заколочен и если 1/3
[Duality] ночью я лишь смурное пустое абстрактное подобие города, гной в уголках глаз, больной голубь, бумажная тарелка с лужицей кетчупа на асфальте, раздавленная колесом крыса, чек из супермаркета в пыльном вихре, мой дом заколочен, да и если честно - не здесь
рассвет снова вплетает меня в брусчатку, как будто бы я всегда стоял на перекрестке, и моя пантомима непонятна даже мне самому - грим, неподвижное белое лицо, белый балахон из украденной в гостинице простыни, на тротуаре лежит черная кепка Kangol.
первый раз за день звенит евро, и я наконец разминаю мышцы, выгибаюсь, я застрял в этом колесе, которое медленно останавливается одновременно с тем, как я должен начать двигаться (очи горе, вывернутые запястья, и вот это чувство, что за каждую монету через несколько секунд - двадцать семь евро и ещё мелочь - стрелы поцелуют меня не одну тысячу раз)
между двумя вдохами может произойти многое:
запахи сгущаются - трубочный табак, жареные каштаны, базовые ноты девяти разных парфюмов, кальян, зависший во влажном воздухе дизельный выхлоп, тонкий запах горячего чая, и я вижу первого среди собравшихся вокруг лучника. второй, потом еще, люди расходятся, а они лениво начинают поднимать луки и натягивать стрелы, пальцы расслаблены, пока полукруг весь кроме одного человека не состоит из них. Он выходит из строя и кидает ключ в мою кепку, а лучники отпускают тетиву - стрелы движутся так медленно, что он успевает подойти ко мне, отвязать от неведомо откуда взявшегося дерева, и бережно уложить у подножия своего трона, потому что сам он встанет на то место, которое по ошибке занимал я.
Не знаю, хочешь ли ты слушать все это - цифровую смесь из скрежещущего металла, смертельно напуганных лошадей над пропастью, лязга захлопывающихся дверей, шума толпы в подземке, рева стартующих турбин - его кровь смывает грим с правой половины моего лица и шепот: теперь ты будешь считать вдохи всех людей, которых ты видишь, и для каждого будешь помнить, на каком остановился.
перед глазами туннель, воздух становится плотным и серебристым
я близоруко обвожу взглядом собравшихся вокруг
бронзовая скульптура поэта вдруг притягивает мой взгляд
официантка ставит перед ним чашечку эспрессо, он переворачивает газету
шелестят страницы, звенит кофейная ложечка, со вздохом наступает тишина
я не могу больше
я больше не могу: шторм полностью поглощает меня,
и первая порция крови детонирует в моем сердце
На следующий день я забираю в кафе - «ты нас всех перепугал», виновато улыбаюсь и бормочу какие-то извинения - свою кепку с монетами, которыми не остановишь ни одного лучника, и ключ, ключ.
Ключ открывает дверь часовой лавки на соседнем перекрестке, и я снова становлюсь её временным владельцем: по привычке неподвижно целыми днями сижу за кассой, правдоподобно изображая радость от вашего посещения. Вечером я смываю грим с левой половины лица и пересчитываю монеты.
рассвет снова вплетает меня в брусчатку, как будто бы я всегда стоял на перекрестке, и моя пантомима непонятна даже мне самому - грим, неподвижное белое лицо, белый балахон из украденной в гостинице простыни, на тротуаре лежит черная кепка Kangol.
первый раз за день звенит евро, и я наконец разминаю мышцы, выгибаюсь, я застрял в этом колесе, которое медленно останавливается одновременно с тем, как я должен начать двигаться (очи горе, вывернутые запястья, и вот это чувство, что за каждую монету через несколько секунд - двадцать семь евро и ещё мелочь - стрелы поцелуют меня не одну тысячу раз)
между двумя вдохами может произойти многое:
запахи сгущаются - трубочный табак, жареные каштаны, базовые ноты девяти разных парфюмов, кальян, зависший во влажном воздухе дизельный выхлоп, тонкий запах горячего чая, и я вижу первого среди собравшихся вокруг лучника. второй, потом еще, люди расходятся, а они лениво начинают поднимать луки и натягивать стрелы, пальцы расслаблены, пока полукруг весь кроме одного человека не состоит из них. Он выходит из строя и кидает ключ в мою кепку, а лучники отпускают тетиву - стрелы движутся так медленно, что он успевает подойти ко мне, отвязать от неведомо откуда взявшегося дерева, и бережно уложить у подножия своего трона, потому что сам он встанет на то место, которое по ошибке занимал я.
Не знаю, хочешь ли ты слушать все это - цифровую смесь из скрежещущего металла, смертельно напуганных лошадей над пропастью, лязга захлопывающихся дверей, шума толпы в подземке, рева стартующих турбин - его кровь смывает грим с правой половины моего лица и шепот: теперь ты будешь считать вдохи всех людей, которых ты видишь, и для каждого будешь помнить, на каком остановился.
перед глазами туннель, воздух становится плотным и серебристым
я близоруко обвожу взглядом собравшихся вокруг
бронзовая скульптура поэта вдруг притягивает мой взгляд
официантка ставит перед ним чашечку эспрессо, он переворачивает газету
шелестят страницы, звенит кофейная ложечка, со вздохом наступает тишина
я не могу больше
я больше не могу: шторм полностью поглощает меня,
и первая порция крови детонирует в моем сердце
На следующий день я забираю в кафе - «ты нас всех перепугал», виновато улыбаюсь и бормочу какие-то извинения - свою кепку с монетами, которыми не остановишь ни одного лучника, и ключ, ключ.
Ключ открывает дверь часовой лавки на соседнем перекрестке, и я снова становлюсь её временным владельцем: по привычке неподвижно целыми днями сижу за кассой, правдоподобно изображая радость от вашего посещения. Вечером я смываю грим с левой половины лица и пересчитываю монеты.