Трудноисполнимая традиция
К дню рождения протоиерея Павла Адельгейма, исповедника веры, мы публикуем интервью с его сыном, Иваном Павловичем Адельгеймом. В течение многих лет Иван Павлович работал директором школы регентов, основанной отцом Павлом.
Материал подготовили Наталия Игнатович, Анастасия Наконечная
Информационная служба Преображенского братства
Расскажите, пожалуйста, каким был Ваш отец?
Иван Павлович Адельгейм: Обычно мы с сестрой очень радовались, когда на родительское собрание в школу ходила мама, даже просили ее об этом. Потому что если пойдет папа - это чревато (улыбается). И неважно, что мы достаточно хорошо учились. Сестра, как все девочки, была более послушная, более усидчивая, а я как мальчишка мог себе позволить разные выходки. И я знал, что батюшка к ним очень строго относится. За двойку из-за моего плохого самочувствия или из-за плохого настроения учителя он не ругал, но такое случалось редко. А вот за двойку из-за невыполненного задания, конечно, наказание было.
Телевизор или книга
У нас дома вообще было достаточно строго. Например, не было телевизора. Вернее был такой: то показывает, то не показывает. Батюшка как-то сказал, что он сломан. И то, что он на самом деле работает, я понял через много-много лет, когда случайно его включил и он нормально заработал. Просто он никому не был нужен, и мы привыкли, что он не работает. «Огонек» назывался. Много лет стоял у нас в качестве мебели. Только на четвертом курсе у нас с сестрой курсе появился черно-белый телевизор.
Телевизора не было, но у нас были другие вечерние мероприятия, если можно так сказать. Я очень благодарен за это батюшке, потому что он приучил нас к чтению. Мы с сестрой перечитали практически все! Мы очень любили читать. Если приходили к кому-то из знакомых в гости, сразу бросали взгляд на библиотеку: что там? Это были восьмидесятые. Если стоит Морис Дрюон, Пикуль и так далее - я вижу, что человек не знает ничего. А когда много поэзии, зарубежной литературы или чего-нибудь еще - это же просто здорово, значит, можно попросить почитать. А приучал нас батюшка очень просто: он брал хорошие книги, и каждый вечер полчаса, максимум час, он нам читал. Уроки надо было сделать до этого времени. Кто-то рукодельничал, мама или Маша гладили, кто-то просто слушал. Но самое главное - мы собирались все в кружок, все были вместе - и батюшка читал. У него был хорошо поставленный голос, он очень хорошо читал. И мы приучались: эту книжку пока не трогаем, когда прочитаем вместе - тогда можно будет перечитывать уже самому. А иначе неинтересно будет: что же потом вечером делать, если ты втихаря пару глав вперед пролистнул?
Конечно, все, что с ним было, про всю его жизнь мы знаем по его рассказам. И это всегда интересно. Рассказывать он мог за обедом или вечером за чашкой чая. А вот на чтение всем надо было специально собраться, это был определенный дух. Сейчас я понял, насколько это трудноисполнимая традиция на самом деле. У себя дома я пытался тоже так читать, но не получается: к вечеру какие-то проблемы накапливаются, что-то надо сделать. А у батюшки это получалось, потому что он был волевым: если что-то надо, он будет делать всегда, постоянно. Так он и приучил нас читать.
Домашняя дисциплина
А нам ведь по молодости хотелось иногда и на танцы сходить - бывало, пригласят ребята как-нибудь вечером. Подойдешь, спросишь - можно сходить? Нет? - Ну, все понятно. Ты в общем-то не очень и расстраивался, не так важно это было. А если куда-то и разрешал сходить, то при этом была, конечно, жесткая дисциплина. Мы не могли гулять долго, в девять часов должны были быть дома, в десять - спать. Батюшка нас очень строго держал. Иногда за помощью мы обращались к маме, но если батюшка что-то решил, то и она не могла ничего сделать.
Отец Павел много сил уделял служению, разным делам. Вы никогда не хотели, чтобы он уделял вам больше внимания - как бы приватизировать его себе?
Иван Павлович Адельгейм: Тут нужно различать два периода. Когда мы учились в школе, мне не очень хотелось, чтобы он уделял мне много внимания. Скажем, написал я сочинение - так, как требуют в школе. У меня хорошо получались, как под кальку, сочинения по истории комсомола - напишешь, сколько у него орденов, каких, за что - и вся история Советского Союза в этом. Но темы сочинений были ведь разные. У сестры не получалось так писать о комсомоле. И батюшка ей говорит: ну зачем ты эту тему берешь, возьми другую. И объясняет ей, как писать. Она добавляет свои мысли, получается хорошее сочинение, раскрывает тему, только времени на него то уходит много. Мне казалось, что лучше написать попроще и побыстрее. А он старался нас в этом отношении все время образовывать.
Он никогда не унывал
После школы, после института, конечно, очень хотелось побольше общаться. Но, знаете, такой проблемы никогда не стояло. Когда я приходил к нему домой, в гости - поцелуешься, потом скажешь: «Батюшка, у меня проблема», или о какой-то новости скажешь. Он последний год писал статьи сразу на компьютере. И вот он может отойти от компьютера и поговорить. Правда, потом он мог сказать: «Все, я пошел работать».
В любом случае мы все жили теми же проблемами, что и батюшка. А он все время жил теми проблемами, которые были у нас. Не дай Бог, если у нас что-то заболит, даже когда мы уже стали взрослыми, - он сразу начинает нервничать, переживать: «Надо к такому врачу сходить, надо к этому». Последний год он все переживал, чтобы я куда-нибудь обратился по поводу здоровья, а я не хотел его расстраивать и говорил: «Потом, батюшка, потом».
Знаете, батюшка был оптимистом, он почему-то никогда не унывал. Я очень редко видел его в подавленном состоянии. В основном он, конечно, был нацелен на движение вперёд: «Всё будет хорошо, всё будет нормально, как-нибудь да образуется». Он и во мне это воспитал: я с оптимизмом смотрю в будущее. Правда, чем дальше, тем меньше.
Материал подготовили Наталия Игнатович, Анастасия Наконечная
Информационная служба Преображенского братства
Источник