На Западе они назывались Франками, на Востоке - Русами

[ss69100]

...В применении к «социальной структуре» древнего общества словенин есть жрец, тождественный друиду иди волхву.

Таким образом, славянорусский язык - это царско-жреческая речь, подобно тому, как в Европе, например, франко-кельтское соединение есть соединение свободных (francs) воинов, т. е. тех же русое и друидов-кельтов (kit - kchld - халдей - колдун), т. е. тех же волхвов-«словен».

С принятием христианства варново-сословное деление арийского общества, разумеется, очищается от «языческой мерзости» и «тайны беззакония», т. е. конкретно от кровавой жертвы, и чудесным образом преобразуется в симфонию Православного Царства и приносящего Бескровную Жертву Православного священства.

Понятия же «русский», или «славянин», «франк», или «галл» (hl-kl-klt), «гот», или «кельт», постепенно превращаются в этнонимы. Осознать это можно, только встав «по ту сторону» не только знаменитого спора «норманистов» и «антинорманистов».

Дело в том, что и славяне, и русы (равно как и франки, и кельты) принадлежали (с точки зрения этнологии) к одному североарийскому этносу, сегодня именуемому венедами. В прежние времена более бытовало имя, упоминавшееся у Страбона, - Винделики, или Венделики (а Балтийское море - Sinus Venedicus), при этом одно из их названий было франки (т. е. свободные), другое - славяне.

Как писал Экхард, «Франки некогда обитали у Балтийского моря, где ныне Вагрия» (Franci olim ad mare Balthicum, ubu nune est Vagria» . При этом следует четко иметь в виду, что все эти этнонимы - позднего времени. «Франконские Славяне, - писал русский ученый XIX в. Ю.И.Венелин (Гуца), - сами себя Винделиками не называли, так как не называли себя и Словенцами, как именем, существующим только в книгах этнографических”. Да и само слово франки - современный этноним, происходящий от одного из наименований королей, правивших древней Вагрией, именовавшихся Reges Francorum,  которые, по Фредегару и позднейшим хронистам, были потомками троянских Царей (Приамова линия).

О троянских переселенцах-венетах, составивших царско-княжеское сословие, писал Полибий. Они, по его словам, «мало отличаются от кельтов, но языком говорят особым. Писатели трагедий упоминают часто об этом народе и рассказывают о нем много чудес» . Все оказывается очень просто: на Западе они назывались Франками, на Востоке - Русами. Тогда понятен и процесс превращения варн (сословий) в этносы (а никак не наоборот, вопреки марксистской и либеральной науке), который легче всего проследить по эволюции памятников старожильного права.

«Русь окончательно могла слиться со славянами не ранее XII века, - пишет современный исследователь истории права М.А.Исаев. - Русская Правда знает очень хорошо русина, противопоставляя его варягу-колбягу (иностранцу) и славянину. Это очень характерная черта в русской традиции.

Обычно источники права варваров закрепляли правовое положение не только разных слоев населения, но и этносов по-разному. Варварские правды знают подобную дифференциацию между народами-завоевателями и, например, римлянами, продолжающими жить по праву квиритов.

Но что выделяет русскую правовую, равно как и культурно-государственную цивилизацию, из общего ряда варварских и античных образцов западноевро-пейской культуры, так это отказ от этнической обособленности как принципа государственной жизни...»

Это последнее, впрочем, вполне естественно, исходя из Божественного, Теофанического, а не этнического происхождения царской (т. е. русской) власти. Там же, где еще более укорененные в традиции авторы не буквально, т. е. как «иностранцев», понимают, например, «варягов» (что означает это слово у древних ариев, мы увидим ниже), картина проясняется сильнее, приобретая черты внятности.

Так или иначе,  в  Хронографической Палее XV в., в  содержащейся  в ней  похвале русскому языку, читающейся в русской «Хронографической Палее», источники которой восходят киевскому своду, говорится:

«Се же буди ведомо всеми языкы  и всеми людъми, яко же русскый язык ни от куду же приа святыа веры сиа и грамота рускаа никим же явлена, но токмо самим Богом Вседержителем, Отцем и Сыном и Святым Духом. Володимеру Святый Дух вдохнул веру прияти и крещение от грек и проча наряд церковный, а грамота рускаа явилась Богом дана в Корсуне руску, от нея же научися философ Костянтин, отуду сложив, написав книгы рускым гласом <…>  То же муж русин бысть благоверен помыслом и добродетелью, в чистой вере един уединився и тъй един от руска языка явися преже крестьяньн и не ведом никимь же откуду есть бысть».

При  этом  «начало русской монархической традиции было положено, как известно, - пишет А. Г. Дугин, - призванием Рюрика из варягов на царство группой славянских и финно-угорских племен. В позднейшие эпохи происхождение от первого Князя - Рюрика - было духовно-генеалогическим основанием справедливости царской власти, ее оправданности и священной законности.

Эта традиция была настолько стойкой и глубокой, настолько   самоочевидной и безусловной в представлении русских (т. е. подданных Руси - В. К.), что она не могла не соответствовать архетипам древних форм сознания, которые, хотя и могли перейти в сферу бессознательного, но, тем не менее, нисколько не потеряли своей эффективности и действенности. На наш взгляд, призвание Рюрика из варягов виделось как великая общенародная мистерия, воплощавшая в себе всю логику сверхъестественного происхождения царской власти, а именно эта логика была характерна для всех древних традиционных династий» .

Итак, Славянорусский - это просто Богоцарский. Р;; и M;;о;; - «гласоимный», т. е. словесный, словенский - одно из имен Первого Адама.

+   +   +

У современного мipa на редкость короткая память. Превознося «европейскую цивилизацию» как царство демократии, т. е. лаодикии (а именно так звучит греческий синоним этого слова, «народоправство»), забывают о том, что история последней - это история всего лишь приблизительно трех столетий. Тем более, российские либералы прошлого века, грезившие о «Новгородской республике», не помнили, не знали, не хотели ничего знать о сакральном центре нашей древнейшей родины, не имевшем ничего общего с их представлениями, порожденными и отраженными в их мозгах «принципами» французской и американской буржуазных революций.

Надо сказать, что существеннейшим опровержением либерального безпамятства стала историко-археологическая наука последних лет, парадоксальным образом подтвердившая как Церковное Предание (летописную повесть «О Словене и Русе», Христианскую Космографию св. Космы Индикоплова и др.), так и практически весь былинно-архаический, древнеяфетический и полубаснословный корпус.  Исследователь 80-90-х гг.  прошлого  столетия Роман, сопоставивший данные историко-археологической науки с Преданием, так говорит о месте, приблизительно охватывающем пространство между нынешним Новгородом и городом на Неве.

«Великий Словенск. Древняя северная столица Яфетидов, основанная в 2409 г. до P. X. и вымершая после непринятия Благовестия Ап. Андрея и начала военных действий Князей Лалоха (Халоха) и Лахерна против «скипетра Греческого царства».

В IX веке, т. е. как раз при воцарении Рюрика, северная столица была перенесена ниже по течению р. Волхова и названа Новым Градом . Сочинения восточных географов, содержащие данные, относящиеся к 50-80-м годам IX века, говорят о трех группах русов, главную из которых - Ас-Славийю с центром в городе Слава... обычно отождествляют с ильменскими словенами, а ее центр - с предшественником Новгорода, имя которого сохранили восточные авторы (см. работы А.П.Новосельцева и В.Я.Петрухина).

Древнейшая часть Новгорода носит название «Славно», что созвучно наименованию арабских источников. Исходя из этого, понятно, что размеры Словенска должны были если не превосходить, то, по крайней мере, достигать площади древней части Новгорода.

Однако, вопреки здравому смыслу, большинство советских археологов отождествляли огромный мегаполис, каким Словенск представлен в источниках, с небольшим княжеским «Рюриковым городищем». Подлинный Великий Словенск, километровые валы которого покрыты лесом, остается неизученным и не нанесенным на археологическую карту по сей день» .

Если же говорить об истории уже собственно Новгорода (с VIII-IX веков), то многое позволяет предположить, что он сразу же зачинался еще до официального Крещения Киева как город православно-христианский, причем, ранненовгородское Православие с его особым почитанием Софии Премудрости Божией хранит в себе еще и генеалогическую загадку (как, впрочем, и разгадку) самого Дома Рюриковичей.

Общепринятая историография изображает крещение Новгородской земли как деяние знаменитого Добрыни Малховича, «уя» (дяди) святого Владимира, совершенное «огнем и мечом», а сам Новгород и вообще Русский Север - как своего рода «языческую Вандею».

Однако даже простое внимательное прочтение собственно новгородских книжных источников выявляет картину значительно более сложную. Вспомним, что Северная Русь в древние времена была органической частью Северной Европы в целом, в которой противостояние христианства и «язычества» - до массового  геноцида,  устроенного  в IX-X  вв.  по  указаниям  Папского  престола Каролингами, - не приобретало такой трагической остроты, как  в Римской империи.

Вспомним, что за «круглым столом» короля Артура друид Мерлин соседствует с архиепископом Кентерберийским, а в Эддах соседствуют дохристианская космогония и христианская историософия. И только при Каролингах начинается уничтожение целых этносов - например, саксов, бретонцев - по вероисповедному признаку...

И все же «языческим» или христианским был Русский Север в преддверии официального Крещения Руси?

В «Повести древних лет, яже съдеяшася в Великом Новегороде» рассказывается:

«В лета благочестивых великих князей наших русских живущим новогородцем в своей слободе и со всеми землями в мере и совокуплении, прислаша немцы от всех седмидесяти городов посла своего. Биша челом архиепископу новогородскому, и посадником, и тысяцким, и всему Великому Новугороду глаголюще:

“Милыи наши соседы! Дайте нам место у себе, посреде Великого Новагорода, где поставити божница по нашей вере и обычаю”.

И новогородцы отмолвивша им, рекуще:

“Милостию Божиею и Его Пречистыя Богоматери и отца нашего, господина архиепископа, благословением и молитвою у нас, в вотчине господы нашей великих князей русских, в Великом Новегороде, стоят все церкви православныа, нашей веры христианскиа. Ино кое причастие свету ко тме? Так же и вашей божницы быти как в нашем граде?”

[...] Посадник же Добрыня, ослеплен мздою и научен диаволом, повелел церковь святаго Предотечи снести на ино место, а то место отвел немцом [...] И яко же соврешиша немцы ропату свою, и наняша иконников новгородских, и повелеша им написати образ Спасов на ропатнем углу, на полуденной стране вверху, на прелесть Христианом и на соблазн.

И яко же написаша иконописцы образ Спасов на ропате, а архиепископа не доложи, и открыта покров, и абие вскоре том часе прииде туча з дождем и з градом и выбило градом и место то, иде же был написан образ Спасов, и левкас смыло дождем, яко же не явитися ни знамению писанна» .

На первый взгляд, «Повесть» составлена и записана ревнителями благочестия. Однако даже чтение комментария к ней, написанного Л.А.Дмитриевым, заставляет несколько иначе задуматься как о ее истоках, так и - сугубо! - о причинах появления и распространения. Комментатор пишет:

«Повесть эта входит в число тех памятников новгородской литературы, в основе которых лежат устные предания местного происхождения [...].

В.Л. Янин считает, что «существуют заметные признаки достоверности этой легенды». Сама легенда, по-видимому, возникла очень рано, не позже XII в., но повесть была написана значительно позже. Е.А. Рыбина  отметила, что хутынский игумен Закхей назван в грамоте, датируемой 1477-1478 годами.

Следовательно, «Повесть» не могла быть написана ранее второй половины 70-х годов XV века. Ярко выраженная антибоярская направленность «Повести», слова в начале ее о новгородской независимости, явно ощущаемое в «Повести» осуждение новгородских обычаев - все это говорит о том, что она была написана уже после утраты Новгородом самостоятельности, т. е. опять-таки не ранее конца 70-х годов XV века.

Мы не можем сказать, какова была направленность первоначальной легенды о Добрыне, но характер «Повести» свидетельствует, что произведение это было создано в демократической среде и в “Повести” на первый план выступают уже не религиозные мотивы...»

Но если не религиозные, то какие? Обратим внимание на слова историка: произведение это было создано в демократической среде.

В книге новгородского краеведа и археолога прошлого столетия Василия Передольского, на которую нам придется неоднократно ссылаться (книга была издана только в самом Новгороде в 1898 году и ни разу не переиздавалась ни до, ни после 1917 года), действительно, рассказывается о нескольких загадочных храмовых (и не только храмовых) сооружениях, почему-то последовательно разрушавшихся примерно в течение XIII-XVI веков.

Прежде всего, дотошнейший краевед - он также был автором исследований о доисторических надгробиях ильменцев  - указывает на существование в Новгороде, по крайней мере, до XIII века Православной церкви во имя святого апостола Петра, служба в которой шла, однако, на латинском языке. Эта церковь упоминается и в знаменитом Кириковом вопрошании.

Во время войны с меченосцами, т. е. католиками, этот храм не трогали, более того, все новгородцы обращались сюда за требами. «Не была ли она Фрязьскою, т. е. не принадлежала ли она вообще христианам Римского Православия, Фрязинам, и не относится ли первоначальное ее возникновение к векам до разделения Церкви на Восточную и Западную?»  По данным В.С.Передольского, церковь эта, стоявшая на углу улиц Мало-Михайловской и Нутной, была уничтожена.

Также заморские купцы установили в 1156 году православную Пятницкую церковь. Первым же новгородским храмом вообще, по свидетельству Передольского, была православная церковь Праведного Лазаря, установленная в предлетописные времена (т. е. самое позднее в IX-X веках) и полностью разрушенная.

После разрушения храма на его месте сохранился Лазаревский холм на Волхове, на котором в XIX в. было возобновлено строительство храма в честь того же святого Четверодневного . Новгородский краевед рассказывает и о том, что тогда же, т.е. еще до строительства храмов Св. Пророка Илии и Св. Софии, следовательно, и до знаменитого Добрынина похода, несущего «язычникам» «огнь и меч», в Новгороде стояла православная церковь Св. Марии Магдалыни (по Евангелию от Иоанна и более подробному истолкова-нию древних западных экзегетов, сестры св. Лазаря).

О том, где стояла эта церковь и что с нею произошло впоследствии, Передольский не говорит, однако, его же анализ истории будто бы иного храма может указать на некие своеобразные моменты. В официальном летописном своде сказано:

«В 1194 году поставлена бысть в Великом Новеграде церковь древяная святыя Троицы на Софийской стороне, на Редятине улице Щетищи Югорши, а что ныне словет на Новинке».

В пергаментном же сборнике под 6673 годом от С.М. записано: «Поставиша Церковь святыя царицы Щетициницы».

Вскоре все же именование этой церкви изменили на Церковь Святые Троицы на Щетиницы . Но в честь какой царицы была поставлена церковь и почему именование храма изменилось? Официально утверждалось, что поставили ее немецкие купцы города Штетина. Однако в 1194 году они православный храм поставить уже не могли. В таком случае речь шла явно не о городе Штетине (Щецине), а о некоей святой царице, покрытой «щетиной». В названии храма дохристианская символика, очевидно, слилась с христианской. Можно, разумеется, вспомнить здесь о древнейшем гиперборейском тотеме Белого вепря, восходящем к «примордиальной традиции» .

Если же мы вспомним о сугубо северном расположении Новгородской земли - Земли Святой Софии, как ее называли сами новгородцы, то получают неожиданное подтверждение догадки некоторых современных авторов.

«Но эта страна, - писал, в частности, уже цитированный нами А.Г.Дугин, - как мы уже говорили, называлась также «Варахи» - «земля Дикого Кабана», что точно соответствует греческому корню «bоr», т. е. север, или стране Гиперборее («Лежащей на крайнем Севере») <...> и не случайно, что, согласно древнегреческим источникам, гиперборейцы посылали в Дельфы символические дары пшеницы через скифские и более северные русские земли.

Любопытно, что слово «Варахи» напоминает также «варяги», т. е. легендарный народ, давший русским священного монарха» .

В то же время щетиной называли в древности женский гребешок для расчесывания длинных волос и даже сами длинные волосы. Древнейшие христианские предания о святой Марии Магдалыне, описывающие ее (вместе с праведным Лазарем, св. Марфой, св. Иосифом Аримафейским и св. Максимином) плавание в Рим и Галлию, особо отмечают ее подвижническую жизнь в Сен-Мари де ла Мер (Sainte-Marie-de-la-Mer) в южной Франции, где святая появлялась с длинными, до пят, рыжевато-русыми волосами.

Но не несочетаемо ли такое упоминание Земли Дикого Кабана и Равноапостольной жены-мироносицы?

Напомним о древнем искусстве «сочетовати несочетаемое», пронизывающем все средневековое мiровосприятие и всю науку - от апофатического богословия Восточных Отцов до западных алхимических изысканий. А пока что заметим, что в народных преданиях образ «длинноволосой жены» или даже «царицы» зачастую несет в себе и очевидно хтоническо-инфернальный оттенок.

Нас не должно это удивлять. Традиционно-сакральная символика всегда «двоится»: так «умный свет» для святого оказывается адским пламенем для грешника, Рожество святаго Иоанна Предотечи - это и день цветения папортника и «русальих игрищ» (на это неоднократно указывал в лекциях В.Микушевич) и т. п.

Что уж тут говорить о загадочной «Щетицинице»? Это славянские Марена, Марина, Мара, мора, кикимора, французская Cauchemar (женского рода). У карпатcких русинов это лисова панна, няука, пэрэлэстница, втреща, майка - молодая женщина с длинными волосами, но без спины и с открытыми внутренностями.

Это divje devojka, хозяйка оленей, питающая их молоком. К ней входят молодыми, а выходят глубокими стариками...

Но по «Золотой легенде» Мария Магдалыня - яфетического царского рода (ее родители - Сир, т. е. Кир, и Евхария), бежавшая из свиты Иродии, а в канонических Евангелиях Спаситель изгоняет из нее семь бесов (Лк. 8:2), т. е., именно яфетических «божеств», которым она, как царевна, могла служить.

Столь изобилующее канонически неподтвержденными (но и нигде не отвергнутыми) двойственными подробностями житие и могло в числе прочего сказаться на судьбе древнейшего, построенного в ее честь еще во времена церковного единства храма, в дальнейшем разрушенного и по мере постепенной «морализации» и институционализации сознания обретавшего новые имена - «святой царицы Щетициницы», а затем и Святой Троицы.

Не меньше загадок скрывает и упоминание В.С. Передольским двух разрушенных монастырей. Первый из них разрушен еще примерно в X веке. Он носил название Зверинский монастырь. Второй - в XVI-ХVII веках - монастырь святого Аркадия или Аркадский, на месте которого после существовала тоже разрушенная деревня Аркажа. Впрочем, и местность вокруг бывшего Зверинского монастыря также вплоть до XIX века носила название Зверинец .

Из последующего изложения загадки этих имен (да и причин гибели монастырей) приоткроются, здесь же достаточно сделать лишь несколько наиболее общих замечаний.

Еще Гомер упоминал об участии аркадийцев в осаде Трои, в дальнейшем через Аркадию на север двигалась Приамова линия троянских царей. Сами же Аркадийцы утверждали, что ведут свой род от некоего баснословного божества земли Аркаса, что в переводе означало «медведь».

Аркас, согласно мифологии, был сыном нимфы Калипсо, главной звезды Большой Медведицы (звезда Аркас «возглавляет» Малую Медведицу). Artaios, «медвежий» - эпитет кельтского Меркурия (при галльском arto, медведь; греч. А;;;о; - имя Кентавра (Кутувра, или Китовраса). Имя кентавра у Гесио-да - A;;;о;;о; - обозначение Арктура, стража Большой Мед-ведицы в созвездии Волопаса. Медведь - первопредок и первоцарь: отсюда кельтский король Артур, но отсюда и «секретные», «непроизносимые» имена этого зверя - urs, rus, syr, цр = царь.

В то же время в христианской символике медведь, как и лев, есть символ царской власти. Artos - благословенный пасхальный хлеб, раздаваемый в Православной Церкви в субботу Светлой Седмицы в память о Воскресшем Царе царей и Господе господей. Север, Арктика - полярный рай - это и земля медведя (bear, ber, bjorn) и белого вепря (bоr), единение Царя и Первосвященника, воинского и духовного - красного и  белого  сословий.

Символика такого единства, понимаемого в метаисторической и эсхатологической перспективе, уже православной, была реально явлена, а затем нашла выражение в знаменитых  изображении: вначале  преп. Сергия  на  Маковце,  а затем и  преп. Серафима Саровского, кормящего медведя в лесах Русского Рая - Дивеева.

Что же до Зверинского монастыря, то на местном новгородском наречии зверем называли только медведя - имя Рус (Урс) было табуировано для произношения даже в христианские времена. В латыни,  однако, так и остался урс. А само название зверя «медведь» - явно эвфемизм.  Впрочем,  в  глухих  местах  Севера  и  Сибири  его и сейчас  охотники осторожно именуют  или  «ну,  этот…», или «основной», или даже  «лесной архимандрит»…. В латинских  святцах  сохранился  св. Урс из Равенны.

Не ускользает от внимания и определенная смысловая связь двух «медвежьих» монастырей с церковью полуфольклорной «святой царицы Щетициницы»: щетина ведь еще и атрибут вепря (например,  в  сказке «Свинка-золотая щетинка» она приносит достаток и принадлежит Бабе Яге)!

Во всяком случае, как мы полагаем, между разрушением церквей святого Лазаря, святой Марии Магдалыни (возможно, «царицы Щетициницы»), Аркадского и Зверинского монастырей, повидимому, существует связь. Она тем более очевидна, что можно считать доказанным существование христианских храмов эпохи еще единой - Православной! - Церкви во времена, которые предшествовали повсюду описанному знаменитому «огненно-мечному» крещальному походу Добрыни Малховича, вызвавшему широкое сопротивление новгородцев (в дальнейшем это сопротивление часто представляли как сопротивление «русского народа» якобы «ино-родному» Православию).

Более того, правомерен вопрос: с каким «язычеством» боролся «сын Малха Любечанина»? Мы стоим перед фактом: во времена призвания Рюрика на царство Русский Северо-Запад (земля Руса и Словена) были если не полностью, то в значительной степени христианскими, православными. Существовало там и почитание неизвестных ныне святых.

В качестве примера, который может послужить дальнейшим путеводителем и ключом ко «вратам отверстым царска дворца затверста», приведем сведения о так называемом Старорусском кладе, найденном в 1892 году в д. Сельцы Старорусского уезда. Среди изображений на монетах этого клада В.С. Передольский, датировавший их XII-XIII вв., обнаружил неизвестного мученика в шапке, как у Бориса и Глеба, с Крестом и двумя лилиями по обе стороны от изображения . Кто этот явно царственный мученик с неизвестными позднейшей русской истории лилиями?

Мы еще вернемся к этому. А пока лишь напомним, что в 679 году в не столь уж далеких от Новгорода Арденнах «per dolum ducum et consensuum episcoparum» («с участием вождей и с согласия епископов») был убит на охоте под старым дубом, у ручья, Дагоберт II, последний реально царствовавший представитель династии Меровингов.

Убит по указанию Пипина Геристальского, собственного мажордома, деда будущего узурпатора Пипина Короткого, основателя «второй», каролингской «расы» франкский королей. Однако вскоре останки короля оказались чудотворными и даже защищали город Стене от нападений викингов, и через сто лет король-мученик был канонизирован собором франкских епископов без согласия Папы. Родник святого Дагоберта существует в Веврском лесу в Арденнах до сих пор и почитается как святыня.

Однако в официальный список французских королей он был внесен только в XVII веке, а в некоторых французских (!) учебниках истории отсутствует до сих пор.

Культ «неизвестных святых» как раз во времена, прямо предшествующие истории древнего Новгорода, мы встречаем и в Европе (частью которой была в те века Северная Русь, между прочим, именуемая в некоторых хрониках Вретанией). Г.П. Федотов, до своего увлечения «христианским социализмом» написавший ряд талантливых работ по медиевистике, обобщил свои наблюдения над этими явлениями следующим образом:

«Вопрос можно поставить о своеобразном явлении, о почитании безымянных святых, приуроченном к древним гробницам. Это переходный момент от народного культа к церковной канонизации; переходный момент в создаваемой биографии святого. Когда церковь закрыла доступ к алтарям этим неведомым избранникам народной веры? <...>

По крайней мере, каролингский ренессанс застает этот культ еще живым, чтобы нанести ему смертельный удар <...>.

Век каролингского “просвещения”, по-видимому, положил конец если не народному почитанию, то церковной рецепции безымянных культов <...>.

Еще в XVII столетии Мабильон рассказывает об имевшем место в современной ему Франции возникновении культа неизвестных святых. Но подавленный каролингской церковью культ никогда уже не мог воскреснуть» .

Впрочем, так могли думать сами Каролинги и рожденная ими Римско-«католическая» церковь, а на самом деле - духовенство Римской епархии.

Но пройдут века, и
Червь и чернь узнают Господина
По цветку, растущему из рук .

А «червь и чернь» - это и есть демократическая среда.

***Из новой книги В. Карпеца „Царский Род”.