Если папа людоед
Обычно детей мою я. Дабы избежать недоразумений, замечу - своих родных детей. Так было со старшим. Так есть с младшим, ибо он ещё в том возрасте, когда помощь взрослого ещё необходима.
- Какой ты розовенький, пухленький, - говоря я ему. Саша восторженно ёжится от моего нарочито "злодейского" тона, - Так бы и съел тебя!
- Папа! - вопит сын. Распаренное лицо его мелькает под махровым полотенцем, - Ты что - людоед?!
- Д'А! - отвечаю я, стараясь вложить в это как можно больше экпрессии.
- Папа! - снова вопит Саша, - Я не РОЗОВЕНЬКИЙ!!!
- Какой же ты? - притворно удивляюсь я, - Чёрный что ли? Негр?
- Нет! - кричит он, - Я белый!... И я не пухленький! Я костлявый!
- М-м, - облизываюсь я, - Костлявенький?! Вкусный наверно? Люблю косточками похрустеть...
- Нет, - Саша в восторге, - Я не вкусный! Я ГОРЬКИЙ!!!
- Горький? - всё это время я, не переставая энергичными движениями вытирать полотенцем его головёнку, бормочу: "Головосушка-головосушка-головосушка..."
- ДА! НЕ-ВКУС-НЫЙ.
- Вкусный-вкусный... - заверяю я его, - Я горькое люблю. Вот скажем лук горький? А я его ем.
- Ну, папа-а! - Саша уже в замешательстве, - Ты ведь папа мой! Ты меня съешь?!
Неожиданно на его щеках появляются здоровенные "крокодильи слёзы" - кажется я переиграл.
- Ну, что ты, - я прижимаю завёрнутого в полотенце сына к себе, - Я никогда тебя не съем. Я ведь держу себя в руках. Так?
- Так... - неуверенно отвечает он, не замечая шутки, - А вдруг... а вдруг ты не сможешь сдержаться и съешь меня?!
Слёзы с новой силой устремляются из его глаз. Точно переиграл.
- Саша! Саша, послушай! - сын неуверенно поднимает зарёванное лицо, - Я не людоед.
- Не людоед? - он быстро успокаивается, - А кто?
- Просто папа. Твой папа.
Саша молчит, размышляя. Затем предлагает:
- Давай мирится...
- Хорошо, но только быстро, без "мирилок" - у меня времени нет.
Но тот уже сосредоточенно бормочет: "Мирись-мирись, больше не дерись...", требуя:
- А ты почему не повторяешь?!
Я закатываю глаза, но послушно повторяю вместе с ним: " ... если будешь драться - я буду кусаться..." Наконец обряд закончен, Саша задумчиво хмыкает:
- Не людоед... Людоед-людоед! На вот, - он подставлят ухо, - Погрызи. А то ведь с голоду умрёшь.
- Какой ты розовенький, пухленький, - говоря я ему. Саша восторженно ёжится от моего нарочито "злодейского" тона, - Так бы и съел тебя!
- Папа! - вопит сын. Распаренное лицо его мелькает под махровым полотенцем, - Ты что - людоед?!
- Д'А! - отвечаю я, стараясь вложить в это как можно больше экпрессии.
- Папа! - снова вопит Саша, - Я не РОЗОВЕНЬКИЙ!!!
- Какой же ты? - притворно удивляюсь я, - Чёрный что ли? Негр?
- Нет! - кричит он, - Я белый!... И я не пухленький! Я костлявый!
- М-м, - облизываюсь я, - Костлявенький?! Вкусный наверно? Люблю косточками похрустеть...
- Нет, - Саша в восторге, - Я не вкусный! Я ГОРЬКИЙ!!!
- Горький? - всё это время я, не переставая энергичными движениями вытирать полотенцем его головёнку, бормочу: "Головосушка-головосушка-головосушка..."
- ДА! НЕ-ВКУС-НЫЙ.
- Вкусный-вкусный... - заверяю я его, - Я горькое люблю. Вот скажем лук горький? А я его ем.
- Ну, папа-а! - Саша уже в замешательстве, - Ты ведь папа мой! Ты меня съешь?!
Неожиданно на его щеках появляются здоровенные "крокодильи слёзы" - кажется я переиграл.
- Ну, что ты, - я прижимаю завёрнутого в полотенце сына к себе, - Я никогда тебя не съем. Я ведь держу себя в руках. Так?
- Так... - неуверенно отвечает он, не замечая шутки, - А вдруг... а вдруг ты не сможешь сдержаться и съешь меня?!
Слёзы с новой силой устремляются из его глаз. Точно переиграл.
- Саша! Саша, послушай! - сын неуверенно поднимает зарёванное лицо, - Я не людоед.
- Не людоед? - он быстро успокаивается, - А кто?
- Просто папа. Твой папа.
Саша молчит, размышляя. Затем предлагает:
- Давай мирится...
- Хорошо, но только быстро, без "мирилок" - у меня времени нет.
Но тот уже сосредоточенно бормочет: "Мирись-мирись, больше не дерись...", требуя:
- А ты почему не повторяешь?!
Я закатываю глаза, но послушно повторяю вместе с ним: " ... если будешь драться - я буду кусаться..." Наконец обряд закончен, Саша задумчиво хмыкает:
- Не людоед... Людоед-людоед! На вот, - он подставлят ухо, - Погрызи. А то ведь с голоду умрёшь.