретиков, взявшихся за проблемы социализма, «забыло», что после появления в ноосфере «Манифеста Коммунистической Партии» все матерые социалисты ополчились на коммунистов как на раскольников, в том числе, и на Маркса с Энгельсом. Кроме того, большинством наших современников совершенно игнорируется и то положение, что уже в Манифесте все виды социализма (известные науке той поры) отнесены Марксом к числу реакционных моделей: и утопический, и феодальный, и религиозный, и «истинный».
Маркс и Энгельс, в силу понятных естественноисторических причин, не рассматривали национал-социализм. Тем не менее, необходимо помнить, как легкомысленно социал-демократы Европы отнеслись к национал-социализму, и как «на ура» принял национал-социализм пролетариат большинства европейских стран, а не только Италии и Германии.
Разумеется, классики нашли выход из положения и, для обозначения первой фазы коммунизма, в привычной для левого обывателя терминологии, иногда называли его научным социализмом. Этот паллиатив породил и выражение «научный коммунизм», т.е. «масло масляное». Став учебной дисциплиной, «научный коммунизм», к сожалению, сам, частенько, именовал первую фазу коммунизма социализмом, развитым социализмом, зрелым, реальным, но в части теории полного коммунизма не смог продвинуться ни на шаг вперёд.
Двадцать первый век хорошо показал, что представляет собой реализованная модель, например, религиозного социализма - ИГИЛ. Складывается впечатление, что наиболее непосредственное знакомство с этой разновидностью религиозного социализма, может быть, переживут социалисты ЕС, а может быть, и не переживут.
Могут возразить, что сам Ленин был членом Российской Социал-Демократической Рабочей Партии.
Да, Ленин был членом РСДРП, но лишь потому, что именно так себя именовали все левые разрозненные группы на территории России к тому моменту, когда Ленин решил всерьёз заняться революционной деятельностью, и ему нужно было преодолеть последствия массовой теоретической и организационной неграмотности левых в России.
Ленину пришлось потратить немало сил, чтобы превратить социал-демократическую анархию в России, впервые в истории человечества, сначала, в массу, готовую к организации, «подсевшую» на эту идею, решившуюся на объединительный съезд, а уж потом сделать коммунистами наиболее адекватных членов РСДРП.
Сплотив разрозненные кружки социал-демократов в единую партию с Программой и Уставом, отвечающими требованиям теории марксизма, Ленин, тем самым, в строгом соответствии с диаматическим учением о единстве и борьбе противоположностей, объективно разделил состав съезда на большинство компетентных, работающих членов партии и на сознательно заблуждающееся меньшинство, которое, в соответствии с положениями Устава, превратилось в… раскольников и отступников, том числе, и в глазах всего беспартийного рабочего движения.
Невозможно объяснить иначе причину, по которой Ленин лично написал Программу и Устав РСДРП, да так убедительно, что именно эта программа, одна из трёх, и была признана официальным документом партии, вокруг которого в дальнейшем и происходили многие перипетии внутрипартийной борьбы. Предположить, что Ленин ехал на второй съезд РСДРП без стратегического плана, без учета ситуации в левом движении России, без знания «пунктиков» заблуждений лидеров-социалистов, без определенной цели, значит, ничего не понять ни в самом Ленине, ни в ленинских теоретических работах этого периода.
После второго съезда РСДРП левое партийное движение в России, фактически, утратило свою пестроту, неопределенность, мелкотравчатость, сведя все внутренние противоречия, как и предусмотрено в диаматике, к научной и оппортунистической противоположностям. Большевизм, встав на позиции коммунизма, превратился в носителя научного мировоззрения, а все остальные ненаучные направления политической мысли беспринципно и бесперспективно объединились в травле большевизма с позиций социал-демократии, либерализма, нацизма, клерикализма.
Удачное название, «большевизм», соответствовало задачам переходного периода, когда борьба шла по принципу «кто-кого», чтобы после завершения политического переходного периода, т.е. периода триумфального шествия Советской власти и победы над дворянами, банкирами и интервентами, переименовать социал-демократическую рабочую партию, как и предписывал Манифест, не скрывая своих подлинных намерений, в открыто коммунистическую партию.
Объективно, меньшевики всю свою историю, в самом лучшем случае, боролись именно за то, чтобы, на деле, политика РКП(б)-КПСС осуществлялась без каких-либо научно обоснованных и целенаправленных шагов в сторону коммунизма. Никогда в социал-демократических средах не происходили поползновения в сторону осознанной борьбы за ликвидацию товарно-денежной формы производственных отношений. Если внимательно присмотреться к тем рубежам, к которым в самых смелых теориях доходили социалисты, то это был сытый, умеренный в своих экспансионистских аппетитах... домонополистический капитализм Прудона, Лассаля, Сахарова...
До сих пор современные авторы теоретических исследований в области социализма «пляшут» от капитализма и пытаются его улучшить до состояния, которое можно было бы назвать социализмом. По крайней мере, речи советских обывателей и многих официальных обществоведов средней руки эпохи «застоя», типа Шмелёва, Пияшевой, Заславской, Гайдара, были переполнены презрением к советскому социализму, но источали глубочайшее почтение, если не безответную любовь, к шведскому, японскому, норвежскому, австрийскому и т.д. «социализмам», критерием которых было отсутствие очередей за копченой колбасой и «фантастически» большие пособия по безработице, номинально превосходящие, порой, зарплату советских молодых инженеров без учета общественных фондов потребления.
Ума и научной добросовестности многим исследователя этого вопроса хватало лишь на то, чему их учил ещё Прудон: избавить капитализм от всего плохого, что в нём есть, оставив только «хорошее», и будет всем вам счастье. Поэтому многие литераторы достаточно часто предлагали и предлагают, считать социализм общественно экономической формацией и строить конкретно именно её, поскольку эта задача и в интеллектуальном и практическом плане, кажется им подъёмной.
А уж если убедить пролетариев, как это пытаются делать, например, М. Попов или С. Бойко, в том, что возможно добиться у капиталистов полной оплаты цены товара «рабочая сила», правильно распределить прибавочную стоимость, то, считают хвостисты, пролетарии назначат таких экономистов своими вождями и будут, в дальнейшем, выполнять всё, что они им предложат.
Подобное торжество оппортунизма стало возможным, прежде всего, в силу нулевого владения диаматикой большинством современных теоретиков, берущихся за проблемы посткапиталистического развития социума.
Между тем, Ленин предупреждал, что не только двигать обществоведение вперёд, но и понять «Капитал» Маркса невозможно, не изучив, предварительно, диалектики, и с горечью отмечал, что на тот момент, т.е. в период небывалого подъёма практического революционного романтизма, «красногвардейских атак на капитал», невозможно было найти в партии товарищей, напряженно изучающих диалектику, как самое точное и глубокое революционное учение.
К сожалению, современные левые акционисты так и не поняли, что диаматический подход не исчерпывается знанием формулировок трёх законов диаматической логики. Он предполагает знание и использование всего категориального аппарата, т.е. всего комплекса терминов с абсолютно однозначным смыслом, признаваемых в рамках марксистской философской школы, отражающих всеобщие, общие законы и конкретные моменты бытия, прежде всего, общественного.
Поэтому, если уж марксизм всесторонне обосновал категорию «формация» (общественно экономическая), то нет оснований называть себя марксистом, если уверен, что за капитализмом следует формация под названием социализм.
Марксизм доказал, что, с научно-теоретической точки зрения, объективным базисом воспроизводства общества могут быть только неэксплуататорские или эксплуататорские производственные отношения. Других придумать не удалось.
Развитые устойчивые неэксплуататорские производственные отношения людей на базе совместного использования всех факторов производства в марксизме принято называть коммунистическими. Эксплуататорские производственные отношения исторически осуществлялись в трёх формах с очень не принципиальными отличиями.
В рабовладельческой формации человек пользуется человеком как говорящей вещью. «Привязанность» к господину осуществляется реальными цепями и колодками, трудовое усердие «мотивируется» систематическим применением стимулов, т.е. ПАЛОК с острым концом.
В феодальной формации человек использует крестьянина как вещь, но крестьянин верит, что он, прежде всего, раб божий и искренне считает, что на том свете бог компенсирует ему неудобства земного бытия.
В капиталистической формации человек использует пролетария более расточительно, чем вещь, в течение рабочего дня, но эта вещь «думает», что всё происходит по её доброй воле, и её успокаивает то, что юридически, т.е. на бумаге, она вольна выбирать себе... хозяина, хотя, выбор состоит лишь в имени другого тирана, который в течение всего рабочего времени, тоже, будет драть с говорящей вещи семь шкур эффективнее, чем её же хозяин в любой другой формации.
А после напряженного трудового дня, при умело рассчитанной хозяином его продолжительности и интенсивности труда, рабочая сила наёмного раба приходит в состояние полного изнурения, а потому не доставляет работодателю никакого особого беспокойства. Многие современные говорящие вещи настолько глупы, что стараются устроиться на работу сразу к двум хозяевам и, даже, всё своё свободное время, пока здоровы, пытаются подарить ещё какому-нибудь эксплуататору.
Если же исходить строго из того, что писали Маркс и Энгельс, то придётся признать, что они создали Манифест не социалистической, а именно, КОММУНИСТИЧЕСКОЙ партии и, совершенно очевидно, что, после слома политической буржуазной машины классового угнетения, коммунисты обязаны грамотно строить именно коммунизм, а сколько и каких фаз при этом придётся пройти, какова будет их продолжительность, здесь необходим творческий, т.е. диаматический подход к каждой конкретной стране, вставшей на путь коммунистического строительства.
Местами, как показала практика, строительство коммунизма придётся организовывать прямо из родоплеменного коммунизма, в котором находится часть современного населения земного шара. Практика работы, например, Института имени Патриса Лумумбы показала, что африканские юноши и девушки, не имевшие вообще никакого образования, формировавшиеся в родоплеменной обстановке английских, французских, бельгийских, португальских колоний, успешно овладевали за год русским языком настолько хорошо, что это позволяло им, в дальнейшем, осваивать все научные технические премудрости, рождённые двадцатым веком.
Как свидетельствует история, и Маркс, и Ленин, и Сталин пытались построить именно Коммунистический Интернационал, но изобилие необразованных социалистов в левом движении очень затрудняло им дело. Доходило, даже, до того, что Маркса и Энгельса исключали из интернационала, Ленина - из редакции газеты «Искра», Эрнста Тельмана из партии, редакцию «Прорыва» которая «грешила» тем, что призывала не плестись в хвосте пролетарского движения, а учиться коммунизму настоящим образом, чтобы научить коммунизму и других людей, исключили из РКРП-РПК.
Когда же РКП(б) избавилась от Троцкого и многих других отъявленных оппортунистов, то они, видя полную невозможность осуществлять социалистическую диверсию внутри коммунистической партии, организовали свой, откровенно социалистический, т.е. антикоммунистический интернационал.
В России, после победы Октябрьского политического переворота, началось «триумфальное шествие» Советской власти, которое монархисты, банкиры, дворяне, иностранные интервенты попытались остановить силой оружия, расстрелами, виселицами. Большая и лучшая часть населения России ответила на это принятием политики военного коммунизма. Не будет преувеличением, если сказать, что Ленин, имея беспрецедентное понимание со стороны большевистского крыла партии, а, благодаря этому, и у рабочего класса, организовал именно политику коммунизма в условиях военного времени.
В этот период работа всех органов управления и отраслей экономики страны строилась при, фактически, нулевой роли финансовых инструментов, поскольку советских денежных знаков ещё не существовало, а спекулянтов ограничивали физически. Оказалось, что централизованное управление производительными силами Советской России, признание рабочими и крестьянами разумности мобилизационных и распределительных решений Совета Народных Комиссаров, были много продуктивнее рыночных приёмов мобилизации сил Антанты и внутренних отрядов реакционных сил белогвардейщины. Практика показала беспрецедентное превосходство коммунистической науки в одной отдельно взятой стране над силой мировой финансовой «системы» олигархов.
Однако после победы над интервентами и белогвардейцами в России эгоизм мелкобуржуазных масс, не вооруженных научными знаниями, привел Ленина к необходимости проводить следующий акт классовой борьбы в рамках непринципиальных, формальных уступок товарно-денежной форме отношений в частном секторе и применять элементы монетаристской политики.
На самом же деле, диаматика ленинской модели первой фазы коммунизма состояла в бескомпромиссной политической диктатуре промышленного рабочего класса по отношению ко всем остальным социальным слоям и уровням прежнего феодально-буржуазного общества, при неуклонной диктатуре коммунистической теории в сознании наиболее передовых представителей рабочего класса.
Троцкисты, как известно, на словах, выступали против диктатуры партии, на самом же деле, выпрашивали себе право тоже присутствовать в сознании рабочего класса наряду с ленинско-сталинской логикой строительства коммунизма.
Троцкисты, как всегда, лукавили и пытались диктатуру партии в области пропаганды и агитации в среде рабочего класса представить как диктатуру партии в обществе, хотя и им было известно, что никакого иного мотива, кроме освобождения пролетариев от эксплуатации, в мировоззрении большевиков не присутствовало.
Ленинско-сталинская модель диктатуры рабочего класса в обществе исходила лишь из того, что только сила всего рабочего класса может принудить дворянство, буржуазию, «белое» офицерство, кулаков, правую «интеллигенцию» сложить оружие, в буквальном смысле слова, и отказаться от вредительства на производстве, прежде всего, благодаря сознательному рабочему контролю.
Но, согласно марксизму, это возможно только в том случае, если марксизм-ленинизм будет единственной теоретической основой борьбы рабочего класса за свою социальную свободу.
А это, в свою очередь, возможно лишь тогда, когда, во-первых, сама партия безукоризненно владеет марксизмом и развивает его и, во-вторых, когда она ведёт бескомпромиссную борьбу против проникновения в рабочую среду оппортунистической идеологии.
Между тем, начиная с периода выхода хрущевины из подполья на трибуны, борьба против буржуазной идеологии в КПСС приняла бессодержательный, поверхностный характер, а в вопросе: «догнать и переЖрать Америку» превратилась в открыто мелкобуржуазную.
Свою политику «строительства кумунизьма» Хрущев начал с государственно-партийного переворота, с «временного» повышения цен, с денежного стимулирования интенсивности труда работников, а например, вместо отмены платы за проезд при постоянном творческом развитии общественного транспорта, была введена самооплата проезда, создававшая соблазн именно для диссидентов и мещан проехать «зайцем» и, тем самым, нагадить в социализм.
Вместо отмены платы за электричество продолжали крохоборствовать, собирая с населения по 2 копейки за киловатт, так, как будто новые плотины строились из этих монеток. Не сомневаюсь, что сейчас у некоторых читателей возникнет панический вопрос: если не платить за электричество бумажками, то, чем платить строителям и работникам электростанций? Такие читатели, конечно, готовы на отмену денег в принципе, но только, если это произойдёт не при их жизни и в «параллельном измерении».
Терпимое отношение многих левых теоретиков к деньгам можно объяснить только непониманием с их стороны, что слово деньги есть синоним слова капитал, поскольку только экономическая форма денег позволяет нумизматам-идиотам накапливать «деньги», т.е. нули на своих счетах до БЕСКОНЕЧНОСТИ. В интернете уже обсуждается вопрос о первом долларовом триллионере.
Разумеется, не каждый «червонец» - капитал, но любой капитал существует, прежде всего, как сумма «червонцев», приносящих новые «червонцы». Без «червонцев» невозможно отбирать у пролетариев и аккумулировать в кармане хозяина, созданную рабочими, прибавочную стоимость.
Двадцатые годы прошлого века показали, что любая, даже, контролируемая поблажка товарно-денежной форме отношений между людьми формирует класс, стремящийся к восстановлению своей тирании над тружениками, причем, этот класс, чем дальше, тем больше готов добиваться власти для себя любой ценой: от индивидуального террора до сговора с фашистами всей «правой оппозиции».
За десятилетие прошедшее после национализации земли в Советской России и бесплатной её раздачи крестьянам, произошло серьёзное капиталистическое расслоение сельского населения на кулаков и батраков при совершенно ясной перспективе для большинства середняков: работать, как волы и... разориться.
Многие упускают из виду, а антикоммунисты пытаются это скрыть умышленно, что, там и тогда, где и когда коллективизацию проводили большевики, они осуществляли этот процесс на добровольной основе, разумно. Там же, где этот процесс осуществляли скрытые троцкисты, там делалось всё, чтобы довести мероприятия коллективизации до абсурда, а середняка до политического взрыва. Не трудно понять, какую роль в этом процессе играл, например, троцкист Ягода, а через него и некоторая честь троцкистов из НКВД, под общим руководством Бухарина.
Но, именно потому, что значительная масса троцкистов и националистов к началу коллективизации уже была выявлена и ослаблена, поэтому и голодомор, и кулацкие восстания имели не повсеместное распространение, а узко очаговую локализацию.
Строго говоря, правой оппозиции не удалось развязать вторую гражданскую войну в России. Причем, часто упускается из виду, что кулаков, в большинстве случаев, в колхозы никто и не звал, но кулаки понимали, что в той же мере, в какой на национализированной земле обосновались бы колхозы, при бесплатном обеспечении их тракторами, комбайнами и наукой, в этой же мере кулаки лишались бы главного источника своего обогащения, обжорства, власти и безделья, - они лишились бы батраков, и не только потому, что батраки, перестав голодать, утратили бы мотив наниматься на подневольную работу к другому человеку, а и потому, что изба-читальня, сельский клуб, медпункт и школа повысили бы уровень политической грамотности выходцев из беднейших крестьян.
Т.е. планировалось, без малейшего посягательства на жизнь бывших, но не утративших остатки разума, эксплуататоров, лишить их, всего-навсего, возможности паразитировать и принудить их начать нормальную человеческую жизнь. Именно этого хронические мироеды пережить не смогли. Поэтому многие кулаки, атаманы, куркули и баи взяли в руки обрезы и предпочли пойти на массовые убийства колхозников, порчу техники, в надежде под страхом смерти заставить колхозников опять стать батраками.
Боясь труда, как огня, кулаки, как это сделали ранее белогвардейцы, попытались силой вернуть себе право на паразитизм. В 1931 году у них это не получилось. Они 60 лет готовились к реваншу. В 1991 году, пробравшиеся в КПСС, куркули взяли реванш. Теперь в заказных убийствах и на «стрелках» они свободно истребляют друг друга.
Но вопрос коллективизации сельского хозяйства, в 30-е годы, в конечном итоге, был решен не насилием, а тем, что капиталистические принципы конкуренции, в данном случае, уничтожения людей и колхозной техники кулаками, баями и религиозными мракобесами всех конфессий, не смогли соревноваться с коммунистическими принципами бесплатной массовой поставки в колхозы техники, произведённой в результате досрочного выполнения пятилетнего плана индустриализации СССР.
В. Подгузов
***
Источник.
Окончание части следует.