Дамы Петра Фролова
Сегодня я гуляла по ежегодной выставке авторских медведей "Hello, teddy!" (пользуясь случаем, hello, ted-dy), мечтая, как девочка Женя из сказки Катаева про цветик-семицветик, оторвать лепесток, и чтобы все эти мишки, зайцы и ангелы поселились у меня дома, как вдруг увидела картину, которая приковала мой взгляд.
«Зима в Эльзасе. Бубновая дама». Из серии «Карты путешествия». 47х60, смешанная техника, 2006.
Я пошла дальше, но потом снова вернулась. И увидела ещё одну.
«Летний чай и добрая весть на Транссибирской магистрали. Пиковая дама» Из серии «Карты путешествия». 47х60 .
«Тысяча мелочей или бег в мешках по Малой Голландии». Из серии «Малая Голландия». 60х80, акварель, бумага
Суматоха выставки не позволила мне узнать подробности прямо там. К счастью, можно было купить открытку, и я ушла, бережно держа её в руках - мне не хотелось прятать её в сумку. Так, не отрывая глаз друг от друга, я и бубновая дама дошли до дома, а там уже я узнала все подробности и спешу поделиться.
Пётр Фролов - мой ровесник, родился в СПб, в шесть лет уже занимался в школе-студии при Эрмитаже. В 1985 году Петр Фролов поступил в среднюю художественную школу им. Иогансона при Академии Художеств. Наряду с обычной программой в школе преподавали живопись, рисунок и композицию. В 1988 году за неуспеваемость по точным наукам Фролова исключили из школы.
С удовольствием прочитала несколько фактов из его биографии:
Я устроился на работу в Русский Музей грузчиком. В начале я очень трепетно относился к перетаскиваемым мною картинам, считал, что приобщаюсь к великому искусству. Потом привык, зачерствел и уже особо не разбирал, что я несу - шедевр или просто холст в тяжелой раме. В те мутные 90-е повсюду демонстрировали памятники советской эпохи, особо ценные свозили в Русский Музей и ставили в маленьком коридоре. Коридор был пыльный и мрачный, партийные монстры нависали под потолком грязными силуэтами с вытянутыми руками, сжимающими кепку или выставленным указательным пальцем. Однажды мы всей нашей бригадой перетаскивали картины Шагала. Я браво вышагивал с «Красным евреем» на плече. Проходя «партийный» коридорчик, я услышал мерзкий хруст и с ужасом понял, что бронзовый палец товарища Калинина пропорол грустного «Красного еврея». Я очень испугался, но дело кончилось простым выговором и лишением премии. Через 18 лет я посетил выставку Шагала в Гранд Пале и гордо показал жене следы реставрации на вконец погрустневшем заштопанном «Красном еврее».
…Вислоусый кондуктор в стоптанных ботинках курит ароматный «Житан». Жара. Северный вокзал. Париж. Мимо движется расслабленная европейская толпа. Стучат колесики буржуазных чемоданов, длинноволосые студенты шаркают кедами, тащат высокие яркие рюкзаки. Я стою на перроне. Мама, папа и брат Саша толкаются в тамбуре. Они уезжают в Ленинград, а я остаюсь в Париже. Мне грустно-торжественно. Поезд трогается. Я остался один в чужом ,красивом городе, в голове бренчит режущее слово «эмиграция». В кармашке старых джинсов свернутый вчетверо прямоугольник веселой пятисотфранковой купюры. Плетусь к метро. «Черт, купить билетик или прыгнуть через турникет…».
...Уже несколько дней я живу в тихом городке Трамбалл, в штате Коннектикут, Новая Англия. Трамбалл полностью разрушил мое юношеское представление об Америке. Там не было шумных баров, залитых неоном небоскребов, а главное, не было роскошных загорелых блондинок в ковбойских шляпах. В городке все было чисто, тихо и сонно, стриженые газоны, маленькие домики и вместо блондинок поджарые бабушки в белоснежных кроссовках на утренней пробежке. Устав от однообразия, я решил прокатиться по окрестностям. Я стащил хозяйский велосипед и поколесил по чистым дорожкам. Ехал долго, по деревьям прыгалки белки; темнело, в уютных домиках зажигались огни. Небоскребов, салунов и блондинок пока не наблюдалось. Стемнело окончательно. Вдруг я с ужасом понял, что я совершенно не помню обратной дороги, также не помню фамилии людей, у которых я жил, их телефона и адреса. Даже как называется городок, я со страху забыл. Помню только узенькую улочку у озера с детским названием Робинвуд Лейн, которую я проезжал…
…Полицейские оказались толстые, неуклюжие и вежливые, темных очков не носили, не жевали жвачку, не выхватывали пистолетов, машину водили аккуратно; все совсем не как в кино. Наш дом мы нашли поздно ночь. На следующий день вышла заметка в местной газете: «Русский художник, потерявший свой путь»…
В настоящее время Пётр живет между Парижем, СПб и академической дачей, которую он построил напротив репинской в Тверской области. Меня всегда поражает размах личности и упорство, когда человек знает, что будет рисовать (или что-то делать) и идёт к цели, даже если весь мир настроен против. Он идет, делает, творит и верит, и ничто не может его сломать, ничто. Казалось бы, вся энергия протеста, величие духа должны были реализоваться в сюжетах или манере письма, но на его картинах чудесный, неземной мир - нежные краски, тщательно прорисованные детали, и женщины, волшебные, неземные, в перчатках, кружевах и шляпах. Где-то его работы напомнили мне Климта с его культом утонченной женственности, где-то импрессионистов, где-то я тщательно пыталась усмотреть подражание и эпигонство, но я целый день внимательно вглядываюсь и вижу стиль, собственный, узнаваемый и, что немаловажно, творческий поиск и профессиональный рост.
А теперь картины.
Это раннее.
«Вдвоем на слоне, или продай мне твой самовар». Из серии «Русская глубинка», 30х40, акварель, 1993.
«И нужна ли нам башня этого инженера Эйфеля?». 40х50, картон, масло, 1995.
«Мне не нужны цветы, я сегодня капризная». 40х50, акварель, бумага, 1997.
«Какие часы пробьют полночь первыми». 30х60, акварель, бум, 1997.
«Юбка колокол». 100х80, смешанная техника, 1998.
«Греческие амфоры». Иллюстрация для календаря «История кирпича». 40х40, акварель, цветная тушь, бумага, 2
«Шляпа-клумба». Из серии «Ожившие шляпы». 80х60, холст, масло, 2004.
«Шляпа - пекинесы». Из серии «Ожившие шляпы». 30х40, холст, масло, 2006.
Обязательно пойду на выставку с его участием.
В каждой его женщине я вижу себя.
«Зима в Эльзасе. Бубновая дама». Из серии «Карты путешествия». 47х60, смешанная техника, 2006.
Я пошла дальше, но потом снова вернулась. И увидела ещё одну.
«Летний чай и добрая весть на Транссибирской магистрали. Пиковая дама» Из серии «Карты путешествия». 47х60 .
«Тысяча мелочей или бег в мешках по Малой Голландии». Из серии «Малая Голландия». 60х80, акварель, бумага
Суматоха выставки не позволила мне узнать подробности прямо там. К счастью, можно было купить открытку, и я ушла, бережно держа её в руках - мне не хотелось прятать её в сумку. Так, не отрывая глаз друг от друга, я и бубновая дама дошли до дома, а там уже я узнала все подробности и спешу поделиться.
Пётр Фролов - мой ровесник, родился в СПб, в шесть лет уже занимался в школе-студии при Эрмитаже. В 1985 году Петр Фролов поступил в среднюю художественную школу им. Иогансона при Академии Художеств. Наряду с обычной программой в школе преподавали живопись, рисунок и композицию. В 1988 году за неуспеваемость по точным наукам Фролова исключили из школы.
С удовольствием прочитала несколько фактов из его биографии:
Я устроился на работу в Русский Музей грузчиком. В начале я очень трепетно относился к перетаскиваемым мною картинам, считал, что приобщаюсь к великому искусству. Потом привык, зачерствел и уже особо не разбирал, что я несу - шедевр или просто холст в тяжелой раме. В те мутные 90-е повсюду демонстрировали памятники советской эпохи, особо ценные свозили в Русский Музей и ставили в маленьком коридоре. Коридор был пыльный и мрачный, партийные монстры нависали под потолком грязными силуэтами с вытянутыми руками, сжимающими кепку или выставленным указательным пальцем. Однажды мы всей нашей бригадой перетаскивали картины Шагала. Я браво вышагивал с «Красным евреем» на плече. Проходя «партийный» коридорчик, я услышал мерзкий хруст и с ужасом понял, что бронзовый палец товарища Калинина пропорол грустного «Красного еврея». Я очень испугался, но дело кончилось простым выговором и лишением премии. Через 18 лет я посетил выставку Шагала в Гранд Пале и гордо показал жене следы реставрации на вконец погрустневшем заштопанном «Красном еврее».
…Вислоусый кондуктор в стоптанных ботинках курит ароматный «Житан». Жара. Северный вокзал. Париж. Мимо движется расслабленная европейская толпа. Стучат колесики буржуазных чемоданов, длинноволосые студенты шаркают кедами, тащат высокие яркие рюкзаки. Я стою на перроне. Мама, папа и брат Саша толкаются в тамбуре. Они уезжают в Ленинград, а я остаюсь в Париже. Мне грустно-торжественно. Поезд трогается. Я остался один в чужом ,красивом городе, в голове бренчит режущее слово «эмиграция». В кармашке старых джинсов свернутый вчетверо прямоугольник веселой пятисотфранковой купюры. Плетусь к метро. «Черт, купить билетик или прыгнуть через турникет…».
...Уже несколько дней я живу в тихом городке Трамбалл, в штате Коннектикут, Новая Англия. Трамбалл полностью разрушил мое юношеское представление об Америке. Там не было шумных баров, залитых неоном небоскребов, а главное, не было роскошных загорелых блондинок в ковбойских шляпах. В городке все было чисто, тихо и сонно, стриженые газоны, маленькие домики и вместо блондинок поджарые бабушки в белоснежных кроссовках на утренней пробежке. Устав от однообразия, я решил прокатиться по окрестностям. Я стащил хозяйский велосипед и поколесил по чистым дорожкам. Ехал долго, по деревьям прыгалки белки; темнело, в уютных домиках зажигались огни. Небоскребов, салунов и блондинок пока не наблюдалось. Стемнело окончательно. Вдруг я с ужасом понял, что я совершенно не помню обратной дороги, также не помню фамилии людей, у которых я жил, их телефона и адреса. Даже как называется городок, я со страху забыл. Помню только узенькую улочку у озера с детским названием Робинвуд Лейн, которую я проезжал…
…Полицейские оказались толстые, неуклюжие и вежливые, темных очков не носили, не жевали жвачку, не выхватывали пистолетов, машину водили аккуратно; все совсем не как в кино. Наш дом мы нашли поздно ночь. На следующий день вышла заметка в местной газете: «Русский художник, потерявший свой путь»…
В настоящее время Пётр живет между Парижем, СПб и академической дачей, которую он построил напротив репинской в Тверской области. Меня всегда поражает размах личности и упорство, когда человек знает, что будет рисовать (или что-то делать) и идёт к цели, даже если весь мир настроен против. Он идет, делает, творит и верит, и ничто не может его сломать, ничто. Казалось бы, вся энергия протеста, величие духа должны были реализоваться в сюжетах или манере письма, но на его картинах чудесный, неземной мир - нежные краски, тщательно прорисованные детали, и женщины, волшебные, неземные, в перчатках, кружевах и шляпах. Где-то его работы напомнили мне Климта с его культом утонченной женственности, где-то импрессионистов, где-то я тщательно пыталась усмотреть подражание и эпигонство, но я целый день внимательно вглядываюсь и вижу стиль, собственный, узнаваемый и, что немаловажно, творческий поиск и профессиональный рост.
А теперь картины.
Это раннее.
«Вдвоем на слоне, или продай мне твой самовар». Из серии «Русская глубинка», 30х40, акварель, 1993.
«И нужна ли нам башня этого инженера Эйфеля?». 40х50, картон, масло, 1995.
«Мне не нужны цветы, я сегодня капризная». 40х50, акварель, бумага, 1997.
«Какие часы пробьют полночь первыми». 30х60, акварель, бум, 1997.
«Юбка колокол». 100х80, смешанная техника, 1998.
«Греческие амфоры». Иллюстрация для календаря «История кирпича». 40х40, акварель, цветная тушь, бумага, 2
«Шляпа-клумба». Из серии «Ожившие шляпы». 80х60, холст, масло, 2004.
«Шляпа - пекинесы». Из серии «Ожившие шляпы». 30х40, холст, масло, 2006.
Обязательно пойду на выставку с его участием.
В каждой его женщине я вижу себя.