Фиолетовый час
Это фиолетовый час, время тишины и удивления, когда обнажаются чувства и возрождается отвага, когда тени таинственно сгущаются вдоль опушки леса, и мы верим, что, если смотреть внимательно , в любой момент можно увидеть единорога.
Bernard DeVoto "The Hour"
Вы пройдете мимо этой загадочной деревянной двери с бабочками и птицами без всякой вывески и даже не подумаете, что за ней скрывается лучший бар Америки - The Violet hour.
А зря; неужели вы не помните из детства, что за очагом, нарисованным на старом куске холста, может скрываться целый мир, полный волшебства и приключений? Толкните скорей эту дверь, попадите внутрь и оцепенейте от изумления.
Нет, это не бар, здесь всё по-другому. Да это настоящий театр - страстей человеческих. Кажется, вот раздвинется тяжёлый занавес и… нет, всё сохранится в тайне. Пространство организовано таким образом, что посетители почти не видят друг друга, а входящий - посетителей. Кстати, входящий - оставь надежду. Скорее всего, вас встретят стандартным "нет мест", и тогда вы скажете "а работает ли сегодня Робби?" «Вы знаете Робби?» - удивится хостесс. «Да», - скажет ваша подруга, - да, я хожу к нему по вторникам и четвергам. А сегодня привела подругу. Она завтра уедет. Ей надо обязательно познакомиться с Робби. Обязательно надо».
Да, понимаю, кивает женщина, посмотрим, что можно для вас сделать. Уходит. Через пару минут возвращается и манит пальцем: «Я посажу вас прямо у стойки. Скоро придёт Робби.»
- Лена, кто это - Робби? - спрашиваю я подругу.
- Бармен, - бросает она. - Но он необычный. Он угадывает настроение. Он может с тобой поговорить, если ты нуждаешься в этом. Или ты можешь рассказать ему о своих желаниях, и он сделает тебе уникальный напиток - только твой, воплощение твоих фантазий.
О, я много раз читала в романах про кудесников-барменов, смешивающих коктейли, лишь мельком взглянув на клиента - проведя за стойкой полжизни, они знают всё о людях и о жизни. Неужели мне повезёт, и я увижу такого? Взрослый, усталый, с седыми висками…
- Здравствуйте. Рад познакомиться.
Робби пожимает мне руку. Он юн. Он чудовищно юн. У него нежная кожа, мягкие завитки волос и взгляд человека, который знает, что такое жизнь. Немудрено - в его возрасте я читала досократиков и не верила, что мир сможет меня чем-то ещё удивить, когда мне исполнится двадцать.
- Что бы Вы хотели выпить?
Я смущённо молчу.
- Расскажите, какое у Вас настроение?
Я лепечу что-то невразумительное:
- I… I feel melancholic and romantic. I need something romantic… in a windy city.
В бокал необычной формы Робби кладет лёд, затем на несколько секунд задумывается над флакончиками из коричневого стекла, выбирая два. Из одного он добавляет мне печали, из другого - две капли надежды.
Признайтесь - вы не поверили мне насчет печали и надежды? Ну что же...смотрите сами на эти флакончики.
Осторожно пробую. Я точно не пила раньше ничего подобного. В этом бокале холод, похожий на колючий, пронизывающий ветер с озера Мичиган, заставляющий чикагцев кутаться в шарф и искать спасительного убежища. Холод, тревога, отчаяние. Но через какое-то время проступает сердечная нота - будто зимний рассвет над Мичиганом. Рассвет - что ещё может подарить призрачную иллюзию на счастье?
- Что нибудь ещё?
- Да, Робби, да. На этот раз я хочу что-нибудь sophisticated.
- What do you mean?
- It's... something challenging and tempting. Влажные сумерки, приглушенные голоса, когда чувств слишком много, через край, когда может случиться всё и только одно невозможно - это счастливый конец.
В другом баре после такой речи мне бы вызвали такси домой. Робби абсолютно спокоен.
- Я понял. You wanna it pure or smoky?
- Smoky.
В бокале для виски лежит ледяная глыба (всего в этом баре подают девять видов (shape) льда). Я чувствую (приглушенно) текилу, джин, сок дикого грейпфрута и какую-то шоколадную горчинку. Что там ещё, Робби, что там ещё... Как называется твоё зелье , Робби?
- Art of smoky.
После третьего глотка меня охватывает волшебный жар. Я - Камилла Клодель, я могу говорить о любви и желании, а могу их изваять резцом из мрамора, заставив белый холодный камень таинственно мерцать и искриться от напряжения, вылепить пальцами из глины, губами на горячей коже... Кажется, пора домой.
Мы выходим на улицу. Я опираюсь на любезно предложенную Эмиром руку и жадно вдыхаю морозный воздух - кажется, в нём растворили какой-то дорогой брют, потому что голова приятно кружится, а мысли маленькие и круглые, будто пузырьки. В этот фиолетовый час окна почти не горят, и дорогу нам освещает выглядывающий из-за крыш серповидный тонкий месяц.
Или это, все- таки, единорог?