Уроки пакт Молотов-Риббентроп

Aug 23, 2014 18:02

С весны 1939 года в Европе шла тайная шахматная игра, в которой англичане, эти гроссмейстеры коалиций, пытались перехитрить Германию, а для дополнительного давления на нее использовали угрозу заручиться поддержкой СССР. Поэтому совершенно естественным была информация, переданная в конце июля в Берлин из Лондона, что переговоры с другими странами «являются лишь резервным средством для подлинного примирения с Германией».
В свою очередь советское руководство догадывалось, что останется ни с чем, улыбки британских дипломатов повиснут в воздухе, как у чеширского кота из сказки Л. Кэрролла, и СССР окажется без малейшей надежды на помощь сконсолидированной на антисоветской основе Европы.
29 июня 1939 года в «Правде» появилась статья А. А. Жданова «Английские и французские правительства не хотят равного договора с СССР». Она начиналась так: «Англо-франко-советские переговоры о заключении эффективного пакта взаимопомощи против агрессии зашли в тупик».
Далее член Политбюро Жданов делает такую ссылку на Сталина: я, мол, считаю, что они не хотят равного договора с СССР, а «мои друзья продолжают считать, что они имеют серьезные намерения».
Кто такие «друзья» Жданова, всем было понятно.
Автор приводил факты проволочек, даже употреблял известные выражения Сталина о любителях загребать жар чужими руками, и заканчивал выводом, что переговоры - это пустые разговоры, чтобы «облегчить себе путь к сделке с агрессором».
Под статьей стояла подпись «Депутат Верховного Совета СССР А. Жданов». То есть скромность титулования одного из членов сталинского руководства должна была показать Лондону и Парижу спокойную тональность серьезного предупреждения.
В этом отразилась изощренность Сталина.
Тем временем Париж тоже забил тревогу из-за затяжки переговоров. Как сообщал 19 июля 1939 года министр иностранных дел Франции Ж. Боннэ послу Франции в Лондоне Ш. Корбену, что разрыв переговоров нарушит «весь наш механизм безопасности в Европе», подорвет «эффективность обещанной нами помощи Польше и Румынии» и в конце концов повлияет «на мир или войну».
24 июля 1939 года посол Майский в телеграмме в МИД «суммировал информацию»: Чемберлен «делает отчаянную попытку ускользнуть от выполнения взятых на себя обязательств по гарантии Польше и одновременно оживить свою прежнюю политику «умиротворения»; ведет политику кнута и пряника, рекомендует полякам проявить «умеренность» в ответ на требования Германии вернуть Данциг, объявляет мобилизацию английского флота, предлагает предоставление Германии грандиозных кредитов до миллиарда фунтов - «если Гитлер оставит в покое Запад и повернется лицом к Востоку» (Год кризиса. 1938-1939. Т. 2. С. 119).
24 июля в Токио состоялось совместное заявление правительств Англии и Японии («соглашение Арита - Крейги»). Лондон признал, «что вооруженные силы Японии в Китае имеют специальные нужды в целях обеспечения их собственной безопасности» и могут «подавлять или устранять причины, мешающие им или выгодные их противникам». Большего пораженчества, чем было высказано здесь, Англия, пожалуй, не демонстрировала. Не считая, конечно, Мюнхена.
26 июля на встрече в Берлине временного поверенного в делах СССР в Германии Г. А. Астахова с заведующим восточноевропейской референтурой отдела экономической политики МИД Германии К. Ю. Шнурре было напрямую высказано предложение немцев начать сближение в духе «рапалльской политики». Астахову ответил Молотов (он стал 4 мая наркомом иностранных дел вместо Литвинова): «Дело здесь целиком зависит от немцев». То есть ожидались конкретные предложения.
Тем временем под давлением Франции и общественного мнения Англия согласилась послать в Москву военную делегацию на трехсторонние переговоры.
Советский посол И. Майский довел до британского правительства, что Москва надеется увидеть во главе английской делегации видного военного, лучше всего генерала Горта, тогдашнего начальника британского генерального штаба. Однако вместо него был назначен Реджинальд Дракс, близкий к окружению Чемберлена. На завтраке в советском посольстве на вопрос Майского, полетит ли делегация самолетом, адмирал ответил, что она отправится пароходом. Майский отмечает, что «феноменальная медлительность была проявлением «духа саботажа переговоров».
Если бы Сталин поставил себя на место Чемберлена, он скорее всего понял бы, что у Англии, проводившей в течение нескольких лет политику умиротворения, на сегодня нет средств гарантировать защиту Польши, кроме как объявлением войны Германии. Но объявление войны было бы личным крахом Чемберлена. Поэтому не было никаких шансов на заключение военного союза с Москвой.
К тому же Польша, Румыния, Финляндия, Эстония, Латвия не желали иметь никаких гарантий от СССР. Более того, Эстония и Латвия подписали с Германией пакты о ненападении и секретные приложения к ним.
Чтобы в таких условиях заключить англо-франко-советский военный союз, надо было преодолеть сопротивление и этих стран, без которых военное (коммуникационное) содержание договора равнялось бы нулю.
Советская разведка информировала Москву, что французское правительство по-прежнему не теряет надежды заключить с Гитлером договор о ненападении. Павел Судоплатов напоминает, что англо-франко-советские переговоры начались по инициативе Рузвельта, который направил в Лондон своего представителя с предостережением о крайней опасности для интересов США и Британии германского доминирования в Западной Европе. Тем не менее советские источники указывали на явное нежелание англичан следовать настоянию Рузвельта.
Однако в Германии тоже колебались в выборе: немецкие генералы выступали против войны на два фронта. На протяжении всего августа 1939 года немцы зондировали Москву и Лондон. 21 августа они предложили англичанам принять 23 августа для переговоров Геринга, а Москве - Риббентропа. И Советский Союз и Англия согласились. И вот здесь Гитлер сделал выбор: 23 августа отменил визит Геринга, ему было важнее воспрепятствовать созданию англо-франко-советской коалиции и защититься с востока от возможной экономической блокады союзников.
Германия настороженно следила за всем переговорным процессом, но узнав о персональном составе английской делегации, успокоилась. Посол Германии в Лондоне Г. Дирксен сообщал 1 августа в Берлин: «К предложению переговоров о пакте с Россией, несмотря на посылку военной миссии - или, вернее, благодаря этому, - здесь относятся скептически. Об этом свидетельствует состав английской миссии: адмирал, до настоящего времени комендант Портсмута, практически находится в отставке и никогда не состоял в штабе адмиралтейства; генерал - точно так же простой строевой офицер; генерал авиации - выдающийся военный летчик и преподаватель, но не стратег. Это свидетельствует о том, что военная миссия скорее имеет своей задачей установить боеспособность Советской Армии, чем заключить оперативные соглашения» (Год кризиса. Т. 2. С. 151).
Добавим, что, прибыв в Москву, адмирал Дракс не имел при себе никаких письменных полномочий правительства. Узнав об этом, в Москве все поняли.
И еще одно письмо было отправлено 1 августа послом Дирксеном в Берлин. В нем докладывалось о беседе советника посольства Кордта с лейбористским политиком Чарльзом Роденом Бакстоном, который предложил разделить сферы влияния Англии и Германии, ссылаясь на подобную английскую практику с Францией в 1898-1904 годах в Северной Африке, и с Россией в 1907 году в Персии, Афганистане и Тибете. Особенный интерес посла вызвала идея англичанина, что Великобритания может воздействовать на Францию, чтобы та расторгла договор с СССР, и прекратить переговоры в Москве.
Дирксен отметил, что мысли о разделе сфер влияния свойственны Чемберлену.
Напомним, что российско-английские соглашения 1907 года действительно развязали руки Лондону в Азии и, что полностью вытекало из его доктрины, способствовали созданию военного блока против Германии. Теперь же, предлагая Берлину ликвидировать конфликтные вопросы, Лондон ориентировал его на Восток.
7 августа 1939 года Разведупр получил от своего агента запись беседы с военно-воздушным атташе Германии в Польше А. Герстенбергом, в которой сообщались две важных новости. Первая: Гитлер убежден, что в случае конфликта Англия останется нейтральной. Вторая - после 25 августа начнется война с Польшей (Год кризиса. Т. 2. С. 178).
Тем не менее Германию продолжали сильно беспокоить советско-англо-французские переговоры. 12 августа временный поверенный Астахов сообщил Молотову, что немцы «не щадят аргументов и посулов самого широкого порядка», чтобы соглашение не состоялось. «Отказ от Прибалтики, Бессарабии, Восточной Польши (не говоря уже об Украине) - это в данный момент минимум, на который немцы пошли бы без долгих разговоров, лишь бы получить от нас обещание невмешательства в конфликт с Польшей» (Год кризиса. Т. 2. С. 185).
Он также указывал на признаки подготовки к военным действиям: переброска войск к польской границе, реквизиции автомобилей, резкой нехватки бензина на бензоколонках, нервозность населения.
12 августа в Москве начались переговоры военных делегаций. Советскую делегацию возглавлял маршал Ворошилов, английскую - адмирал Дракс, французскую - генерал Думенк. Переговоры шли до 22 августа и носили трагический оттенок. На протяжении всех заседаний Ворошилов упорно предлагал партнерам перейти к выработке конкретных договоренностей и ответить на вопрос, по каким коридорам советские войска в случае нападения Германии на Польшу и Румынию войдут в боевое соприкосновение с агрессором. Партнеры не давали ответа и изо дня в день отделывались общими рассуждениями, что, мол, в случае войны этот вопрос обязательно разрешится. Ворошилов продолжал настаивать на точном ответе, прерывал переговоры, чтобы посоветоваться со Сталиным (или Молотовым), и после перерыва продолжал ставить этот вопрос.
Француз Думенк знал, что англичане не хотят, чтобы советские войска получали свободу действий на Западе, и просил через французского посла свое правительство срочно оказать давление на Варшаву, чтобы получить ее согласие на пропуск частей РККА. Поляки ответили на сильное давление Парижа принципиальным отказом. На Висле считали, что данной Лондоном гарантии достаточно. (Не забудем, что еще 5 января 1939 года глава польского МИД Ю. Бек заявил после переговоров в Берлине о «полном единстве интересов в отношении Советского Союза».) 26 января, встретившись с Риббентропом, Бек обещал обдумать возможность присоединения Польши к Антикоминтерновскому пакту, если Германия поддержит польские планы овладеть Украиной и выйти к Черному морю (Очерки истории российской внешней разведки: В 6 т. Т. 3. С. 289-290).
Тем временем Германия активизировала подготовку торгово-экономического договора с Советским Союзом и начала зондаж по поводу заключения пакта о ненападении. В памятной записке посла Ф. Шуленбурга Молотову от 15 августа говорилось, что Германия не имеет никаких агрессивных планов против СССР и что «не существует ни одного вопроса, который не мог бы быть разрешен к полному удовлетворению обеих стран». Для выяснения позиции Германии в Москву может срочно прибыть Риббентроп.
С этого момента Сталин одновременно ведет два переговора.
За одним столом начальник Генерального Штаба С. И. Шапошников, начальник ВВС РККА А. Д. Локтионов, нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов информируют английскую и французскую миссию о возможностях вооруженных сил СССР. За другим - обсуждается пакт с Германией.
17 августа Молотов и Шуленбург обмениваются памятными записками. Молотов сообщает, что вопрос о пакте согласован со Сталиным.
Французское правительство не знает, как повлиять на Лондон и Варшаву. Французский премьер-министр Даладье обращается к послу США во Франции У. Буллиту с резким осуждением позиции Варшавы. Буллит информирует об этом государственного секретаря США К. Хэлла. Но известно, что позиция США в отношении Европы нейтральна.
19 августа был подписан советско-германский торговый договор.
21 августа Ворошилов в очередной раз спрашивает о возможности переброски войск в Польшу и, не получив от поляков внятного ответа, заявляет, что «есть все основания сомневаться в их стремлении к действительному и серьезному военному сотрудничеству с СССР».
Если учесть, что у западных стран не было общих границ с Польшей и снабжение ее армии они могли осуществлять только через Румынию, то роль СССР в обороне Польши и вообще сохранении мира в Европе была решающей. Вряд ли в Лондоне и Париже не понимали этого.
21 августа Шуленбург передал Молотову письмо Гитлера Сталину. В письме, в частности, говорилось: «Заключение пакта о ненападении означает для меня закрепление германской политики на долгий срок. Германия, таким образом, возвращается к политической линии, которая в течение столетий была полезна обоим государствам. Поэтому германское правительство в таком случае исполнено решимости сделать все выводы из такой коренной перемены» (Год кризиса. Т. 2. С. 302).
В этих словах содержалось прямое указание на связи России и Германии в XIX веке.
21 августа французское руководство делает отчаянные попытки удержать советскую делегацию от прекращения переговоров, но ничего реального генерал Думенк предложить не может. Боннэ телеграфирует французскому послу в Варшаве Л. Ноэлю, что «Польша ни морально, ни политически не может отказаться испытать этот последний шанс спасти мир», и требует, чтобы посол «твердо напомнил» польскому руководству о французских кредитах, поставленной военной технике и другой помощи и потребовал «взвесить всю серьезность отказа».
Это было похоже на ультиматум, но поляки словно оглохли.
22 августа на последнем, как оказалось, совещании военных миссий Ворошилов попросил генерала Думенка ознакомить его с официальными документами о разрешении польского правительства на проход советских войск. (Париж утверждал, что такой документ есть.)
Думенк ответил: «Я не имею этого документа, но я получил сообщение правительства, что ответ на основной, кардинальный вопрос положительный».
Ворошилов продолжил наседать: «Я не сомневаюсь, что генерал получил положительный ответ от своего правительства. Но позиция Польши, Румынии, Англии неизвестна».
Думенк признался, что не знает позиций этих стран. Он добавил, что прошло уже много времени, результатов переговоров нет, а тем временем «кто-то должен приехать» (намек на приезд высокопоставленного гостя из Германии).
Ворошилов согласился: «Это верно, но виноваты в этом французская и английская стороны». И напомнил, что вопрос о военном сотрудничестве стоит уже несколько лет, но без всякого движения. Было видно, что обычно спокойный нарком разозлился: «В прошлом году, когда Чехословакия гибла, мы ожидали сигнала от Франции, наши войска были наготове, но так и не дождались».
Поговорив еще немного все о той же Польше, Ворошилов воскликнул: «Неужели нам нужно выпрашивать, чтобы нам дали право драться с нашим общим врагом!»
На этом переговоры и закончились.
22 августа посол Майский передал из Лондона, что сообщение о предстоящем визите Риббентропа в Москву для переговоров о ненападении «вызвало здесь величайшее волнение», близкое к панике.
Англичане поняли, что Германия вместо ожидаемого развертывания фронтов на восток поворачивается в их сторону. Время хитроумных комбинаций закончилось.
Договор с Германией был подписан. Обе стороны знали, что он заключен буквально «под дулом пистолета», так как, по выражению Черчилля, «Антагонизм между двумя империями и системами был смертельным»... Особым секретным протоколом определялись зоны интересов обоих государств. К советской были отнесены Финляндия, Эстония, Латвия, восточная Польша и Бессарабия.
В ответ на «Мюнхен» и всю политику умиротворения (с восточным вектором экспансии) Сталин ответил в духе канцлера Горчакова. После проигранной Россией Крымской (Восточной) войны (1852-1854), когда Англия, Франция при поддержке Австро-венгрии, Пруссии, Сардинского королевства практически вытеснили Россию с Черного моря, только последующее соглашение России с Пруссией вернуло России утраченные позиции. Берлин согласился на отмену тяжких условий Парижского мира в обмен на поддержку Россией объединения Германии под началом Пруссии. Без единого выстрела был взят реванш.
В последующем «родовая» связь России и Германии проявилась и в Рапалло. Московский пакт тоже нес в себе и эту память.
Когда говорят об аморальности пакта и неприемлемости секретных протоколов, это просто грубая пропаганда. Раздел Чехословакии был еще аморальнее. Черчилль, которого вряд ли можно назвать советским агентом, смотрел на это трезво: «Сталин, без сомнения, думал, что Гитлер будет менее опасным врагом для России против года войны, против западных держав <...> Тот факт, что такое соглашение оказалось возможным, знаменует всю глубину провала английской и французской политики и дипломатии за несколько лет» (Черчилль У. Вторая мировая война. Т. 1. С. 180).
Зато политику Сталина можно было бы назвать блестящей, тактически он обыграл всех. Имея на востоке угрозы японского нападения, он одномоментно минимизировал и ее, так как нейтрализовал главного союзника Токио. В западных оценках договора Молотова - Риббентропа всегда вместе с нотой осуждения будет звучать скрытое изумление от дерзости Сталина, перешагнувшего через идеологическое табу ради безопасности государства. Черчилль назвал его тогдашнюю политику «холодно расчетливой и в высокой степени реалистичной». И союзников Сталина по будущей коалиции можно понять: там, где великая британская дипломатия проиграла, советская оказалась на высоте.
Обратим внимание на один эпизод: после подписания пакта Риббентроп спросил Сталина: «Как совместить наш пакт с русско-французским договором 1936 года?». Тот ответил: «Русские интересы важнее всех других». (Риббентроп фон А. Между Лондоном и Москвой. Воспоминания и последние записи. Пер. с нем. М., 1996. С. 143).

НАТО, СССР, Сталин, С.Рыбас, Пакт Молотова-Риббентропа

Previous post Next post
Up