Филипп
Про французов существует много клише: игривые, легковесные, утонченные, мелочные, скуповатые. Мне всегда было сложно подтвердить или опровергнуть: с момента нашей встречи образ всех французов затмил собой Филипп - настоящий, прекрасный и непохожий на соотечественников. И в то же время он - всё, чем могла гордиться Франция.
Когда мы познакомились, он пригласил меня поужинать в ресторан возле Национальной Ассамблеи. За соседними столиками ели депутаты; Филипп был в строгом костюме. Я знала, что он на пять лет меня старше, но мне, ещё совсем девочке, казалось, что между нами пропасть - в возрасте, опыте, знаниях. Он говорил о политической жизни страны, об искусстве, о поэзии. Лицо его было серьёзно и непроницаемо. Я не могла даже понять, что он обо мне думает - волновалась, чувствовала себя, как на экзамене - путала слова и времена, не смогла ответить на несколько вопросов ничего умнее «я не знаю, я никогда об этом не думала». Когда он попросил счёт, я чувствовала себя удручённо - будто провалилась, хотя это было всего лишь знакомство. Всегда хочется выглядеть, как Наталья Палей, и вести себя, как Лу Саломе, чтобы западные гении только и думали, как изгнать из мыслей твой светлый образ. С тем же невозмутимым лицом он спросил, когда мы увидимся снова. Тогда я ещё не знала, что этот человек надолго станет мне подлинным другом и человеком, которым я не устану восхищаться.
Я всю жизнь ищу Пигмалионов - не для того, чтобы они меня любили, а потому что хочу стать лучше. В этом смысле Филиппа мне подарила судьба за хорошее поведение. Интеллектуал, un bel esprit, человек с потрясающим чувством юмора, способный устроить фейерверк из ремарок, острот и шуток, оставаясь при этом очень серьёзным, он подарил мне очень много - французскую историю, средневековую поэзию, архитектуру Ренессанса и нового времени. Он показал мне Париж и Фонтенбло, замки Луары и осенний Люксембург, он был с нами на нашем свадебном ужине в Париже, а потом возил нас зимой в Альпы в гости к семье, мы гуляли с ним по Москве и Петербургу, мы парились в бане у меня на даче, мы посещали гастрономические рестораны Парижа, мы играли в бридж в какой-то французской глуши с девяностолетними дамами, мы очень долго были вместе.
Но счастье - это ретроспектива, как справедливо говорит Кундера. Когда такой необыкновенный человек занимает в твоей жизни и мыслях очень много места, плохо это осознаешь, более того, это кажется нормальным: льстишь себе, говоришь «подобное стремится к подобному». А потом он исчезает, и всё это место заполняет вязкая, тяжелая тоска по нему, вот тогда понимаешь его значение - как писал Бродский, «боль разлуки с тобой вытесняет действительность равную не печальной судьбой, а простой Архимедовой правдою».
Отчего он исчез? Я не знаю. Я тогда долго болела и не заметила, что общение прервалось. А когда поняла, было сложно сдаться и признаться, что я его потеряла. Я не могла в это поверить. Очень просто сесть, подумать и сказать себе правду. Но я, как многие слабые духом люди, склонна не замечать очевидного - я его искала. Электронные адреса отказывались принимать мои письма, телефон не отвечал. Я перепробовала все поисковики, взялась за социальные сети - я познакомилась с пятью его тёзками, если учесть, что сочетание имени и фамилии у него редкое. Я бродила по Парижу, вглядываясь в лица. Я уже почти отчаялась за эти пять лет - да что там, я потеряла надежду.
А в Греции (я провела там весь сентябрь) буквально на второй день на меня снизошёл свет. Благодатный свет, пробивающийся сквозь оливу, принёс покой и надежду. В этот же вечер я получила письмо от Филиппа. «Дорогая Юля, - пишет он, - ты ли это, моя франкофонка, франкофилка, путешественница и бриджистка? Я так был бы рад снова тебя услышать - ведь я тебя потерял».
Пока всё. Но знали бы вы, какая это огромная радость.
Когда мы познакомились, он пригласил меня поужинать в ресторан возле Национальной Ассамблеи. За соседними столиками ели депутаты; Филипп был в строгом костюме. Я знала, что он на пять лет меня старше, но мне, ещё совсем девочке, казалось, что между нами пропасть - в возрасте, опыте, знаниях. Он говорил о политической жизни страны, об искусстве, о поэзии. Лицо его было серьёзно и непроницаемо. Я не могла даже понять, что он обо мне думает - волновалась, чувствовала себя, как на экзамене - путала слова и времена, не смогла ответить на несколько вопросов ничего умнее «я не знаю, я никогда об этом не думала». Когда он попросил счёт, я чувствовала себя удручённо - будто провалилась, хотя это было всего лишь знакомство. Всегда хочется выглядеть, как Наталья Палей, и вести себя, как Лу Саломе, чтобы западные гении только и думали, как изгнать из мыслей твой светлый образ. С тем же невозмутимым лицом он спросил, когда мы увидимся снова. Тогда я ещё не знала, что этот человек надолго станет мне подлинным другом и человеком, которым я не устану восхищаться.
Я всю жизнь ищу Пигмалионов - не для того, чтобы они меня любили, а потому что хочу стать лучше. В этом смысле Филиппа мне подарила судьба за хорошее поведение. Интеллектуал, un bel esprit, человек с потрясающим чувством юмора, способный устроить фейерверк из ремарок, острот и шуток, оставаясь при этом очень серьёзным, он подарил мне очень много - французскую историю, средневековую поэзию, архитектуру Ренессанса и нового времени. Он показал мне Париж и Фонтенбло, замки Луары и осенний Люксембург, он был с нами на нашем свадебном ужине в Париже, а потом возил нас зимой в Альпы в гости к семье, мы гуляли с ним по Москве и Петербургу, мы парились в бане у меня на даче, мы посещали гастрономические рестораны Парижа, мы играли в бридж в какой-то французской глуши с девяностолетними дамами, мы очень долго были вместе.
Но счастье - это ретроспектива, как справедливо говорит Кундера. Когда такой необыкновенный человек занимает в твоей жизни и мыслях очень много места, плохо это осознаешь, более того, это кажется нормальным: льстишь себе, говоришь «подобное стремится к подобному». А потом он исчезает, и всё это место заполняет вязкая, тяжелая тоска по нему, вот тогда понимаешь его значение - как писал Бродский, «боль разлуки с тобой вытесняет действительность равную не печальной судьбой, а простой Архимедовой правдою».
Отчего он исчез? Я не знаю. Я тогда долго болела и не заметила, что общение прервалось. А когда поняла, было сложно сдаться и признаться, что я его потеряла. Я не могла в это поверить. Очень просто сесть, подумать и сказать себе правду. Но я, как многие слабые духом люди, склонна не замечать очевидного - я его искала. Электронные адреса отказывались принимать мои письма, телефон не отвечал. Я перепробовала все поисковики, взялась за социальные сети - я познакомилась с пятью его тёзками, если учесть, что сочетание имени и фамилии у него редкое. Я бродила по Парижу, вглядываясь в лица. Я уже почти отчаялась за эти пять лет - да что там, я потеряла надежду.
А в Греции (я провела там весь сентябрь) буквально на второй день на меня снизошёл свет. Благодатный свет, пробивающийся сквозь оливу, принёс покой и надежду. В этот же вечер я получила письмо от Филиппа. «Дорогая Юля, - пишет он, - ты ли это, моя франкофонка, франкофилка, путешественница и бриджистка? Я так был бы рад снова тебя услышать - ведь я тебя потерял».
Пока всё. Но знали бы вы, какая это огромная радость.