О смысле жизни
Лет десять назад я вдруг задумался о Смерти и решил написать историю своего рода. Написал с помощью моего брата Юрия Киклевича, он многое мне рассказывал. Теперь брат ушел.
Эти заметки я опубликовал в журнале "Кадровая политика", кторый редактировал. Он уже не выходит.
Предлагаю Вашему вниманию первую главку моей родословной. Для чего? Чтобы те, кто ее прочтут, попытались сохранить память о своих родных. Потом вы поймете, как это важно.
Это заметки о людях, которые были родственниками, т.е. история одного рода. Его корни уходят в толщу российской истории, переплетаются там с корнями многих других родов, образуя невидимый фундамент из преданий, родной почвы, любви и страданий.
В этой истории есть один мистический урок, он освещает обычные сумерки легенд ярким лучом.
Но здесь нет ответа на вечный вопрос: почему эти люди прожили свои жизни именно так, а не иначе? Есть только общее направление, передаваемое из поколения в поколение, как вода реки, которая течет тысячу лет в своих берегах.
Пишущий эти строки когда-то был маленьким мальчиком, вокруг него были родные лица, отец, мать, братья, бабушки, дедушки, дядья, тетки, двоюродные братья и сестры, крестные отец и мать, и тогда казалось, что тот семейный сад будет всегда вечнозеленым.
Но так не могло случиться.
И тем не менее - случилось. Это еще один мистический урок.
Они остались живыми.
Живыми - где? Во мне? В истории? На небесах?
Везде.
А если везде, то это Бог.
1. Геройство одних и мирная добродетель других
В самом начале документа, где впервые указывается имя нашего достославного предка, мы читаем:
"Его Милость Пан Гетман Богдан Хмельницкий.
Томиш Хмельницкий.
Иван Черняга Обозный Войсковый.
Михайло Асаул Войсковый.
Иоанн Остафиевич Писарь Войсковый".
Сей документ - "Реестра всего войска Запорожского после Зборовского договора с королём польским Яном Казимиром, составленные 1649 года, октября 16 дня, и изданные по подлиннику О.М. Бодянским". (Москва, 1875).
Полки Чигиринский, Черкасский, Каневский, Корсунский, Белоцерковский, Уманский, Браславский, Киевский, Переславский, Миргородский, Полтавский и ещё много славных полков, всего их шестнадцать.
В полках - сотни, а в сотнях - сотники, заместители сотников и рядовые казаки.
А какие пышные имена: Иван Муха, Мануйло Русалка, Стас Цвилогрошный, Фесько Толстый, Фёдор Зуб, Степан Плакса, Андрушко Рыбец…
Андрей Рыбец - это и есть наш предок. Его имя значится в первых строчках списка Петрашовой сотни Пултавского (Полтавского) полка. В первых строках записывались те, кто были помощником сотника или сотенным есаулом.
Собственно, это не слишком важно: рядовой ли ты или заместитель сотника. В бою это не имело никакого значения.
А важно то, что Андрей попал в Реестр, что дало ему равные с польской шляхтой права.
Может быть, он раньше был холопом у пана или вольным разбойником. А может, был рыбаком у светлой Ворсклы и уж потом его захватила беспощадная война. Но воином он был заметным и, наверное, срубил не одну голову в схватках с крымчаками и ляхами.
Из реестровых казаков вышли знаменитые фамилии Кочубеев, Безбородко, Разумовских. На то была воля Истории, как и на то, чтобы большинство растворились в народной толще и только иногда выдавали на поверхность звучные имена из Реестра. Например, Засядько (министр угольной промышленности СССР) или Громыко (министр иностранных дел СССР).
Но вернёмся к Зборову, в ту пору, когда столкнулись две силы - католическая и культурная Польша и дикая православная Украина. Время было жестокое, жизнь ничего не стоила, и чтобы колонизировать украинские земли, полякам требовалось уравняться в злости и дикости с казаками. Сначала поляки вооружали и использовали казаков против татар и турок, водили их в московские походы, но постепенно у вооружённого своевольного народа проросло бунтарство. Здесь много добавила ярости католическая уния, с которой Ватикан окатоличествовал украинских хлопов, будя в них ещё большее сопротивление. Злоба родила ещё большую злобу.
Обратимся к историку Н. Костомарову: "Поляки пришли к убеждению, что для укрощения страсти к мятежам, овладевшей русским народом, надобно принимать самые строгие меры; за малейшую попытку к восстанию казнили самым варварским образом. "И мучительство фараоново, - говорит малорусская летопись, - ничего не значит против ляшского тиранства. Ляхи детей в котлах варили, женщинам выдавливали груди деревом и творили иные неисповедимые мучительства".
Зборовский договор казаки вырвали у поляков после долгой кровавой битвы под Збаражем.
Вот такие были герои: "Полком (Гадячским) командовал Бурляй, богатырь; отличился он на Чёрном море, завоевал Синоп, задавал страх самому Цареграду".
Они подобны легендарному Тарасу Бульбе, воспетому потомком запорожцев Гоголем.
Незабвенный Николай Васильевич! Как он смог оглянуться на двести лет назад и увидеть всё то, что говорилось тогда на Украине?
Так, как он сказал, никто уже не скажет, потому что уже нет той силы духа.
"Казаки, казаки! не выдавайте лучшего цвета вашего войска! Уже обступили Рыбаса, уже семь человек только осталось из всего незамайковского куреня; уже и те отбиваются через силу; уже окровавилась на нём одежда. Сам Тарас, увидя беду его, поспешил на выручку. Но поздно подоспели казаки: уже успело ему углубиться под сердце копьё прежде, чем были отогнаны отступившие его враги. Тихо склонился он на руки подхватившим его казакам, и хлынула ручьём молодая кровь… Повёл Рыбас вокруг себя очами и проговорил: "Благодарю Бога, что довелось мне умереть при глазах ваших, товарищи! Пусть же после нас живут ещё лучше, чем мы, и красуется вечно любимая Христом Русская земля!" И вылетела молодая душа. Подняли её ангелы на руки и понесли к небесам. Хорошо будет ему там. "Садись, Рыбас, одесную меня! - скажет ему Христос, - ты не изменял товариществу, бесчестного дела не сделал, не выдал в беде человека, хранил и сберегал мою церковь".
В этой впечатляющей сцене мы вставили имя моего предка для большей наглядности.
Конечно, Гоголь знал и про Зборовский договор, и про дальнейшую казацкую жизнь. Но "Тарас" - это гимн запорожцам, их молодой необузданной воле.
По родовой легенде, у одного из наших предков была жена, пленная турчанка. Эта легенда переходила из поколения в поколение и, не имея никаких документальных свидетельств, считается абсолютно правдивой. У некоторых представителей рода были ярко выраженные черты анатолийцев: чёрные глаза, орлиные носы.
Где отыскалась эта турчанка: в Крыму, Анатолии или под Стамбулом?
Но понятно, что казак, её захвативший, сумел обеспечить и доставку живого трофея, то есть у него были особые права на места в обозе.
Широко воевали казаки, но домой всегда возвращались, если были живы.
Их ждало хозяйство, родные хутора, поля, амбары, риги, погреба, хлева, коровы, быки, лошади, гуси, куры, пасеки, пчёлы.
В низеньких глинобитных домах с соломенными крышами было уютно, на полу лежали половики, на стенах - турецкие килимы, на килимах - сабли и пистоли, на полках - кубки, кувшины, горшки и миски.
Скромная роскошь окраины, граничившей с европейской Польшей и мусульманским Крымом. Здесь не Великороссия, не Польша, не Крым - здесь милая Украина.
У Гоголя есть все эти краски, звуки, простор степей. И где-то там, на небесах под Полтавой, наши Андрей и Иван Рыбцы.
Война миновала, мирная жизнь стала писать свои истории в книгах продаж и других экономических сделок. Да ещё в церковных книгах, где отмечались рождения, брак и смерти. (Во время Второй мировой войны полтавские церковные архивы сгорели).
Что ж, мирная жизнь превратила свирепых воинов в Иванов Ивановичей, Иванов Никифоровичей, а старое ружьё глупая служанка вынесла на солнышко проветриваться.
По Зборовскому договору реестровые казаки получили в своё владение землю и стали на ней хозяйствовать, как кто мог.
Наш предок Андрей и брат его Иван не выскочили наверх, но остались на своём уровне, подобно гоголевским персонажам, на уровне мелкой шляхты.
До самой Октябрьской революции их наследники и потомки числились казаками, и это означало, что их предки вырвали свой социальный статус в кровавых боях.
Андрей Васильевич Рыбец в мирной жизни остался в "Актовых книгах Полтавского городского уряда XVII века", где фигурирует в качестве зацного (знатного) свидетеля при совершении различных торговых сделок между казаками Полтавского полка, мещанами и духовенством.
Так, 29 июня 1667 года - сделка по продаже сенокоса, а Андрей Рыбец был свидетелем. Тут же следует добавление: "И инших (других) людей при том не мало было".
То есть достаточно было назвать самого уважаемого, чтобы сделка имела юридически безупречный вид.
Далее из "Актовых книг…" показываются разные Федориха Тахтаулова, Фессиха Бурдиха, Дорош Горбаненков, Степан Хрибтик, Яким, старая попадья Вокса Пантелеимониха и другие достойные обитатели города Полтавы и окрестных сёл и хуторов.
Война войной, а мирная жизнь живёт своими законами.
В начале XVIII века наши предки владеют солодовней, о чём говорится в "Материалах по истории Полтавского полка" и "Видение города Решетиловка, скока в оном шинков пивных, бражных и прочего чего найдётся" (1722): солодовня "Ивана Рыбася, товарища сотенного, с которой в год бирался солод еден на пана полковника полтавского".
Владелец солодовни Иван Рыбась - это сын Ивана Васильевича, племянник Андрея Васильевича. Он перебрался из Рыбцов в Решетиловку, и, подчеркнём, носил фамилию уже современного звучания.
У Ивана Ивановича было два сына: Антон, казак Великобудищской сотни Полтавского полка, и Осип, казак сотни Дмитрия Самарского того же полка.
Антон жил на хуторе в Средней Голтве, детей не имел.
Осип поселился неподалёку от Решетиловки в Старых Млинах за селом Мачухи. У него было трое детей.
Позже его потомки перебрались в большое село Старые Санжары и были там видными людьми. Из этого рода вышли и донские и кубанские Рыбасы.
Около трёхсот запорожцев перебрались на реку Хопёр у Новохопёрской крепости, там Рыбасы жили в одной из двух слобод, затем продвинулись дальше на юг, на Кавказ в станицы Баталпашинская (ныне г. Черкеск), Усть-Джегутинская, Бекешевская, Суворовская.
"Толковый словарь живого великорусского языка" В.И. Даля объясняет слово "рыбас" как рыботорговец, владелец рыбного промысла. Действительно, в XVIII веке на Дону основными торговцами рыбой были малороссияне.
Здесь наша история прерывается за неимением достоверных сведений о наших родных Рыбасах.
Она возобновляется в 1812 году, когда Отечественная война с французами внесла в архивные записи и имя одного из наших Рыбасов.
В наградных списках одного из полков дивизии Бороздина, который участвовал в Бородинском сражении, говорится: "Вахмистр Игнатий Рыбас, будучи всё время под неприятельскими выстрелами и во время атаки врубившись в неприятеля, положил на месте двух и, несмотря на нанесённые ему тяжёлые раны, не переставал храбро отличаться, поощряя в эскадроне и протчих нижних чинов".
В "Бородинской панораме" Франца Рубо есть композиция "Бой во ржи", где изображён казак, окружённый саксонскими кирасирами. Над ним занесены палаши, лицо залито кровью, но он бьётся, хотя смерть уже рядом с ним.
В книге "Бородинская панорама" (М., 1985 г.) приведён этот отрывок из наградного списка на Игнатия Рыбаса и сказано, что именно его подвиг служил образцом для художника.
"Славно бьются запорожцы! И есть ещё порох в пороховницах…"
Кстати, еще один известный боевой герой, носивший нашу фамилию, - штурман, который 26 июня 1941 года был в одном звене с капитаном Николаем Гастелло, направившим свой самолет на колонну немецких танков. Лейтенант Рыбас летел в одной машине со старшим лейтенантом Воробьевым. После гибели Гастелло они вернулись живыми на базу в Боровское под Смоленском, но вскоре тоже погибли.
В 1888 году появляется в нашей истории мой прадед Ипполит Петрович Рыбас, с этого года он является попечителем 1-го Старосанжарского земского училища. В отчёте Полтавской уездной земской управы за 1913 год он значится казаком и по-прежнему - попечитель училища.
Это был высокий, черноволосый мужчина, большой любитель выпить и поддержать весёлую компанию. Он хромал, ходил с толстой палкой. Он был вдовцом. Его жена повесилась, по какой причине - неизвестно. У него было двое детей: Михаил и Анна.
Много лет Ипполит Петрович был земским гласным Полтавского уездного земства и волостным писарем в Старых Санжарах. То есть он был одним из местных авторитетов.
Его друзьями были, как следует из документов губернского жандармского управления, священник Андрей Геращенко, учитель Николай Ильяшевич, фельдшер Макаренко и казак Яков Стецко, инструктор уездных кооперативов.
Ещё Ипполит Петрович участвовал в деятельности местных кооперативов, в работе съезда деятелей по мелкому кредиту.
Жандармский исправник Згур отнёс его к руководству Старосанжарских кооперативов.
"Вообще в Старых Санжарах царит большое вольнодумство и распущенность в политическом отношении, и обиднее всего то обстоятельство, что при численности населения в 10 000 душ ворочают делом несколько отдельных личностей, врагов государственного порядка, превращая тёмный народ, как воск, своими грязными руками в желанную фигуру".
В чём же дело? Оказывается, священник Геращенко "внедрял украинофильские идеи, мысли об автономии Малороссии, вёл преподавание в церковной школе на украинском языке, стремясь к созданию типичной украинской школы, говорил на украинском языке в церкви".
"Безусловно неблагонадёжен в политическом отношении и волостной писарь Рыбас, состоящий в тесном общении и большой дружбе с пояснёнными выше лицами".
Эти лица сеяли смуту, неуважительно относились к полицейским чинам и пастырям, а священник Геращенко никогда на литургии не произносил молитвы за царя.
Рапорт уездного исправника Згура, похоже, отражает давний и скрытый конфликт земства и властей, в котором земству отводилась роль бессловесного экономического вола, а полицейским чинам - роль всемогущего властелина.
В этом маленьком деле отразилась гигантская язва всей политической жизни Империи. Мой прадед не был революционером, как и миллионы российских подданных, не поддержавших в 1917 году государство, которое рухнуло, потому что его лучшие люди (элита) не захотели больше ему подчиняться.
Когда я работал над биографией Петра Столыпина, российского реформатора, равного по величине В. Ленину, это противоречие открывалось мне на петербургском, высшем уровне. Как понять людей одного круга, одного воспитания, одной веры, которые были настроены друг к другу непримиримо?
И всё-таки грустно становится, когда сопоставляешь героев Андрея и Игнатия с оппозиционером Ипполитом Петровичем.
Но простимся с Ипполитом Петровичем.
Михаил Ипполитович Рыбас, мой дед, родился 4 октября 1891 года в Старых Санжарах. Он был небольшого роста, сероглазый, любил петь и пел в церкви. Окончил в Полтаве семинарию, где ему было неуютно и одиноко. Священником стать не захотел. Работал на почте телефонистом.
В 1911 году женился на Александре Павловне Кисловой, племяннице фельдшера Полтавского исправительного отделения Ефима Михайловича Кислова.
Александра Павловна была земской акушеркой при Старосанжарской волости. Она родилась тоже в 1891 году, 25 апреля, в селе Рыбинские Буды Обоянского уезда Курской губернии. Во время голода её маленькой девочкой отвезли в Полтаву к родному дяде-фельдшеру. Здесь она выучилась и стала почти украинкой.
У неё и деда было трое детей: Надежда (1912), Юрий (1914), Тарас (1919).
Когда я однажды побывал в Старых Санжарах летом в 1980 году, то увидел дом Ипполита Петровича в центре села, вернее, пустое место от сгоревшей усадьбы. В доме во время войны помещалась немецкая комендатура, он был просторный.
Неподалёку от дома было старое заброшенное кладбище, где лежали мои предки. Возле него были развалины церкви, даже не развалины, так как кирпич растащили, а едва угадываемые тени.
Я поднимался на пригорок, вокруг были едва заметные холмики, заросшие терновником. Я сорвал веточку полыни, она до сих пор у меня хранится.
Я ждал какого-то знака, голоса, что ли. Но было тихо. Тихо, тепло, солнечно.
Впрочем, мне удалось поговорить с одним местным жителем по фамилии Мешко. Он знал моих родичей, учился в одном классе с Тарасом, помнил, как Александра Павловна в его доме принимала роды у его матери. В его рассказе слышалось застарелое удивление: когда бабушка пришла в их дом, роженица громко стонала, но бабушка, осмотрев её, сказала: "Ещё рано" и полезла на печку, где и задремала под стоны роженицы. Потом проснулась, приняла младенца, и всё было хорошо. И еще я понял, что Мешко был влюблен в Надю Рыбас, это чувствовалось в его словах.
Вообще Александра Павловна была решительная и властная женщина. При этом она была очень доброй, помогала всем, кто в этом нуждался и, вообще. Мне кажется, она смотрела на людей немного как на детей.
Когда я был совсем маленький, года два было, я заболел страшной дизентерией, и врачи предсказали скорый конец. Однако Александра Павловна забрала меня и чудесным образом выходила.
Во время гражданской войны она была медсестрой старосанжарского партизанского отряда. Командиром был местный житель Одарич, потом ставший председателем старосанжарского райисполкома. Она ездила по округе принимать роды, и её спасало от реквизиции лошади и полученных в уплату продуктов предъявление лихим людям сумки с акушерскими инструментами. Война войной, а жизнь надо было продолжать, и поэтому акушерку не трогали.
Местные земские связи были настолько прочны, что действовали в разных обстоятельствах.
Это сказалось и на судьбе деда. Михаил Ипполитович был призван в армию в 1914 году, воевал на Румынском фронте связистом, домой вернулся в 1918 году.
К этой поре в Старых Санжарах организовался Совет крестьянских депутатов. И Михаила Ипполитовича выбрали в Совет, то ли помня пример его родителя (уже покойного), то ли зная чувство ответственности, которое, действительно, было свойственно деду. В общем, он стал одним из местных "народных комиссаров".
Через это комиссарство Михаил Ипполитович пострадал: на Старые Санжары налетела крупная банда атамана Зелёного, деда хотела расстрелять, но дали всего 25 шомполов.
После гражданской войны Михаил Ипполитович работал бухгалтером в сельской кооперации.
Грозы миновали, обыденность, как всегда, не оставила в памяти отметин.
Единственное общее впечатление, по словам Тараса, это очень "приятная работа в дружном коллективе товарищества по обработке земли, куда входили не только крестьяне, но и учителя". То есть кооперация, которая так тревожила исправника Згура, работала и работала.
Наверное, так бы и остались мои родичи в Старых Санжарах, если бы не новые потрясения - началась индустриализация, то есть модернизировались вся страна, это была новая попытка после неудачной модернизации Столыпина.
Мои родные устремились в Донбасс, куда их позвал земляк Григорий Леонтьевич Ткаченко.
Об этом Ткаченко надо сказать несколько слов, ибо его дед-учитель был связан с поэтом Тарасом Шевченко, состоял с ним в переписке.
Михаил Ипполитович читал эти письма и помнил одно, в котором Шевченко просил найти ему жену, "курносенькую чернобровую украинку".
Кроме того, для характеристики общей культурной обстановки тех времён надо вспомнить и учительницу Надежду Ефимовну Кислову, которая закончила Полтавское епархиальное училище (1896) и работала сперва учительницей в Мачехском 2-ом училище, а затем заведовала Зенцовским училищем. Надежда Ефимовна была в дружеских отношениях со знаменитым педагогом Антоном Макаренко.
Шевченко, Макаренко, учителя, кооператоры - это красочный фон жизни нашего рода в Старых Санжарах.
Но поднялся вихрь индустриализации и бросил семью Михаила Ипполитовича и Александры Павловны в самый центр бури - в Донбасс, посёлок Антрацит, где было несколько шахт и железнодорожная станция. Их поселили в какой-то тесной комнатке. Он стал работать счетоводом на шахте в отделе нормирования, она - на шахте медсестрой, дочь Надежда - медсестрой, сын Юрий - техником, а младший Тарас ещё учился в школе.
Всё изменилось. Вместо тихой патриархальной жизни среди своих старинных знакомых и друзей - неизвестные люди как будто без прошлого, жёсткие требования новых руководителей и полная зависимость от них.
Если в Санжарах был свой собственный дом и большая левада, то в Антраците - ничего своего. Только будущее у детей.
Михаилу Ипполитовичу и Александре Павловне было тогда по 39 лет. Но для новой жизни они уже были людьми старорежимными и никогда не претендовали на то, чтобы быть современными.
Основная задача была одна - поддержать детей и не причинять неудобств окружающим.
Первым результатом переезда явилось знакомство Надежды с двадцатишестилетним горным инженером Николаем Киклевичем, крепким физически, застенчивым и умным.
Николай имел служебный транспорт - белого коня, на котором гарцевал перед окнами больницы, где работала Надежда. Она обратила на него внимание. Он был хороший и надёжный человек. 11 июля 1933 года они зарегистрировали свой брак, а через девять месяцев 10 апреля 1934 года родился сын Юрий.
Вторым результатом переезда в Донбасс явилось раскрытие немалых способностей первого Юрия, их сына. Он имел дар к технике, был находчив и изобретателен. В маленьком шахтёрском посёлке ему было тесно, поэтому когда его перевели старшим радиотехником районного радиоузла в город Красный Луч, родители поехали с ним. Александра Павловна работала старшей медсестрой, сохранилась фотография: она величественно сидит в окружении молоденьких сестричек в белых халатах. Надежда осталась в Антраците. Потом Юрий перешёл работать в Макеевский институт по безопасности работ в угольной промышленности, а родители переехали в тихий городок Старобельск в ста километрах от Ворошиловграда, где они через много лет и умерли. Там же умер и их сын Юрий.
Но это будет ещё нескоро, а пока семья полнокровно развивается, осваивает новые места, новые возможности.
В Старобельске, который не имел промышленности, жизнь текла патриархально. Они снимали полдома, вели хозяйство - коровы, козы, утки, кролики. Михаил Ипполитович работал бухгалтером в районной базе медицинских товаров. Александре Павловне работы не нашлось, и она занималась хозяйством.
Тарас поступил учиться в Новочеркасский гидромелиоративный институт.
Всё, дети разлетелись.
Тарас был красавец. Высокий, смуглый, спортивный. Он играл в институтской волейбольной команде, занимался гимнастикой. Из-за гимнастики чуть не стал инвалидом: упал на спину с турника и сильно разбился. Целый год он лежал, не чувствуя ног, то в больнице, то дома у родителей. Начался туберкулёз кости с поражением позвоночника.
Александра Павловна обошла всех старобельских врачей, но они ничем не могли помочь. Только один из них посоветовал ехать в Харьков к какому-то профессору, тот или поможет, или ничего не сделать.
Она взяла сына и поехала в Харьков. Неизвестно, что это был за профессор, он дал рецепт: каждый день употреблять десяток яиц, стакан смальца и стакан мёда.
По рассказам Надежды, Александра Павловна "стояла с иконкой, умоляла на коленях, била Тараса полотенцем, но предписанный режим питания соблюдала, и сына спасла".
Она выходила Тараса, а потом и меня, автора этих записок, и выхаживала парализованного сына Юрия - он умер у неё на руках.
Когда началась война, Михаил Ипполитович, Александра Павловна и Тарас жили в Старобельске, Надежда, Николай и маленький Юра - в Сталино (ныне Донецк), а Юрий - в Макеевке, рядом со Сталино.
По мере приближения немцев Николая вместе с другими работниками Донецкого индустриального института, где он был ассистентом, направили под Днепропетровск рыть противотанковые окопы. Надежда с сыном поехали в Старобельск.
Во время бомбёжек Александра Павловна прятала под кровать внука и экземпляр кандидатской диссертации зятя Николая, которую он закончил накануне войны.
В августе 1941-го Михаил Ипполитович, Александра Павловна, Тарас, Надежда и Юра влились в поток беженцев и пошли на восток, уходя от наступающих немцев.
Картина была библейская: по широкой степи, поднимая тучи пыли, текли несколько потоков - гражданские, военные, кони, грузовики, танки, артиллерия. Часто налетали немецкие самолёты и бомбили потоки.
Тарас возле какого-то моста вёл под узды коней, запряжённых в телегу. Вдруг от ужаса и взрывов кони вздыбились, подняли Тараса, и он едва не был раздавлен, но удержался, не бросил вожжи.
Немецкие части обошли беженцев и впереди них замкнули кольцо.
Посовещавшись с Александрой Павловной, Михаил Ипполитович решил отправить жену, дочь и внука назад в Старобельск, а сам с Тарасом пробираться к нашей армии.
Оба, Михаил Ипполитович и Тарас, вскоре оказались в лагере для военнопленных. Отца приняли за еврея в силу турецкого наследия, сына - за переодетого советского солдата. Михаила Ипполитовича спасло знание молитвы "Отче наш", а Тараса - корсет, который он носил после травмы.
Их выпустили, они вернулись в Старобельск.
Чтобы продержаться, Тарас изготовлял игральные карты и писал иконы. Михаил Ипполитович торговал этими товарами на рынке.
Будет ли верным сказать, что их спас Господь? (Молитва и иконы). Наверное, да. Они выжили.
Вот тут добрался к ним из Сталино Николай, чтобы забрать жену и ребёнка к себе. При нём был скудных запас продуктов: чёрный, как уголь, кусок хлеба, выпеченный из горелой пшеницы, и большой жёлтый огурец. Александра Павловна тут же побежала резать курицу.
После освобождения Старобельска в 1943 году жизнь стала выравниваться. Тараса взяли в армию, по его нездоровью - в местную часть противовоздушной обороны, да и то через полгода комиссовали.
Он совершенно случайно зашёл в редакцию старобельской районной газеты и вскоре стал там работать.
В январе 1944 года вернулся в Макеевку из Кузбасса сын Юрий. Он уже был старшим научным сотрудником, и на его счету было много изобретений для фронта и промышленности.
Вскоре он женился на дочери главного инженера комбината "Ворошиловградуголь" девятнадцатилетней Ларисе, юной и легкомысленной девушке, которую, впрочем, он сильно полюбил и надеялся воспитать.
В 1946 году Лариса родила первого сына. Его назвали Святослав. В 1947 году - второго, Александра. В 1954 году появились на свет близнецы, имена им давали старшие братья. Святослав назвал одного Володей, Александр второго Юрой.
У Александры Павловны сразу не заладились отношения со снохой: Лариса была своенравной, вспыльчивой, на каждое замечание отвечала дерзко.
Возможно, Александра Павловна хотела помочь ей и сыну, но вышла большая ссора, которая никогда не была изжита.
Пожив в Макеевке, Карловке и Сталино, Михаил Ипполитович и Александра Павловна вернулись в Старобельск. Здесь они никому не мешали. На лето к ним приезжали внуки, купались в реке Айдаре, ловили рыбу, бегали, где хотели.
Это было уже окончательно выбранное место жительства.
Тарас жил рядом в Ворошиловграде. Он окончил педагогический институт, работал в областной газете. У него были дочь Наташа и сын Алёша. Жена Ирина преподавала в школе русский язык и литературу. С ней у Александры Павловны, слава Богу, сложились ровные отношения. Да и Ирина, в отличие от Ларисы, была уравновешенным человеком и дорожила семейным счастьем.
"Всё для детей", - вот лозунг, которым жили старшие Рыбасы.
Когда к ним приезжали внуки, это была великая радость. Специально запасались книгами. Однажды Юра Киклевич, приехав летом в Старобельск, получил от дедушки и бабушки 15 томов Бальзака для чтения на каникулах.
Михаил Ипполитович работал на той же базе медицинских товаров, а когда вышел на пенсию - участвовал в бухгалтерских ревизиях, куда его приглашали, зная его принципиальность и честность.
Правда, он всегда говорил подотчётным руководителям, что назначена ревизия. Они вряд ли могли что-либо изменить в отчётных документах, но ценили человеческое отношение.
Старики держали пасеку, шесть-семь ульев. Внуки часто помогали качать мёд и носить тяжёлые большие бидоны со свежим жидким мёдом, в котором плавали погибшие пчёлки и мелкие кусочки воска.
Долго-долго Михаил Ипполитович и Александра Павловна жили на частных квартирах. Уже под старость они получили казённую: две смежные комнатки, метров по десять каждая, прихожая и кладовочка. Ни воды, ни газа, ни канализации.
Но это была огромная радость!
Перед домом, в котором ещё были две такие же квартирки, был замусоренный двор. Они очистили его, посадили там смородину, яблони и грядку садовой земляники. С двух сторон этот новый садик отгораживали стены сараев, получился затишный уютный уголок. В этом саду летом ставили кровать, и там спал кто-нибудь из внуков.
Соседи сначала завидовали, потом привыкли. Александра Павловна умела разговаривать с людьми, кроме того, она лечила их от простуд и других несмертельных хворей.
В 1961 году летом в эту крошечную квартиру съехались на золотую свадьбу стариков все их дети и внуки.
Конечно, было тесно, часть гостей ночевали в соседнем просторном доме первого секретаря райкома Григория Васильевича Пацюка. Семья Пацюков уважали Михаила Ипполитовича и Александру Павловну, дети Пацюков Алан, Володя и Оля, дружили с их внуками.
Праздничный стол был поставлен во дворе между домами.
Через три года в середине мая на этом же месте будет стоять поминальный стол. Будут поминать Юрия Михайловича.
Но кто мог загадывать тогда? Михаил Ипполитович и Александра Павловна были счастливы, глядя на своих детей: один лауреат Сталинской премии, известный инженер, второй - писатель, дочь - жена кандидата технических наук. И все здоровы.
А колесо жизни катится дальше, тащит всех в неизвестное будущее, которое мы, кажется, так уж распланировали, что всё-то нам в нём понятно и известно.
Но ведь ничего не известно и не понятно!
Парализованного Юрия перевезли в Старобельск из Донецка. Жена его ушла с близнецами, а Святослав и Александр не могли толком ухаживать за отцом.
Старики ухаживали за сыном, и обманывали его, что он поправится, а на самом деле он медленно угасал. Ослепший, онемевший, с парализованной правой рукой и ногой.
Вот только недавно он был полон сил и собирался в Париж, куда его пригласили как советского эксперта в какой-то комитет по науке Организации Объединённых Наций.
Наш Юрочка - в Париж?!
И вот он лежит на кровати. Его надо кормить, переворачивать, растирать спину, давать утку, поднимать на коляску, чтобы вывезти на прогулку во двор.
Боже, Боже, за что ты так наказал стариков?!
Юрий умер в 1964 году, похоронен в Старобельске.
Михаил Ипполитович умер в 1973 году, похоронен в Старобельске.
Александра Павловна пережила всех своих детей и умерла в 1979 году, похоронена в Старобельске.
Сначала улетели дети, потом перестали приезжать на каникулы повзрослевшие внуки, потом земная жизнь оборвалась.
Вот письмо Тараса, посвящённое Михаилу Ипполитовичу.
2/II-74.
Дорогая Надюша, сегодня минул год, как наш папа в земле. Холодно ему там, но спокойно, отошло всё суетное и не нужное, осталось только святое и вечное, что по праву Великого и хорошего Человека должно ему принадлежать. Я был на его могилке в сосне, смёл снег, положил венок и поплакал. Спасибо Ирине, она помогла устроить поминки, убрала в доме и приготовила, что нужно. Я только не мог остаться на ночь - очень мне было тяжело. Приезжал Микитович из Гайдуковки, простота его разговора о жизни и смерти потрясла меня. Я ухватился за Алёшу и поехал на вокзал. А Ирина ещё осталась и пробыла ночь, утро и полдня. Мои дети жалеют и берегут память о дедушке. Алёша и Наташа говорят, что вечно будут помнить его и всё, что связано с ним, его безответность, мягкость, внимательность и доброту. Теперь, когда я всё чаще думаю о нём, мне ясно, что он лучший из людей, живших на Земле. В нём соединилось всё лучшее, чем могут похвастаться люди, к чему они должны стремиться во имя всего святого на земле. Он мог остаться незаметным даже тогда, когда жизнь, казалось, оставляла его. Я вспоминаю, как он тихо отправлялся на тяжелейшую операцию, как достойно держался, когда мы с ним попали в лагерь к немцам, как гордо смотрел в глаза пьяному немцу, который собирался вывести его из дома и застрелить, и никогда после этого никому не рассказывал, как тяжело ему было. Я чувствую, как его безмолвие теперь становится тем самым словом о человеческом благородстве, без которого жизнь немыслима, если она хочет оставаться жизнью. Я чувствую ещё, что добрая душа его осталась здесь, на земле, и живёт где-то рядом, как изумительное продолжение его собственной, поучающей, заботливости и безукоризненно честной жизни. Во мне живёт его голос, его смех и его короткая, ничего не значащая вспыльчивость. Я очень хочу быть таким же добрым, как он. Нам выпало большое счастье иметь такого отца. И я глубоко убеждён, что это счастье освещало нашу дорогу всю жизнь и будет благостным и щедрым даром нашим до конца наших дней. Оно так огромно, так желаемо, что свободно перешло к нашим детям и станет вечным богатством для них.
Я ещё думаю, что наш папа олицетворял лучшие черты нашей нации, нашего времени и наших лучших устремлениях. Если бы удалось всем людям приобщиться к его духовному наследию, они бы хоть на один день стали бы лучше. А может быть, многие из них избавились бы от бессмысленных своих пороков, от подавляющей власти вещей, вздорных устремлений и пустой, угнетающей суетности. Как несправедливо, что его знали только тысячи, а не миллионы! Как неправомерно решаются утверждать свои законы морали и нравственности те, кто не имеет на это никакого права, как он имел!
Печаль нас душит, Надюша, горечь невосполнимой утраты никогда не пройдёт, только в продолжение всего, связанного с Ним, наше маленькое утешение.
Держись, сестричка моя дорогая. Плачу и обнимаю тебя. Держись.
Тарас".
О каком духовном наследии говорил Тарас Михайлович?
Михаил Ипполитович не совершил никаких великих дел, он просто честно и достойно прожил отпущенные ему Господом годы.
Это и есть наследие.
И вообще всё материальное исчезло - и золотые кубки, и роскошные килимы, и дома, и солодовня, и кони, и куры, и пчёлы.